Они медленно, с неимоверными усилиями и болью, продвигались к дому. Кейт молча проклинала свой длинный язык. Впервые за все время они так непринужденно общались друг с другом, даже шутили и смеялись, хоть он и испытал неловкость оттого, что она нашла его беспомощно лежащим на земле. И вот на тебе, она опять все испортила. А ведь догадалась, как на самом деле обстоят дела.
Сидя на холодной земле и прижимая голову Джека к себе, она постепенно осознала всю картину целиком: та скачущая лошадь, виденная ею на следующее утро после приезда; следы копыт — изо дня в день — на замерзшей траве; скверное настроение Джека по утрам и глубокие складки вокруг его рта, вызванные острой болью.
Уже много недель Джек проделывал одно и то же: выскальзывал из дома до рассвета, пробуя ездить верхом, стараясь заново этому научиться. Сердце Кейт сжималось при мысли о его душевных муках, о бесконечном отчаянии, что побуждали его день за днем повторять свои тайные попытки, зная, что падение неизбежно. Для подобного поведения требовалась смелость — безумная, гордая, упрямая смелость. Но без должного лечения Джек никогда не сможет снова держаться в седле. Вдобавок рано или поздно он серьезно покалечится.
Но так же нельзя: Кейт была в этом уверена, поэтому и затеяла разговор — и наговорила лишнего. Она ранила ту самую гордость, которой восхищалась. Теперь-то уж Джек не станет ее слушать и никогда не простит. Кто она такая — всего лишь экономка, живущая в его доме, попросту говоря, из милости. Когда же наконец она смирится с этим?
В конце концов они добрались до дома, и Кейт помогла Джеку сесть на стул в кухне.
— Я позову Карлоса, — тихо сказала девушка и направилась к двери.
Джек ни малейшим движением не дал понять, что слышал ее; просто неподвижно сидел с бледным лицом, искаженным гримасой горечи.
Глава 8
— Что это? Выглядит аппетитно.
Кейт не успела и слова вымолвить, как Джек поддел пальцем кремовую массу и сунул лакомство в рот. Она прижала руку к губам, безуспешно пытаясь подавить смех, и в конце концов открыто расхохоталась, увидев, как в его глазах сначала появилось неверие, а потом отвращение. Джек выбежал из кухни, и Кейт услышала, как он отплевывается, пытаясь очистить рот от гадкого вкуса ее последнего домашнего изобретения.
Кейт повалилась на стул и смеялась, пока по щекам не потекли слезы. Так ему и надо. Он весь день болтался на кухне, забегая и выбегая без всякой видимой причины, — просто-напросто подглядывал! Несколько раз она спрашивала, не желает ли он чего, но в ответ получала лишь грубое бурчание! Разве кухня принадлежит не ему? Да тебе, дурачок, тебе! Ей это прекрасно известно!
Подобное поведение обычно не слишком докучало Кейт, но с утра, как назло, выдался один из тех самых дней. Сначала птичье гнездо свалилось по дымоходу прямо в бульон, который только-только заблагоухал всем богатством своего аромата. Потом тесто — сегодня был день выпечки — упрямо не желало подниматься. Вдобавок кухня вот уже несколько дней была забита влажным бельем.
И ко всему прочему она не высыпалась с тех пор, как произошел тот несчастный случай. В этом тоже был виноват Джек!
Кейт виделась с ним только за завтраком, и ни единой живой душе не призналась бы, что по утрам вспоминает, как дышать, только когда Джек, прихрамывая, входит на кухню с предательскими белыми линиями вокруг рта, вызванными болью. Они оба знали, что он — твердолобый упрямец! — получит-таки серьезную травму: вопрос лишь во времени.
Прошлая ночь оказалась худшей из всех: она то видела его во сне, то переживала за него — и проснулась в сильнейшем раздражении. А потом этот скверный человек прокрался на кухню! И вертелся под ногами! Весь день! Наблюдая за всеми ее неудачами!
Теперь-то справедливость восторжествовала, и его отплевывание звучало для нее сладчайшей музыкой. Не переставая смеяться, Кейт промокнула глаза краешком фартука. Джек снова появился на кухне, вытирая кривившийся от стойкого послевкусия рот.
— Вы пытаетесь меня отравить? — Он снова поморщился и вытер рот носовым платком. — Что за гадость вы мне подсунули, черт побери?
— Спермацетовое масло, белый воск и миндальное масло, — перечислила она сквозь смех. — Я еще не успела добавить лимонное масло и лимонный сок.
— Спермацетовое масло? — выдавил он. — Вы собирались скормить мне китовый жир?! Им же заправляют лампы!
Кейт снова захихикала. Она-то всего лишь пыталась приготовить средство от веснушек по новому рецепту.
— Обычно я не кормлю джентльменов кольдкремом, какими бы голодными — или прожорливыми — они ни были.
— Кольдкремом?
— Кольдкремом.
— Гм!
Он отвернулся, а его уши слегка порозовели.
Кейт снова хихикнула.
Джек беспокойно переступал с ноги на ногу, потом наконец заговорил:
— Налейте себе чашку кофе и сядьте, мисс Фарли. Я хочу с вами поговорить, — произнес он серьезным тоном.
Кейт принесла две чашки и поставила их на стол, стараясь удержать бесстрастное выражение на лице. Наконец она посмотрела ему в глаза. Джек отвел взгляд, и в ее глазах тут же погасло все веселье. Разговор действительно предстоял нешуточный.
— Ваш брат… говорите, он снова смог владеть ногой?
— Да, полностью, — прошептала она, чувствуя, как ускоряется пульс.
— И только благодаря лечению, которое вы мне описали?
— Да, — подтвердила Кейт, изо всех сил скрывая растущее ликование.
— И вы, стало быть, считаете, что подобное лечение поможет и моей ноге?
— Я не знаток в медицине, но да, полагаю, поможет. — Она судорожно сглотнула. — Во всяком случае… сказать, совершенно ли восстановится ваша нога, я не могу, но верю, что вам станет гораздо лучше.
— Судя по вашему брату.
В голосе его звучал изрядный скептицизм, но Кейт заметила и искорку надежды. Пора сказать ему правду, которая, вполне возможно, будет стоить ей его уважения. Но если это убедит Джека испытать ее метод лечения, он, вероятно, полностью поправится. А значит, надо рискнуть — выбора не оставалось.
— Не только по нему — было много других примеров.
— Других?
— Да, я видела, как подобным образом лечили сотни наших солдат, и почти в каждом случае наблюдалось улучшение.
— И эти сотни раненых солдат, разумеется, находились в той самой деревне в… где, вы сказали, вас нашла моя бабушка — в Бедфордшире?
— Нет, конечно, нет, все это я видела в Испании и Португалии.
В его взгляде появилось недоверие.
— Вы были в Испании и Португалии?
Она кивнула.
— Во время войны?
— Да.
— Когда?
— Последние три года.
— Одна?
Кейт покраснела.
— С отцом. И братьями, когда было возможно.
— И чем там занимался ваш отец? Он же был слишком стар для службы в армии.
— Мой отец почувствовал, что на Пиренейском полуострове в нем нуждаются больше, чем в приходе в Бедфордшире.
— То есть он упаковал свою Библию и отправился на войну? — скептически произнес Джек.
— Да, именно так. Хотя, чтобы все это понять, нужно знать моего отца. Как только он что-то решал, переубедить его было невозможно.
— А вы-то что?
Кейт с некоторым удивлением воззрилась на него.
— Я, разумеется, отправилась с ним. Хотя он и был блестящим ученым, в ведении хозяйства оставался безнадежно беспомощным. Ему было совершенно неведомо, как обеспечить себя жильем или едой, или еще чем-то, столь же необходимым для жизни в раздираемой войной стране.
— А вы, получается, знали?
— Ну да, конечно, — изумленно взглянула она на него и покраснела, понимая, что просто хвастается. — Возможно, не с самого начала, но я очень быстро этому научилась. А как только немного освоила язык, стало гораздо проще.
— Невероятно. Вам было… сколько же лет вам было… семнадцать, восемнадцать?
— Сперва, да.
— И вы не возражали?
Она удивленно распахнула глаза.
— Нет, я вовсе не возражала. — Она поморщилась. — Вспомните хотя бы мои неженственные руки. Боюсь, это признак того, что я всегда была отчаянной сорвиголовой. Кочуя с места на место следом за армией, я пережила наилучшие моменты в своей жизни… Вижу, вы шокированы.
— Нет, вовсе нет. Но… разве вам не было трудно?
Джек был знаком с несколькими офицерскими женами, что последовали на войну за мужьями, но они не преминули окружить себя слугами. Вдобавок их защищали супруги. А у Кейт, судя по одежке, в которой она сюда прибыла, прислуги почти не имелось.
— О, естественно, временами так хотелось оказаться где-то в другом месте, а не спать в грязной, кишащей паразитами постели или часами скакать под проливным дождем или палящим зноем — я же обычный человек! Но, по крайней мере, мне никогда не бывало скучно. Всегда находились какие-нибудь дела, да и было с кем поговорить.
Она не могла объяснить ему, как чуть ли не радовалась подобным неудобствам, ведь они подчеркивали ее полезность для отца, заставляли его впервые в жизни ценить свою дочь.
— Но опасность. Ваш отец разве не подумал об этом?
— О, разумеется, подумал! — возмутилась она его намеку. — Да он больше недели продержал меня в палатке в Бадахосе.
У Джека перехватило дыхание.
— Вы были в Бадахосе !
Невероятно! Сначала там велась кровавая осада, а после разразилась чудовищная бойня! И отец защищал дочь от неистовой, обезумевшей от резни армии каким-то куском парусины!
— Да, и в Сьюдад-Родриго, и в местах других битв, теперь уже знаменитых. Но во время сражений я всегда находилась в тылу, — гневно проговорила она. — Несколько офицеров поговорили с отцом, и он стал настаивать, чтобы я держалась подальше от поля боя.
— И правильно делал! — пробурчал Джек, у которого волосы вставали дыбом при одном воспоминании о кровавейших случаях, свидетелем которых он стал на войне.
— Да, но какой от этого прок? Разве могла я ухаживать за ранеными, находясь все время далеко в тылу?
— Ухаживать за ранеными? — недоумевал он.
Кейт покраснела, понимая причину его удивления. Он посчитал ее бесстыдной. Гарри тоже не мог поверить, узнав, что она помогала раненым солдатам, а не только своим братьям. Он кипел от ярости, запрещая ей впредь заниматься столь непристойным делом. Когда же она отказалась, он поджал губы и в бешенстве удалился. Видимо, Джек Карстерз испытывал схожие чувства. Ну что ж, если его мнение о ней ухудшится, — не велика потеря, раз он снова сможет ездить верхом.
— Но ведь я должна была хоть как-то помогать: рабочих рук не хватало. Так я и познакомилась с маврским лекарем. — Кейт серьезно посмотрела на Джека. — Вот почему я столь твердо верю в его методы лечения.
Джек потянулся через стол и взял своей ручищей ее хрупкую ладошку, нежно потирая большим пальцем огрубевшую кожу на руке этой «сорвиголовы». Он смотрел на ее лицо, отмечая изысканность черт, вздернутый носик, большие невинные глаза, повидавшие столько невзгод и страданий.
— Вы действительно самая удивительная девушка.
Она, словно очнувшись, вдруг почувствовала тепло его руки, ласковые поглаживания загорелого пальца по своей коже, зарделась и неловко отняла руку.