Я с виноватым видом посмотрела на машину, потом перевела глаза на бесстрастное лицо Рауля де Вальми:
— А машина... машина ведь не повреждена?
— Не думаю. Подождете на дороге, пока я ее поставлю как следует, или сядете в машину?
— Если вам все равно, мне кажется, я лучше сяду.
— Конечно.
Он открыл ближайшую дверцу, и я протиснулась внутрь, правда с трудом, потому что колено почти не сгибалось, и уселась рядом с водителем. Наклонившись над панелью управления, он нажал на что-то внизу, в темноте. Раздался щелчок, и передние фары зажглись, осветив простирающийся перед нами склон и первый поворот зигзага дороги — зубчатую белую стену камней и деревьев, не дальше чем за шесть футов от переднего бампера.
— Одну минуту.
Рауль даже не взглянул вперед. Захлопнув дверцу, он обошел машину сзади.
Я закрыла глаза, чтобы не видеть возвышавшийся перед глазами каменистый склон, и откинулась на мягкую спинку сиденья, стараясь успокоиться. Машина была большая и роскошная, сидеть было удобно, несмотря на то что она сильно наклонилась. Слабо пахло сигаретами и дорогой кожей. Я снова открыла глаза. В отраженном свете белесых скал черным лаком блестел длинный капот автомобиля. Сколько же под ним лошадиных сил! Я вспомнила, как описывала эту машину миссис Седдон: «Длинная, как океанский лайнер, с гудком, как трубы Судного дня». Интересно, какой счастливый номер выпал Раулю де Вальми...
Я прижалась к спинке шикарного сиденья. Дрожь почти прошла. Вдруг ни с того ни с сего я вспомнила слова, которые когда-то слышала в приюте Констанс Батчер — поговорку из фольклора горничных, показавшуюся мне очень смешной. Теперь она предстала передо мной в новом свете: «Если тебя когда-нибудь переедет машина, постарайся, чтобы это был «роллс-ройс»...»
«Да, — подумала я, — в этом что-то есть... а не найдется «роллс-ройса», можно согласиться и на «кадиллак», особенно если за рулем такой прекрасный водитель, как Рауль де Вальми». Сейчас, когда первый шок почти прошел, я поняла, что могла серьезно пострадать из-за собственной глупости. И только по счастливой случайности дорогой «кадиллак» Рауля де Вальми не разбился о парапет.
Рауль все еще находился позади машины. Я оглянулась, всмотрелась в темноту, где клубился туман, и увидела, что он склонился над задним крылом, освещая фонариком металлическую поверхность. Я закусила губы, но не успела сказать ни слова — Рауль выпрямился, выключил фонарик и, быстро обойдя машину, подошел к дверце.
Он скользнул на сиденье рядом со мной и искоса посмотрел на меня:
— Все в порядке?
Я кивнула.
— Скоро привезем вас домой. Держитесь крепче.
Он нажал на стартер, и мотор ожил. Рауль медленно двинул огромную машину вперед и влево; она тронулась с места, дернулась, постояла, будто в нерешительности, и мягко выехала на дорогу. Задние колеса на мгновение словно повисли в воздухе, потом последовали за передними; машина покатилась по ровной поверхности и остановилась, легонько покачиваясь на великолепных рессорах.
— Вот и все, — сказал Рауль де Вальми, улыбнувшись мне.
Когда его рука двинулась к ручному тормозу, я сказала тоненьким голосом:
— Мсье де Вальми...
— Да?
Рука замерла.
— Прежде чем вы отвезете меня, я хотела бы извиниться. Мне... мне очень жаль, честное слово.
— Извиниться? За что? Дорогая мадемуазель...
— Нет, пожалуйста, вы слишком добры. Я знаю, что виновата, и, когда вы так подчеркнуто любезны, чувствую себя каким-то червяком. — Я услышала, как он рассмеялся, но упрямо и не очень логично продолжала: — Мне нечего было делать на дороге, а вы спасли мне жизнь и были так любезны со мной, хотя я вам нагрубила. Девяносто девять из ста на вашем месте послали бы меня дальше Мадагаскара, а вы.
Девяносто девять из ста на вашем месте послали бы меня дальше Мадагаскара, а вы... поэтому я чувствую себя полным ничтожеством. Ползучим червяком. И еще... — Вдохнув побольше воздуха, я, как последняя идиотка, выпалила: — Если вы повредили вашу машину, можете вычесть из моего жалованья...
Он все еще смеялся:
— Спасибо. Но видите ли, машина в полном порядке.
— Это правда? — подозрительно спросила я.
— Да, ни одной царапины. Мне показалось, что-то треснуло, когда машина ударилась о парапет, но это просто ветка попала под колесо. Ни одной царапины. Поэтому, пожалуйста, не извиняйтесь, мисс Мартин. Если кому-то здесь нужно извиняться, так это мне. Кажется, я на вас накричал. Прошу прощения.
— Ничего, — неловко ответила я. — Думаю, мы оба были слишком взволнованы. Я сама не знала, где нахожусь и что говорю.
Рауль ничего не сказал. Казалось, он ждал чего-то и даже не пытался завести машину. Я искоса взглянула на него и увидела, что он не отрывает от меня взгляда, в котором больше не читалось насмешливое удивление. Это был странно завораживающий взгляд, и, хотя Рауль обращался со мной гораздо любезнее, чем я заслуживала, я крепко зажала руки в коленях, пытаясь скрыть дрожь и набраться храбрости, чтобы сказать то, что хотела.
Наконец я решилась:
— Я так растерялась, что, боюсь, выдала себя.
— Когда заговорили со мной по-французски.
Это был не вопрос, а констатация факта.
— Да.
Его рука потянулась к ключу, и мотор заглох. Он выключил передние фары — машина теперь стояла в небольшом островке света задних ламп. Рауль обернулся ко мне: одно его плечо упиралось в дверцу. Я не видела его лица, но голос был бесстрастным.
— Это интересно, — сказал он. — Значит, я был прав?
— Что они не знали о том, что я наполовину француженка, когда нанимали? Да.
— Вы знаете, ведь это не я нанимал вас, — сказал он. — Вы не должны ничего мне объяснять. Но просто из чистого любопытства хотелось бы узнать: вы нарочно обманули моего отца и мадам де Вальми?
— Я... боюсь, что да.
— Зачем?
— Потому что мне очень хотелось получить эту работу.
— Но я не понимаю, почему...
Я крепко сжала руки и медленно произнесла:
— Мне нужна была работа. Постараюсь объяснить вам почему, хотя думаю, вы не поймете... — Он хотел что-то сказать, но я продолжала, быстро и не очень связно: — Я наполовину француженка и выросла в Париже. Когда мне было четырнадцать, отец и мать погибли в авиакатастрофе. Отец писал сценарий фильма, который должен был сниматься в Венеции, и мама поехала с ним, чтобы отдохнуть. Подробности... подробности не имеют никакого значения, но в конце концов я оказалась в лондонском приюте... Не знаю, вы были когда-нибудь в приюте?
— Нет.
— Ну ладно, эти подробности тоже не имеют значения. Ко мне были очень добры. Но я хотела... хотела жить, найти какое-нибудь место в мире, которое могла бы назвать своим, и мне это никак не удавалось. Я не смогла получить хорошего образования — война и все такое, — поэтому не могла надеяться на что-нибудь действительно хорошее, но все-таки нашла работу в небольшой частной школе. Но и там... там не была счастлива. Когда одна из наших попечительниц сказала мне, что мадам де Вальми ищет английскую гувернантку, это было для меня как небесный дар. Хотя у меня нет специального образования, но я умею обращаться с детьми. Зная, что смогу научить Филиппа хорошо говорить по-английски, я подумала, как чудесно было бы вернуться во Францию и жить в настоящем доме.
— И вы приехали в Вальми, — очень сухо произнес Рауль.
— Да. Это все.
Наступило молчание.
— Думаю, что понимаю вас, — наконец сказал он. — Но, вы знаете, не стоило так подробно все объяснять.