Далекие пики Краевых Гор впились в малиновый диск солнца. Огни Эолиса поблескивали впереди, как россыпь крохотных бриллиантов. До города идти еще не меньше чем полдня, а в темное время суток — значительно дольше. Йама сошел с дороги и начал искать гробницу, где можно найти приют на ночь.
Это было как игра. Йама знал, что склеп, от которого он отказался сейчас, будет значительно лучше, чем тот, на котором он остановится уже по необходимости, когда последние лучи солнца покинут небосклон. Но он не хотел выбрать прямо сейчас, потому что все еще чувствовал — за ним кто-то следит, и ему чудилось, пока он бродил среди путаницы узких тропинок между надгробий, что сзади слышны крадущиеся шаги, которые останавливаются, как только останавливается он, и снова звучат при первых его шагах. Наконец на половине подъема по длинному пологому склону Йама не выдержал, обернулся и громко позвал Луда и Лоба, в его сердце страх боролся с решимостью, а эхо его голоса замирало среди лежащих ниже по склону надгробий. Ответа не было, но когда он двинулся снова вперед, то за гребнем холма услышал отдаленный визг и плеск.
Йама вытащил обсидиановый нож и пополз, словно вор. За гребнем почва резко обрывалась вниз, как будто кто-то откусил половинку холма. У подножия обрыва в последних лучах заходящего солнца медью поблескивала лужица соленой воды вокруг родника, и там, в грязи весело возилось семейство даманов.
Йама вскочил на ноги, завопил и кинулся вниз по крутому склону. Даманы кинулись врассыпную, а один из молодняка в слепой панике забежал на отмель в середине пруда. Увидев, что Йама бежит в его сторону, он остановился настолько внезапно, что кувыркнулся через голову. Не успел он броситься в другом направлении, как Йама накрыл собой его гибкое, покрытое шерстью тело, повернул на спину и перерезал горло ножом.
Йама сложил костер из сухих веток, собранных в зарослях колючего горошка, и поджег его искрой от трения дуги, сделанной из двух прутьев и сухожилия убитого дамана. Он освежевал дамана, зажарил его мясо в горячих углях и ел, покуда у него не заболел живот, высасывая мозг из костей и слизывая с пальцев жирный горячий сок. Небо потемнело, открыв глазу бледные россыпи звезд. Вставала Галактика, ее голубоватый свет словно засыпал солью весь Город Мертвых. Легли четкие тени.
Для сна Йама выбрал гробницу недалеко от родника, и пока он устраивался у гранитного фасада, он слышал, как в пруду что-то плеснуло: какая-то живность пришла на водопой. Йама положил остатки тушканчика на плоский камень в сотне шагов от надгробия, из предосторожности затянул вход в склеп ползучими побегами розы и лишь тогда свернулся калачиком на пустом катафалке, положив голову на свернутую рубашку и взяв в руки нож.
Йама очнулся от сна с первыми лучами солнца, окоченевший, с затекшими членами. Золотистое солнце уже на ладонь поднялось над вершинами Краевых Гор. Гробница, которую он избрал для ночлега, стояла в ряду вдоль края обрыва над прудом, где каждый фасад был облицован розовым гранитом и в утреннем свете солнца горел, как очаг. Прежде чем надеть рубашку и спуститься к пруду, Йама согрелся, проделав несколько упражнений.
Его угощение исчезло, на плоском белом камне осталось только темное пятно. На урезе воды виднелась масса следов, но человеческих Йама среди них не нашел: копыта антилоп и коз, а также отпечаток кошки, скорее всего пятнистой пантеры.
Вода в пруду была белесой от взвесей и такой горькой, что Йама сплюнул, сделав первый глоток. Он пожевал полоску холодного мяса, потом очистил и съел несколько молодых стручков горошка, но их прохладный сок не мог полностью утолить жажду. Йама положил в рот камешек, чтобы лучше выделялась слюна, и пошел назад к реке, решив про себя, что он спустится с утеса к воде, там попьет и искупается.
Оказалось, что вечером в поисках места для ночлега он забрел дальше, чем думал. Узкие тропинки, петляющие между надгробий и памятников вверх-вниз по пологим склонам низких холмов, походили друг на друга, как близнецы, и ни одна не тянулась больше чем на сто шагов, обязательно либо сливалась с другой, либо делилась на две, но Йама следил, чтобы солнце светило ему в затылок, и к середине утра опять выбрался на широкую прямую дорогу.
Скалы здесь были слишком высокие и спускались к реке почти отвесно: если бы замок эдила стоял среди кипящих волн, то его самая высокая башня не доставала бы до верха. Йама лег на живот у самого края и, свесив голову, посмотрел вправо, влево, но так и не увидел ни тропинки, ни лестницы, хотя в отвесной стене было множество ниш с могилами, одна находилась прямо под ним. На карнизах гнездились птицы, тысячи их, как снежинки белого снегопада, парили, подставив крылья дующему с реки ветру. Йама выплюнул камешек и видел, как он отскочил от скального выступа перед могильной плитой под ним, а потом полетел вниз и исчез с глаз раньше, чем стукнулся о каменные глыбы, которые то покрывала, то вновь обнажала кружевная вуаль темных речных вод.
За его спиной кто-то сказал:
— Ну и жарища!
Другой голос добавил:
— Смотри не свались, малек.
Йама вскочил на ноги. Луд и Лоб стояли на высокой белой насыпи сланцевой глины на дальней стороне дороги. На обоих были только килты. У Лоба на голом плече висел моток толстой веревки. У Луда на груди блестело большое пятно ожога.
— И не думай убежать, — посоветовал Луд. — Без воды ты далеко не уйдешь, сам знаешь, тебе никуда не деться.
Йама сказал:
— Доктор Дисмас хотел вас убить. Нам нечего делить.
— Не верю я в это, — ответил Луд. — Думаю, нам надо свести кой-какие счеты.
— Ты нам много чего должен, — поддержал брата Лоб.
— Я так не считаю.
Луд стал терпеливо объяснять:
— Доктор Дисмас должен был заплатить нам за хлопоты, а вместо этого нам пришлось плыть, спасая себе жизнь, когда ты выкинул этот фокус. Я к тому же получил ожог.
— И он потерял нож, — добавил Лоб. — Он любил свой нож, несчастный ублюдок, а из-за тебя потерял.
Луд сказал:
— А еще лодка, которую ты поджег. Ты и за это нам должен, я так считаю.
— Лодка не ваша.
Луд почесал обожженную грудь и сказал:
— Дело в принципе.
— В любом случае я могу заплатить вам, когда вернусь домой, — сказал Йама.
— «В любом случае», — насмешливым эхом отозвался Луд. — Мы на это смотрим иначе. Откуда нам знать, что тебе можно верить?
— Конечно, можно.
Луд заметил:
— Ты даже не спросил, сколько мы хотим, к тому же ты можешь раскинуть умом и нажаловаться отцу. Что-то не верится, что он нам тогда заплатит, правда, брат?
— Сомневаюсь.
— Я бы сказал, очень сомневаюсь.
Йама понял, что у него только один шанс спастись. Он спросил:
— Значит, вы мне не доверяете?
Луд заметил, что Йама сменил позу. Поднимая облако белой пыли, он бросился вниз по склону и закричал:
— Не пробуй…
Йама попробовал. Он повернулся, отступил на два шага, разбежался и не раздумывая прыгнул с края скалы.
Он летел, рассекая воздух, и, падая, откинул назад голову и поднял колени. Сержант Роден, бывало, говорил: «Просто расслабься. Научись доверять своему телу, тут самое важное, чтобы вовремя». Река и небо кувыркнулись перед глазами, и он приземлился на выступе перед надгробием, приземлился правильно: на ступни и согнув колени, чтобы ослабить удар.
Выступ был шириною с кровать и скользкий от птичьих экскрементов. Йама тотчас упал на спину, в ужасе, что поскользнется и свалится с уступа: когда-то там была балюстрада, но она давно рассылалась. Он ухватился за жесткий пучок травы и не мог разжать пальцев, хотя острые лезвия травинок впились в ладонь и раны от наконечника копья снова открылись.
Когда он осторожно вставал на ноги, об уступ цокнул камешек, отскочил и полетел к набегающим на берег волнам далеко внизу. Йама посмотрел вверх. Луд и Лоб прыгали на вершине скалы, их силуэты четко темнели на фоне синего неба. Нагнувшись, они что-то ему кричали, но ветер уносил слова. Кто-то из них швырнул еще один камень, и тот разлетелся на части буквально в ладони от ноги Йамы.
Йама бросился к склепу, проскочив между крылатыми фигурами с темными от времени лицами, которые поддерживали арку зияющего входа. Внутри мозаичный пол был раздроблен каменными блоками, выпавшими из высокого свода. Пустой гроб стоял на возвышении под каменным балдахином. Резьба имитировала развевающуюся на ветру ткань. Летучие мыши, разбуженные шагами, высыпали из дыры в потолке и теперь носились кругами над головой Йамы, вереща от страха. Надгробие было оформлено в виде клина, а за постаментом начинался узкий проход. Когда-то он был закрыт каменной пластиной, но ее давно разбили воры, обнаружившие путь, которым пользовались строители склепа. Йама усмехнулся. Он правильно угадал, что захоронения в толще скалы должны быть наверняка вскрыты и разграблены. В этом его путь к спасению. Он переступил порог и, держась рукой за холодную сухую стену, ощупью стал пробираться в надвигающуюся темень. Он прошел совсем немного, когда проход под прямым углом уперся в другой коридор. Он подбросил воображаемую монетку и выбрал левое ответвление. Йама двинулся вперед в абсолютной темноте; сердце его успело отсчитать не более ста ударов, когда он растянулся, наткнувшись на кучу булыжников. Осторожно поднявшись, он стал взбираться на каменную осыпь, пока его голова не стукнулась о свод коридора. Здесь был обвал.
Вдруг Йама услышал за спиной голоса, он понял, что Луд и Лоб его преследуют. Этого надо было ожидать. Они бы оба расстались с жизнью, попади он домой и сообщи эдилу об их роли в заговоре доктора Дисмаса.
Когда Йама сполз с осыпи, рука его нащупала что-то холодное и твердое. Нож из металла, с лезвием длиной в локоть! Холодный на ощупь, он испускал слабое сияние; искры света заметались на живой глади лезвия, когда Йама взмахнул им в темноте. Осмелев, Йама направился назад к саркофагу.
В глаза Йаме ударил тусклый свет, проникающий из-за спины одного из близнецов, который стоял в узком входе гробницы.
— Эй, малек! Чего ты боишься?
Йама поднял длинный нож.
— Не тебя, Луд!
— Дай я его поймаю, — сказал Лоб, заглядывая через плечо брата.
— Не закрывай свет, идиот! — Луд оттолкнул Лоба с дороги и ухмыльнулся:
— Там ведь нет выхода, правда? Иначе бы ты не вернулся. Мы можем и подождать. Утром мы поймали рыбу, и у нас есть вода. А у тебя нет, иначе ты бы прямиком отправился в город.
Йама ответил:
— Я вечером убил дамана. Я хорошо поел.
Луд шагнул вперед:
— Но могу поспорить, ты не смог напиться в том пруду, а? Мы не смогли, а мы-то можем пить почти все на свете.
Йама почувствовал, как за спиной колыхнулся воздух. Он спросил:
— Как вы сюда спустились?
— Веревка, — ответил Лоб. — Из лодки. Я сумел ее спасти. Люди говорят, мы тупые, но это не так.
— Значит, я могу взобраться наверх, — сказал Йама и двинулся в обход гроба к Луду, размахивая перед собой ножом. Нож мягко гудел, рукоятка покалывала ладонь. Лезвие засветилось голубым огнем, и он почувствовал, как в кисть вливается холод и ползет по руке.