Полчаса спустя Николай Скрябин испытывал абсолютную уверенность, что время остановилось – застыло, как присохшая к стеклу кремниевая крошка в песочных часах.
В необычном ракурсе – с крыши четырехэтажного дома – Коля и его друг наблюдали, как над городом заходит солнце. Москва еще не обросла высотными зданиями, ничто не застило обзор, и с этой, не бог весть какой высоты открывалось панорамное зрелище. Виден был чуть ли не весь Сокольнический парк; казалось, что совсем близко стоит позаброшенный Алексеевский монастырь; проблескивал за деревьями Пятницкого кладбища тусклый купол церкви Троицы Живоначальной. А над всем этим носились в розовеющем небе стрижи, с легкостью выписывая фигуры высшего пилотажа.
Картина была дивной и безмятежной, но одно обстоятельство с ней не вязалось. Над крышами двух домов – пятиэтажного (с обновленной кровлей и малярными люльками на стенах) и четырехэтажного, отстоящего от него метра на два, – раздавались приглушенные хлопки. И производил их пистолет с навинченным на ствол глушителем.
На новой кровле восседал, как рыбак на бережку, крепко сложенный мужчина лет сорока, не по-летнему облаченный в пиджачную пару и рубашку с галстуком. Этот неподходящий костюм был весь в грязи, топорщился складками, да и вообще, его обладатель выглядел в нем глупейшим образом. Скрябин знал, в чем тут дело: мужчине с пистолетом куда привычнее было щеголять в гимнастерке цвета хаки с серебряным жгутом в петлицах, с тремя шитыми серебром звездами на каждом рукаве – знаками различия капитана госбезопасности.
Из своего табельного «ТТ» чекист палил по двум мишеням, едва скрытым от него кирпичной вытяжной трубой на соседней крыше.
– Три… – прошептал Коля после очередного выстрела.
Он сидел, высунув из-за трубы голову, в которую стрелок и целился. Но, видно, солнце ему мешало; а как еще можно было объяснить промах с расстояния в семь-восемь метров?
В Колином внешнем облике за полчаса произошли кое-какие перемены. Болотного цвета пятна почти полностью испарились и с его рубашки, и с портфеля. Зато на лбу у Николая появилась багрово-красная отметина: длинный, идущий по диагонали кровоподтек. В момент выстрела юноша непроизвольно коснулся лба кончиками пальцев и поморщился. Одновременно с Колиными глазами произошла удивительная вещь: зрачки их на мгновение расширились, как две пульсирующие звезды, а затем снова сделались прежними.
Чекист выстрелил вновь, теперь – дважды, и оба раза – мимо. Он готов был поклясться: когда он спускал курок, пистолет сам собой вздрагивал в его руке.
– Четыре, пять… – вполголоса продолжил считать Коля и крепче прижал к боку портфель из крокодиловой кожи.
Миша Кедров – Колин ровесник, русоволосый, с добродушным лицом, со складкой на лбу от вечного сосредоточенного раздумья, – бросил на портфель быстрый взгляд, в котором было поровну любопытства и страха. Михаил укрывался за трубой с бо́льшим успехом, чем его друг, и никаких частей своего тела стрелку не подставлял. Однако внешний вид Колиного друга тоже был неблестящим. Одежда его (явно – домашняя: заношенная майка, синие физкультурные штаны со штрипками) выглядела так, словно ею подметали двор; ноги его были босы; и, что было уж совсем скверно, правая его лодыжка казалась раза в полтора толще левой и как будто раздувалась на глазах. Впрочем, совсем не это беспокоило Мишу.
– Колька, этот мерзавец тебя видит, – почти беззвучно произнес он, – ты бы отодвинулся…
– Пусть видит, – сказал Николай и полностью высунул из-за трубы голову; чекист немедленно выстрелил: три раза подряд, снова промазал, а Скрябин произнес: – Шесть, семь, восемь…
– Пора? – спросил Миша и попытался привстать; оба они знали, что в обойме «ТТ» – восемь патронов.
– Нет. – Николай продолжал глядеть на стрелка – чуть ли не в глаза ему. – Постой. Не выходи, пока я не скажу. Но уж потом лети что есть мочи…
И, к ужасу своего друга, он поднялся в полный рост – немаленький, под сто девяносто сантиметров, – и, даже не пытаясь пригнуться, начал спускаться по железному склону к пожарной лестнице, поручни которой виднелись у противоположного края крыши.
3
Миша Кедров проживал в коммунальной квартире на первом этаже того самого пятиэтажного дома, с которого сняли проржавевшую кровлю и заменили на новую. Конечно, если б Миша был повнимательнее и огляделся как следует, когда возвращался домой, то заметил бы, что не одно лишь старое кровельное железо увозили со двора рабочие в кузове небольшого грузовичка. Но Колин друг на ремонтников даже не взглянул.
Приготовив себе на примусе ужин, Миша расположился за столом возле распахнутого во двор окна и уже поднес ко рту вилку, когда вдруг увидел ее : в окно к нему заглянула поразительная красавица, будто сошедшая с экрана кино – вылитая Марина Ладынина в фильме «Вражьи тропы»! Только у этой женщины волосы были другие: рыжие, вьющиеся.
Миша уронил вилку в сковороду с жареной картошкой и задался вопросом: откуда прекрасная незнакомка взялась? Он не видел, чтобы кто-то к окну подходил. Разве что она кралась вдоль самой стены… Красавица же проговорила взволнованно:
– Уходите сейчас же из дому, не то вас убьют. Спрячьтесь где-нибудь, затаитесь… И Коле, своему другу, непременно передайте, чтоб он спрятался тоже…
И – не успел Миша даже рта раскрыть, чтобы спросить: «Кто вы?», как незнакомка пропала из поля его зрения, исчезла столь же внезапно, сколь и появилась. Он подскочил к окну, высунулся во двор – женщины и след простыл.
– Ох, господи… – прошептал Михаил, схватился за голову и заметался по комнате.
В тот момент он отдал бы всё на свете за возможность не поверить словам загадочной дамы, счесть их бредом или розыгрышем – да хоть плодом собственной галлюцинации!.. Увы: такой возможности у него не было, и Миша это знал.
Усевшись на кровать и вытащив из-под неё старые кеды, он собрался сменить на них свои домашние шлепанцы, но не успел: перед его окном возник новый гость. Куда менее привлекательный, чем пропавшая дама.
– Желаю здравствовать! – Грузный мужчина, облаченный в пиджачную пару, выглядел добродушным, даже веселым. – Ты ведь Кедров, верно? – Миша кивнул – так медленно, будто его шейные позвонки срослись между собой; а мужчина продолжал: – Позволь представиться: Стебельков – капитан госбезопасности Стебельков. Мне крайне необходимо с тобой переговорить. Не возражаешь, если я войду?
И, не дожидаясь ответа, пиджачный гость с удивительной для его комплекции легкостью перемахнул через подоконник и очутился в комнате. Тотчас он повернулся к распахнутому окну, закрыл его, запер на шпингалет, а затем еще и задернул пыльные плюшевые шторы.
У Кедрова было несколько секунд, в течение которых он вполне мог бы выскочить в коридор: его кровать стояла прямо рядом с дверью, а Стебельков повернулся к нему спиной. Но Миша будто окаменел. Впервые в жизни он понял, что выражение «парализовало от ужаса» – это вовсе не фигура речи.
Между тем капитан госбезопасности, зашторив окно, устроился на табурете рядом с Мишиной кроватью и вопросил:
– Я закурю? – А затем извлек из кармана пиджака трубку, кисет с табаком и потрясающую зажигалку: огромную, явно золотую, с выгравированными на ней серпом и молотом.
Трубку Стебельков снарядил быстро. Миша следил за ним только глазами – не в состоянии повернуть голову в его сторону. Но, когда с помощью золотой зажигалки чекист попытался трубку раскурить, дело у него не пошло. Раз, другой и третий крутанул он колесико, однако ничего не происходило: пламени не было.
– Ну, вот, опять… – проговорил Стебельков расстроенно. – Ты мне не поможешь?
И он левой рукой протянул зажигалку Мише, которому отчего-то показалось, что ладонь незваного гостя конфигурацией напоминает обезьянью лапу. Ни на миг чекист не усомнился в том, что Кедров возьмет у него зажигалку; он даже
с выворачиванием всех суставов.
Стебельков же воспринял это молчание лишь как знак чрезмерной гордыни.
– Это для начала, – сказал он и разжал пальцы – так резко, что у Миши перехватило дыхание. – Лучше подними, а не то…
И тут с Кедровым случилось нечто такое, отчего даже пронзительная боль в плече вдруг унялась. В голове у себя он услышал голос, произнесший: «В зажигалке этой, должно быть, когти льва– как в перстнях Борджиа». Миша мгновенно понял, о чем идет речь: о шипах с ядом, которыми Великий Отравитель колол руки своих жертв. Но – поразительное дело: изобличающие слова как будто услышал и Стебельков, который вздрогнул и почему-то повернулся к двери.
После этого всё совершалось столь быстро, что Мишины мысли сразу и безнадежно отстали от происходящих событий.
Дверь комнаты, открывавшаяся внутрь, распахнулась с таким грохотом, словно по ней ударили осадным тараном. И как раз в момент этого удара Миша осознал: прозвучавший голос – громкий и насмешливый – был ему прекрасно знаком. Принадлежал он не потусторонним силам и не его собственному подсознанию: фразу о когтяхпроизнес за дверью Мишин друг – Николай Скрябин.
Мысль эта еще до конца не сформировалась в Мишиной голове, когда дверь врезалась в бок Стебелькова и выбила трубку из его руки, а человек, находившийся в коридоре, схватил Кедрова за плечо и выволок из комнаты. Миша увидел перед собой серое пыльное лицо и узнал своего друга ровно в то же мгновение, когда сделал окончательный вывод о принадлежности голоса.
– Колька… – жалобно (но без малейших усилий) произнес Кедров; его паралич разом прошел.
Скрябин рванул на себя дверь, пытаясь ее закрыть, и оказался лицом к лицу со Стебельковым, схватившимся за дверную ручку с противоположной стороны.
– Что, Мишка, – произнес Николай, глядя не на своего друга, а на капитана госбезопасности, – он перед тобой спектакль разыгрывал? Так по этой части он специалист, ему бы в театр актером поступить.
– Неужто и вас мне удавалось ввести в заблуждение, а, Николай Вячеславович? – Миша от изумления чуть не подпрыгнул: сотрудник ГУГБ НКВД обращался к его другу по имени-отчеству. – Ведь скромные мои способности…