- Дядя.
- Что?
- Кое еще чего?
Ну что ж, я объяснил. Впервые в жизни маленький драконианин, похоже, усомнился в правдивости моего ответа - раньше-то он принимал на веру каждое мое слово. Откровенно говоря, я убежден: на сей раз Заммис решил, что я вру... может быть, потому, что я действительно наврал ему с три короба.
Зима началась с того, что легкий ветерок осыпал нас хлопьями снежинок. Мы стояли возле груды камней, которые служили Джерри надгробием, я держал малыша за руку. Заммис запахнулся поплотнее в змеиные шкуры - от ветра, склонил головенку, затем обернулся ко мне и поднял глаза.
- Дядя, это могила моего родителя?
- Да, - ответил я.
Вновь повернувшись к могиле, Заммис тряхнул головой.
- Дядя, а что я должен испытывать?
- Не понял, Заммис.
Ребенок кивнул в сторону могилы.
- Я ведь вижу: когда ты здесь, тебе грустно. Мне кажется, ты хочешь, чтобы я тоже испытывал грусть. Хочешь?
Я нахмурился, потом решительно сказал:
- Нет. Я не хочу, чтоб тебе становилось грустно. Мне просто хотелось, чтоб ты знал, где находится эта могила.
- Теперь мне можно идти?
- Конечно. Ты найдешь обратную дорогу к пещере?
- Да. Боюсь, как бы мыло опять не переварилось.
Я провожал взглядом малыша, пока он мелькал среди безлистых деревьев, а после вновь обернулся к могиле.
- Ну что, Джерри, как тебе показался твой отпрыск? Знаешь, однажды Заммис древесной золой оттирал с раковин жир, а потом одну из раковин снова поставил на огонь и налил туда водички, чтобы откипятить остатки пригоревшей еды. Жир и зола. Я и глазом моргнуть не успел, как мы уже варили мыло. Первая партия у Заммиса вышла такая, что с нас чуть шкуру не свезло, но детеныш неуклонно совершенствуется...
Я глянул вверх, на облака, затем перевел взгляд на море. Вдали, у горизонта, громоздились черные тучи.
- Видишь? Тебе-то ясно, что там такое? Намечается ураган номер один.
Ветер крепчал; я присел возле могилы на корточки, подобрал откатившийся камень.
- Заммис славный детеныш, Джерри. Я-то хотел его возненавидеть... после твоей смерти. Хотел возненавидеть.
Я положил камень на место, в надгробие, и опять оглянулся на море.
- Не представляю, как мы выберемся с этой планеты, Джерри...
Краешком глаза я уловил какое-то движение. Повернулся вправо, глянул поверх деревьев. На фоне серого неба отчетливо виднелась черная точка она стремительно уносилась прочь. Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась за тучами.
Я прислушался в надежде уловить рев выхлопов, но сердце у меня колотилось до того гулко, что расслышал я только ветер. Неужто корабль? Я встал, сделал несколько шагов в сторону исчезнувшего пятнышка, но тут же остановился. Оглянувшись, я заметил, что камни в надгробии Джерри уже затянулись тонким слоем снежинок. Я вздохнул и двинулся в пещеру. Скорее всего, просто птица.
Заммис сидел на тюфячке, тыкал костяной иголкой в лоскутки змеиной кожи. А я, у себя на тюфяке, следил за дымком, который кольцами тянулся к щели в кровле. Что же это было? Птица или корабль? Черт, не будет мне теперь покоя. Я выбросил из головы всякую мысль о расставании с чуждой планетой, похоронил ее, закопал на все лето. А теперь она опять терзает меня и манит. Ходить под лучами родного солнышка, носить тканую одежду, наслаждаться центральным отоплением, есть блюда, приготовленные искусным поваром, вновь очутиться среди... людей.
Я перекатился на правый бок и уставился в стену, возле которой помещался тюфяк. Люди. Люди-человеки. Я закрыл глаза и сглотнул слюну. Девушки. Женщины. Перед моим мысленным взором проплывали картинки: лица, тела, смеющиеся парочки, танцы после учебных полетов... как же ее звали? Долора? Дора?
Тряхнув головой, я поднялся и сел лицом к огню. Зачем мне такие видения? Ведь я все это благополучно похоронил... забыл... все перекипело.
- Дядя!
Я посмотрел на Заммиса. Желтая кожа, желтые глаза, безносая жабья рожица. Одно расстройство.
- Что?
- Что-нибудь неладно?
Неладно, ха-ха.
- Да нет. Просто мне показалось, будто я сегодня кое-что видел. Впрочем, наверное, ничего и не было.
Потянувшись к очагу, я взял со сковороды кусочек сушеной змеятины. Подул на нее, затем принялся ожесточенно грызть жилистое мясо.
- А как это выглядело?
- Не знаю. Двигалось так, что я было подумал, уж не корабль ли. Но очень быстро исчезло - не поймешь. Возможно, это была птица.
- Птица?
Я пристально глянул на Заммиса. Он никогда не видел птиц; да и я не замечал их на Файрине-4.
- Летающее животное.
Заммис кивнул.
- Дядя, когда мы рубили в лесу дрова, я видел что-то летающее.
- Как-как? Почему же ты ничего не сказал?
- Хотел сказать - и забыл.
- Забыл! - Я насупился. - В каком направлении оно летело?
- Сюда. - Заммис показал пальцем в глубь пещеры. - От моря. - Заммис отложил шитье. - Давай пойдем посмотрим, куда оно улетело.
Я покачал головой.
- Зима только начинается. Ты не представляешь, что такое зима. Мы с тобой и нескольких дней не протянем.
Заммис вновь принялся протыкать дыры в змеиной коже. Поход в зимних условиях - это верная смерть. Другое дело - весна. Если у нас будет палатка, да если одежду сделать из двойного слоя змеиных шкур с прокладкой из растительных волокон, то мы выживем. Надо смастерить палатку. Мы с Заммисом можем посвятить зиму изготовлению палатки... и рюкзаков. Да, еще ботинки. Нужны прочные походные ботинки. Надо помозговать...
Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал - стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.
Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.
- Маловаты, дядя.
- То есть как маловаты?
- Жмут. - Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. - У меня уже все пальцы скривились.
Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.
- Ничего не понимаю. Ведь, с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?
- Не шевелился, - мотнул головой Заммис.
Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:
- Встань-ка, Заммис.
Драконианин встал, я подошел ближе и прикинул: макушка Заммиса доставала мне до середины груди. Еще каких-нибудь шесть-десять сантиметров, и он сравняется ростом с покойным Джерри.
- Снимай башмаки, Заммис. Я тебе сделаю другую пару, побольше размером. А ты уж старайся расти помедленнее.
Заммис раскинул палатку внутри пещеры, в палатке разложил пылающие угли, затем принялся натирать кожу жиром - для водонепроницаемости. Драконианин здорово тянулся вверх, и мне пришлось повременить с его обувкой: сошью, когда буду наконец твердо знать нужный размер. Я пытался экстраполировать, обмеряя каждые десять дней ступню Заммиса и мысленно продолжая кривую роста до самой весны. Получалось что-то немыслимое: по моим прикидкам, когда стает снег, ноги у малыша станут каждая с десантный транспорт. К весне Заммис достигнет полного роста. Старые летные сапоги Джерри развалились еще до рождения Заммиса, но "развалины" их я сохранил. Снял с подметок мерку и решил уповать на лучшее.
Я возился с новыми башмаками, а Заммис присматривал за обработкой палаточной кожи. Но вот драконианин перевел взгляд на меня.
- Дядя!
- Что?
- Бытие первично?
- Так утверждает Шизумаат, - ответил я, - у меня нет оснований сомневаться в его выводах.
- Но, дядя, откуда мы _знаем_, что бытие реально?
Я отложил заготовки, посмотрел на Заммиса и, сокрушенно хмыкнув, вернулся к шитью.
- Поверь мне на слово.
- Но, дядя, - недовольно возразил драконианин, - это ведь будет не знание, а вера.
Я вздохнул; мне припомнился второй курс в университете: компания сопливых лоботрясов в тесной дешевой квартирке экспериментирует со спиртным, успокоительными таблетками и философией. Заммису чуть побольше земного года, а он уже превращается в зануду интеллектуала.
- Чем же плоха вера?
У Заммиса вырвался сдавленный смешок.
- Да что ты, дядя! _Вера_?
- Иным она помогает в сей юдоли.
- Где?
Я почесал в затылке.
- В сей юдоли, то есть в жизни. Кажется, Шекспир.
- Этого в _Талмане_ нет, - нахмурился Заммис.
- И неудивительно. Шекспир был человеком.
Заммис встал, подошел к очагу и уселся напротив меня.
- Он был философ, такой, как Мистан или Шизумаат?
- Отнюдь. Он писал пьесы - все равно что рассказы, только их надо разыгрывать.
Заммис потер подбородок.
- А ты помнишь что-нибудь из Шекспира?
Я поднял палец.
- "Быть иль не быть, вот в чем вопрос".
Драконианин отвалил челюсть, после чего кивнул.
- Да. Да! Быть иль не быть, вот уж _действительно_ вопрос! - Заммис всплеснул руками. - Откуда мы _знаем_, что за пределами пещеры ярится ветер, если нас там нет и мы этого не видим? Бушует ли море, если нас нет на берегу и мы ничего этого не наблюдаем?
- Конечно, - уверенно сказал я.
- Но, дядя, откуда нам это _известно_?
Я покосился на драконианина.
- Заммис, ответь-ка мне на один вопросик. Истинно или ложно следующее суждение: "Все, что я сейчас говорю, неправда"?
Заммис похлопал веками.
- Если это неправда, значит, суждение истинно. Но... если оно истинно... суждение ложно, но... - Заммис опять моргнул, потом возобновил прерванное занятие - принялся втирать жир в палатку. - Мне надо подумать, дядя.
- Подумай, Заммис.
Он размышлял минут десять, затем проговорил:
- Суждение ложно.
Я улыбнулся:
- Но ведь суждение именно это и утверждает, а следовательно, оно истинно, однако... - Разгадки я ему не раскрыл. Ох, самодовольство, ты ввергаешь в соблазн даже праведников.
- Да нет же, дядя. Суждение в данном конкретном контексте бессмысленно.
Тут уж я пожал плечами.
- Понимаешь, дядя, это суждение исходит из предпосылки, будто существуют некие мерила истинности и ложности, самоценные и не зависящие от всех иных критериев. По-моему, в _Талмане_ логика Луррвены высказывается по этому поводу однозначно, и если приравнять бессмысленность к ложности, то...
- Да, тут такое дело... - вздохнул я.
- Понимаешь, дядя, прежде всего надо условиться о том, в каком контексте твое суждение имеет смысл.
Я подался вперед, насупился, почесал в бороде.
- Понятно. А еще утверждают, что яйцеклетка курицу не учит.
Заммис как-то косо на меня посмотрел и уж совсем опешил, когда я повалился к себе на тюфяк, по-дурацки гогоча.
- Дядя, почему в роду Джерриба повторяются только пять имен? Ты ведь говорил, что в человеческих родословных чередуются множество имен.
Я кивнул.
- Пять имен рода Джерриба - это всего лишь символы, носители же должны украсить их деяниями. Важны деяния, а вовсе не имена.
- Гоциг приходится родителем Шигену, точно так же как Шиген приходится родителем мне.