— Если бы да кабы… — заметил, иронически улыбаясь, Березин. — К сожалению, всего этого нет и это реальное положение от нас не зависит.
— Ты думаешь? — резко остановился перед ним Лавров. — А я думаю, что если этого нет, то оно должно быть!
— Как? — воскликнула Ирина.
— Что должно быть? — растерянно спросил Березин.
— Вторая, бесплодно замирающая в полярных водах струя Гольфстрима должна получить новую мощь, и тогда она принесет новую жизнь Советской Арктике.
Лавров стоял посредине комнаты. На его побледневшем лице горели синие глаза. Березину показалось, что он видит перед собою нового, неизвестного ему человека.
Он бросил быстрый взгляд на Ирину, тоже пораженную, но совсем по-иному — восхищенно и радостно, как будто она уже чувствовала победу этого человека, Внезапная зависть и глухая злоба охватили Березина.
— Что же, это так и произойдет по щучьему велению, по твоему хотению? — спросил он с видом крайнего благодушия и дружеской насмешки.
— Нет, это произойдет по велению и хотению советского народа, — спокойно возразил Лавров и добавил: — Конечно, если он одобрит мою идею и согласится с ней, если он возьмет в свои руки дело ее реализации.
— Та-а-ак… — протянул Березин. — Но народу надо будет предложить не одну идею, как бы прекрасна и заманчива она ни была. Надо еще показать народу, партии, правительству, какими средствами можно реализовать эту идею, и выяснить, располагает ли этими средствами даже наша страна. С чем же ты придешь к народу? О каких средствах ты станешь говорить ему? Увеличить мощность Гольфстрима? Поднять его из глубин на поверхность Ледовитого океана? Да ведь тебя засмеют, едва ты заговоришь об этом!
— Во всяком случае, Николай, — сдержанно и тихо сказала Ирина, — мне кажется, вы не хотите никому уступить этой чести — быть первым в осмеянии идеи Сергея… Идя сюда, к своим друзьям, он, вероятно, не ожидал этого. Мне очень жаль…
Настороженное ухо Березина уловило в этих словах нотки осуждения, необычной холодности.
— Что вы, Ирина, милая! — простодушно воскликнул Лавров. — Наоборот, я даже доволен такой придирчивой критикой. Это дружеская репетиция будущих боев, которые мне еще предстоят. Борьба будет нелегкая и длительная, я знаю это. Николай помогает мне подготовиться к возражениям будущих критиков… Ты спрашиваешь, — обратился он к Березину, — о средствах. Средство уже имеется, Николай, мы уже давно с успехом, пользуемся им. Правда, мы применяем его для других целей. Мы просто не подумали, что его можно применить с огромным эффектом также и для отепления Арктики.
— Что же это за средство? — с невольным интересом спросил Березин.
— Опыт Мареева.
— Мареева? Строителя подземных термоэлектрических станций? Неужели ты собираешься током от этих станций подогревать струю Гольфстрима?
Лавров весело засмеялся.
— Наконец ты начинаешь понимать меня, но еще не совсем. Я не думаю пользоваться для поднятия температуры Гольфстрима электрическим током от подземных станций. Это слишком сложный и дорогой путь. Для моих целей нужны не глубокие термоэлектрические станции, а одни лишь шахты Мареева, внутренняя теплота тех глубин, которых они достигнут. Правда, эти шахты должны быть неизмеримо большего диаметра. Пропуская даже сравнительно небольшую часть вод Гольфстрима или лежащих под ними холодных вод океана через ряд таких сдвоенных шахт, можно будет поднять и постоянно поддерживать температуру этого и самого по себе теплого течения. А последствия уже известны и ясны…
— Браво, браво, Сережа! — воскликнула Ирина, вскакивая с дивана. — Это изумительно! Дорогой мой, это гениально по простоте… по реальности выполнения.
Она схватила Лаврова за руки и, казалось, готова была закружить его, как кружатся маленькие дети.
— Позволь… позволь, Сергей, — бормотал Березин. — Ты говоришь о пропуске вод Гольфстрима через подземные шахты… Где же ты думаешь рыть эти шахты?
— В дне морском… Под всей линией прохождения Гольфстрима в Советском секторе Ледовитого океана… Однако… — Лавров испуганно взглянул на часы. — Скандал! Ведь в девятнадцать часов я должен быть на консультации у профессора. У меня осталось только десять минут! Николай, Ирина, мы еще встретимся, правда? Здесь же, в следующий день отдыха. И, пожалуйста, обдумайте и критикуйте, критикуйте изо всех сил! Ну, прощайте, друзья мои… Бегу!…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КАК РОЖДАЮТСЯ ВРАГИ
В комнате сразу стало как-то пусто и тихо.
Ирина несколько минут молча постояла у окна, потом медленно вернулась к дивану.
Березин сидел неподвижно, но внутренне был глубоко взволнован.
Хорошо, что Ирина молчит. Это дает ему время подумать. Ясно, что она на стороне Сергея. «Наконец ты начинаешь понимать меня»… И этот самоуверенный смех… Мальчишка! Это он говорит ему. Николаю Березину, начинающему приобретать известность ученому… Она не только на его стороне, она, кажется, симпатизирует ему… Неужели увлечена? Что делать? Что сказать? Она сейчас спросит…
Откуда у тихони Лаврова эта дерзость мысли? Идея здоровая, хотя и ошеломляющая. Почему же она пришла в голову не ему, ученому, а этой посредственности? Это он должен был предложить ее… Он! Николай Березин, а не какой-то студентик! Молокосос… И Ирина пойдет с ним, если он добьется успеха… Надо помешать этому. Может быть, присоединиться? Работать вместе? Два автора — Сергей Лавров и Николай Березин. Быть на втором плане? Помощником? Ассистент Сергея Лаврова? Ну, нет!
— Ну, что вы скажете обо всем этом, Николай?
Ирина сидела на диване в своем уголке, поджав под себя ноги и раздумчиво играя кистями пояска.
Березин пожал плечами:
— Что сказать, Ирина? Мне искренне жаль Сережу. Юношеская фантазия, плод воспаленного воображения. Если его увлечение серьезно, он погубит себя. Ему надо готовиться к полезной практической работе, а он… шахты на дне морском! Ведь надо же додуматься…
Березин презрительно усмехнулся и опять пожал плечами. Жребий был брошен. Со смятением в душе Березин почувствовал, что с этого, момента он уже пленник сказанных им слов, что отступления нет…
— Мареева в свое время также обвиняли в сумасбродстве и беспочвенности, — с живостью возразила Ирина. — Новизна и смелость часто раздражают. Неужели вы сразу так отрицательно отнеслись к Сережиной идее? Меня, напротив, она увлекла. Я знаю Сережу, да и вы его должны знать не меньше, если не больше меня. Он слов на ветер не бросает и продумал эту идею хорошо, глубоко.
— Есть разная новизна, Ирина, — сказал Березин. — Новизна, которая вырастает из действительности, из реальных возможностей, и новизна беспочвенная. Мареев был зрелым человеком, с большим научным и практическим опытом. А Сережа? Мальчик, юноша, еще сидящий на студенческой скамье! В состоянии ли он произвести все математические и технические расчеты, точно учесть наши научные и промышленные возможности?
— Ньютон, открыв закон всемирного тяготения, стал великим двадцати четырех лет, — быстро возразила Ирина. — Не будем говорить, Николай, о незрелой молодости и о мудрой старости. Мы-то ведь еще не старики, и не нам с вами принижать молодость. Мы не скованы привычками и традициями…
Она вдруг спохватилась, что говорит почти словами Лаврова, смешалась, потом, решительно тряхнув головой, хотела продолжать, но Березин перебил ее.
— Во всяком случае, — примирительно сказал он, — вам следовало быть более сдержанной, Ирина. Ваш восторг еще больше распалит его, увеличит его самонадеянность. Сергея надо сейчас отрезвлять, а не разжигать.
Он сел, со страхом ожидая, что скажет Ирина.
— Я не собираюсь разжигать Сережу, — помолчав, ответила она, — но не буду и гасить его порыв. Я хочу поддержать его. Пусть люди, стоящие во главе нашей страны, нашей науки, судят о ценности проекта. Сережа достаточно рассудителен, чтобы понять свою ошибку, если ему укажут и докажут ее…
Из соседней комнаты вдруг послышался звонкий веселый смех, рычание и громовой лай.
— Сюда, Плутон! — раздался детский голос. — Оставь! Ты свалишь меня!
Дверь распахнулась, и в комнату ворвались мальчик лет десяти и великолепный ньюфаундленд.
Огромная собака головой почти касалась голого плеча мальчика. Могучие лапы, большая, гордо поставленная голова и характерный плотный прикус массивных челюстей могли привести в восхищение самого придирчивого к чистоте породы кинолога.
Пес был черный, без единой отметины. Только над умными глазами собаки виднелись два темно-желтых пятнышка, придававших ее взгляду какой-то уморительно-скорбный вид.
Мальчик был в одних трусах, босой, крепкий, загорелый. Черные вьющиеся волосы шапкой покрывали его голову, большие черные глаза смотрели прямо и задорно. Неправильные черты лица — крупный рот с припухлыми губами, широкий, чуть приплюснутый нос — придавали ему своеобразную привлекательность.
— А где дядя Сергей? — спросил мальчик, остановившись на бегу посредине комнаты. — Мы с Плутоном слышали, что он здесь.
— Ну, какие вы оба невоспитанные! — с укором сказала Ирина, хотя глаза ее любовно и с нескрываемым удовольствием глядели на мальчика. — Дядя Сергей сейчас только ушел. Надо же поздороваться, Дима!
Дима чуть нахмурился, оживление спало с его подвижного лица.
— Что же он, даже не зашел к нам, — своенравно ответил мальчик. — Я ему скажу, когда он еще придет… Плутон! Здороваться!
Они вместе, без видимой охоты, приблизились к Березину. Дима подал, ему руку, Плутон поднял тяжелую мохнатую лапу. Березин, едва пожал руку Димы, быстро и брезгливо отодвинулся от собаки вместе с креслом, подобрав под него ноги.
— Уведи своего зверя, — сказал он Диме, скривив губы, и обратился к Ирине: — Что за дикий пережиток — держать собак в доме!
С повисшей в воздухе лапой Плутон недоумевающе взглянул на своего друга.
«Какой невоспитанный! — казалось, говорил его взгляд. — Кажется, он боится. Вот чудак!»
С достоинством повернувшись, Плутон подошел к Ирине, положил ей на колени свою огромную голову и закрыл глаза, словно заранее предвкушая наслаждение: он ждал, чтобы Ирина почесала ему за ухом.
Ирина засмеялась. Приподняв обеими руками голову собаки, она заглянула Плутону в глаза и сказала:
— Это Плутон — пережиток? Наш славный пес — дикий пережиток? Слышишь, Плутон? Ну, не огорчайся, мы сейчас проявим еще немного варварства и почешем тебя за ухом.
И ее пальцы быстро забегали по голове собаки, путаясь в густой мохнатой шерсти.
— Что вы нынче такой сердитый, Николай? Придирались к Сергею, нетерпимы к Плутону. Я знаю, что вы не любите собак. Но сегодня у вас, кажется, особенно плохое настроение.
— Что вы, Ирина! — с добродушным видом защищался Березин. — Наоборот, я шел к вам в самом лучшем настроении и с самыми, можно сказать, радужными надеждами. Правда, меня немного расстроил Сергей, но это не важно. Я… — смущенно замялся он, — я хотел бы поговорить с вами, Ирина… совсем о другом…