Баба Яга, утомлённая пустыми разговорами, толкнула меня в бок. Я махнул рукой Митьке и, поблагодарив болтунов за «полезную следствию информацию», двинулся дальше.
Филимон Груздев наконец-то отвлёкся от перечисления «милицейских вредительств» и с собачьей радостью переключился на меня:
– Ага… пришёл на злодейство рук своих взор кинуть! Видели уж, лежат любимцы народные в шатре своём, ровно мёртвые… И дух их сивушный витает над телами, аки серафим шестикрылый! Из-за интриг милицейских скоморохи трезвые будто с цепи сорвались… Мало не две бадьи трёхведёрных с вечеру закупили, каторгу сибирскую обманываючи! Эх, не видать детишкам боле дармового горошку сахарного…
Я ещё отметил про себя, что дьяку дали хорошо отредактированный текст, но тут плавно и красиво вступил Митька. Многого я от него ждал, но такого… Поверите ли, площадь в одно мгновение смолкла, заткнулись даже весенние воробьи. Наш умник достал из-за пазухи книжечку и, не повышая голоса, дословно сказал следующее:
– Интерфес у Филимона Митрофановича не в креативе!
Особо впечатлительные даже перекрестились, прочие вздрогнули…
– Стрессы производственные, нехватка позитивного стимула; эмоциональный и гормональный фон пассивный плюс комплексное стремление к суициду!
Тут уж и самые тупые поняли, что дьяк долго не протянет…
– Статистически имеем полный аналог безальтернативного инсульта! Неадекватное позиционирование проблематики субъекта, повышенная эмпатия в сочетании с низкой ориентированностью холерически нестабильного психотипа!
Вся площадь дружно, в едином порыве, опустилась на колени. Перепуганные дети не смели даже плакать, не говоря уж о том, чтобы попросить конфетку. Бабы скулили, не разжимая зубов, мужики истово осеняли лбы крестным знамением – город прощался с мятежным буревестником думского приказу! Сам дьяк замер с раскрытым ртом, боясь пошевелиться, и даже дышал через раз, выдыхая в одну ноздрю тонкой струйкой…
Я бы с удовольствием поглядел, чем это вообще кончится, но служба – превыше всего. Откинув полог, мы с бабкой углубились внутрь цирка… И почти сразу же вылетели обратно – запах сивухи в густом воздухе настолько резал вздох, что вновь соваться без респиратора я бы лично не рискнул. Покачал головой, отдышался, достал носовой платок и повязал его на манер американских ковбоев, прикрывая нижнюю часть лица. Яга удовлетворённо хмыкнула и с большей смекалкой всего лишь зажала длинный нос в кулак, дыша через рот. Вот в таком оригинальном виде мы и отправились на задержание…
* * *
Шли молча, широко перешагивая через храпящие тела мертвецки пьяных цирковых артистов. Дело трезвых скоморохов закончилось, ныне все они упились в дрезину, словно компенсируя длительное воздержание по непонятным для них же самих причинам. Я отметил четверых акробатов, двух клоунов, цыгана, храпящего в одной самогонной луже в обнимку со столь же пьянущим медведем, девушку-жонглёрку в пёстром трико, свернувшуюся калачиком на тумбе. Значит, вместе с директором сбежали силач и фокусник, надо будет запомнить. Пьяной казалась даже одинокая коза, скорбно глядевшая на нас из-за высокохудожественно раскрашенной новичковской занавески.
– Ну, уж ты тут… сам справишься, – деликатно откашлялась умудренная годами бабушка, подталкивая меня в спину. Голосок у Яги получился гнусавый до мультяшного, но я даже не улыбнулся – в моей бедной милицейской головушке творился полный бедлам. Наша эксперт-криминалистка ещё что-то добавила и незаметно растворилась в тишине.
Коза подняла на меня взгляд, мемекнула и отвернулась.
– Здравствуйте, Олёна, – сдёрнув платок, глухо выговорил я. У козы дрогнули ресницы… – Я много раз представлял себе нашу встречу, но чтобы вот так… Помните, в прошлом году вы убежали резко, сразу, ничего даже не объяснив толком. Не знаю, может быть, на тот момент это было единственно верное решение, но… В общем, я надеялся и… ждал, я хотел увидеть вас снова. Просто не думал, что вы будете выглядеть таким образом…
Коза сделала недоумённую козью морду и вскинула одно ухо. Я вздохнул, поднял правую руку, ненавязчиво демонстрируя царский перстень с хризопразом. Она не могла о нём не слышать…
– Позволяет видеть сквозь любые личины. Если хотите, могу описать, какое на вас платье и башмачки, а ещё в отличие от остальных вы абсолютно трезвая.
Олёна отступила на шаг назад, упёрлась копытцами в пол и, неожиданно нагнув рога, совершила головокружительный кульбит. Перевоплощение заняло долю секунды – передо мной уже стояла стройная гибкая девушка в тёмно-зелёном сарафане, с чёрными волосами, заплетенными в длинную косу, и глубокими глазами. Она выплюнула прилипшую к губам соломинку, улыбнулась и, порывисто шагнув вперёд, прижалась к моей груди.
Я накрепко обхватил её за плечи, готовый ко всему на свете ради этой минуты и забывший почти всё, потому что теперь всё понял… Всё для меня – это Олёна, Лукошкино, отделение, Баба Яга и Митька, Еремеев и Горох, бояре и стрельцы, горожане и гости нашей столицы. Весь мир, меня окружающий, – мой, и я никому не позволю его разрушить! А ещё я женюсь. Честное слово, пусть все знают…
– Какой же ты у меня умный, сыскной воевода, – тихо и нежно вздохнула Олёна, опуская воронёные ресницы. – Всё вызнал, разгадал, планы разрушил, товар взял… И как только тебя не убили до сих пор?
– Пробовали неоднократно, – признал я.
– Видать, старались слабо, а может, и помогал кто в минуту трудную…
– Вы же и помогали.
– Я?! Да что ж ты лепечешь, дитё малое… я ведь Олёнка-преступница, али забыл? Кощею проданная, бесовкой сделанная, во всех грехах пачканная…
– Хватит наговаривать.
Под моими руками она стихла и потянулась, мурлыча, как котёнок. Её глаза были полны такого тепла и такой преданной любви, что я принципиально не обратил внимания на четыре мужских силуэта, возникшие в дальнем углу арены.
Боевики, разминая руки, направились к нам, и память услужливо подсказала, где мы встречались в прошлый раз. Ночь, переулок, забор, последние дома на Лялиной улице, короткая драка не в нашу пользу и вовремя подоспевшее спасение в лице стрельцов еремеевской сотни. Теперь я мог разглядеть их как следует: явные азиаты, лица китайской национальности, трое держатся уверенно и нагло, а четвёртый всё время ковыряет пальцем в ухе. Наверное, крепко его Митя головой об тропинку приложил…
– Стойте! – не оборачиваясь, приказала Олёна. – Участковый не опасен, уйдём без боя.
Ответом послужило презрительное молчание. Вспыхнувшая бесовка резко развернулась и скрестила на груди руки:
– Кто посмеет не подчиниться воле Кощеевой?! Он вам владыка и господин, а я – его слово и указ! Повинуйтесь, или пожалеете, ибо…
– Они вас не слушают, – тихо вздохнул я. – Боюсь, что на самом деле глава преступного синдиката гражданин Бессмертный на этот случай дал им чёткие указания. Не совсем те, на которые вы рассчитывали…
– Вот твари! – с чувством выругалась Олёна, прикрывая меня спиной, в её руке мгновенно сверкнул тонкий нож. – Я сказала, что никто не тронет участкового! Сначала вам придётся убить меня.
Четверо нападавших с готовностью кивнули. Всё молча, тихо, вежливо – либо русским языком не владеют, либо вообще такие воспитанные. До Митьки не доорёмся, стрельцов тоже звать поздно, да и неудобно просить о помощи в присутствии такой девушки.
Я поправил фуражку и сделал последнее предложение:
– Граждане бандиты! Приказываю вам выложить имеющееся у вас оружие и сдаться правоохранительным органам. Обещаю, что суд учтёт это как явку с повинной. В противном случае…
Тут они позволили себе короткие смешки. Значит, язык знают! Что ж, я и не ожидал восторженного содействия властям, как хотите, ребята, вам же хуже… Плечи Олёны напряглись, она действительно была готова защищать меня ценой собственной жизни, но никто не знал, какие козыри прячутся у милиции в рукаве. А там пряталась бабка…
– Ну-кось, Никитушка, отойди в стороночку. – Из-за угла крайне вовремя появилась наша эксперт-криминалистка и шагнула вперёд, засучивая рукава. – К вони сивушной я притерпелася, однако же пары алкогольные так в башку вдарили, что теперича и мне на старости лет подраться хочется!
Самодовольные забияки переглянулись и едва не рухнули на пол, заходясь от беззвучного смеха! Олёна рванулась, но я удержал её, уговаривая не мешать: и пенсионеркам иногда нужна разрядка.
– Они же её убьют!
– О, вы не видели нашу бабушку в деле. Я готов поставить всё своё жалованье против одного поцелуя, что им не управиться.
Четверо здоровых мужиков (включая и того, который постоянно ковырялся в ухе) встали рядком перед Ягой, поклонились и приняли боевые стойки. После чего каждый в пять-шесть секунд показал любимые удары и блоки, молотя воздух с нереальной для визуального восприятия скоростью. Сухонькая старушка, прихрамывая, встала против них, зачем-то почесала крупную бородавку на носу и словно бы нехотя повертела клюку в узловатых пальцах. Невозмутимые лица нападающих словно окаменели…
Потом один бросился вперёд, оглушив нас звериным воем. Я не заметил, чтобы моя домохозяйка как-то особенно двигалась. Нет, она вроде бы лишь приподняла клюку да провернулась на пятке, но злодей взлетел под самый потолок, перевернулся в воздухе и врезался головой прямо в медвежью клетку, намертво застряв меж прутьев. Двое следующих задир, растерянно выкрикнув боевые кличи, атаковали Ягу справа и слева, отчаянно размахивая руками и ногами. Несколько мгновений ничего нельзя было разобрать, но когда бабка, вздохнув, отступила в сторону – на арене остались лежать два азиатских ратоборца, причудливо сплетённые в один узел.
– Как… как же… это невозможно?! – еле слышно пискнула Олёна.
– Эх ты, девка неразумная. – Даже не запыхавшаяся бабушка чуть поправила сбившийся платочек. – Ежели б ты тока знала, сколь ко мне царевичей да королевичей в своё время езживало… А ить среди них всякие встречались. Бывало, накормишь-напоишь его, в баньке выпаришь, ан ему, охальнику, всё мало! Так и норовит с лапаньями где не надо отметиться. Вот и навострилась борониться чем бог пошлёт… Честь девичью блюла строго! А ты что ж застыл, молодец?
Четвёртый боевик, тот, что маялся ухом, неожиданно отвесил самый почтительный поклон и, так же пятясь задом, двинулся к выходу. Напоследок поклонился о-о-очень глубоко и, резко развернувшись, бросился бежать. Буквально тут же раздался глухой удар, и несчастный влетел обратно ещё быстрее, чем вылетел! Следом в проходе показалась массивная фигура нашего младшего сотрудника.
– Ужо будешь знать, злыдень немодный, как русскому человеку его же исподнее красное на башку надевать! Как вы тута, Никита Иванович?
– Спасибо, Мить, все живы, всё в порядке. Мы в отделение, а ты тут с ребятами повяжи этих четверых. В порубе на холодке придут в себя, тогда и побеседуем…
– Меня тоже арестовывать будешь?
– Ну зачем вы так… Не арестовывать, а просить – пожалуйста, пойдёмте с нами. Посидим, попьём чайку, познакомимся поближе…
– Побеседуем о делах наших грешных, – с нажимом добавила бабка.
Девушка внимательно посмотрела на нас троих и… рассмеялась:
– Чудные вы, люди милицейские! Ладно уж, добром пойду, да только не долго беседе нашей длиться. Мне мой срок не вышел, значит, всех дорог – либо на плаху, либо вновь в услужение Кощеево.