— Я это запомню, — в ответ бросила Лина через плечо.
— Персефона отправилась за Эвридикой? — переспросил Гадес, глядя на даймона.
— Да.
Гадес беспокойно шагал по тронному залу.
— Орфей что-то скрывает. Его музыка зачаровывает, но слова звучат фальшиво. Маленький дух не хотел идти за ним.
— Согласен, господин, — сердито согласился Япис.
Гадес остановился.
— Тебе нравится Эвридика. — Это не было вопросом.
— Да, — кивнул Япис.
— Ты уверен?
— Эвридика рассмешила меня. А я не смеялся уже много тысячелетий.
— Ты понимаешь, что скрыто в ее сердце? — мягко спросил Гадес.
— Времени было слишком мало, к тому же она так молода, — беспомощно развел руками Япис.
Гадес кивнул.
— Да, понять женщин нелегко.
— Это верно.
— Принеси-ка мне шлем невидимости. Я пойду за Персефоной. Возможно, понадобится мое вмешательство, чтобы исправить эту ошибку.
На лице даймона отразилось облегчение.
— Спасибо, господин.
Взгляд Гадеса потеплел, он коснулся руки даймона.
— Тебе незачем меня благодарить, друг мой.
Япис подошел к столу, где лежал шлем невидимости. И решительно взял его. Как всегда, вес шлема удивил даймона. Ведь шлем выглядел таким изящным, и он действительно был таким, однако носить его было тяжело. Очень тяжело. Даймон принес шлем владыке Подземного мира.
Гадес взял шлем из рук даймона. И на некоторое время замер, размышляя.
— Япис, мне нужно, чтобы ты кое-что выяснил.
— Разумеется, господин.
— Проверь, появился ли недавно в полях Элизиума Аякс.
— Будет сделано, мой господин.
Темный бог кивнул. Потом быстрым движением надел шлем невидимости. Боль, в то же мгновение пронзившая его тело, была острой, мучительной. Гадес крепко сжал губы, готовый все вытерпеть Боль пройдет, напомнил он себе... ничто не дается просто так, бесплатно. Он глубоко вздохнул, справляясь с болью, и она отступила.
Япис наблюдал, как тело темного бога затрепетало, а потом исчезло. И сказал, обращаясь к пустоте перед собой:
— Приведи их обратно, господин.
Ответ Гадеса донесся до даймона уже с другого конца зала:
— Приведу...
Глава 14
Лина то прибавляла скорости, то немного замедляла шаг. Она не выпускала из виду спину Эвридики, но в то же время держалась на таком расстоянии, чтобы не слышать музыки Орфея.
— Он что, вообще не устает? — пробормотала Лина себе под нос.
Когда она обдумала всю ситуацию прояснившимся умом, уже не подверженным влиянию неотразимых мелодий, что наигрывал маг, замаскировавшийся под музыканта, ей нетрудно было увидеть то ли гипнотический, то ли наркотический эффект музыки Орфея; она одинаково воздействовала на все и всех, до чего и до кого доносилась. Умершие души, стремившиеся к полям Элизиума, останавливались, когда Орфей проходил мимо них. Цветы и деревья склонялись к музыканту. Лина поймала себя на том, что и сама глупейшим образом улыбается, когда оказывается близко к Орфею и слышит его голос.
— Ух... Он похож на слишком сладкий леденец. Поначалу кажется потрясающе вкусно, но очень скоро начинает тошнить, — сообщила Лина в пространство, утешаясь звуком собственного, абсолютно не гипнотического голоса и коротко кивая удивленным душам умерших, кланявшихся ей, когда она быстро проходила мимо. — Мне следовало быть поумнее. Надо было больше внимания обратить на Эвридику, а не таращиться на этого поющего парнишку. И нечего было так раздуваться от гордости после истории с Дидоной. — Лина, сердясь на себя, сильно прикусила нижнюю губу.
Небо над ее головой изменилось, и Лину вдруг пронзило тревожным холодком. Она слишком хорошо знала, что угасающий свет означал приближение темной дороги, по которой они с Эвридикой шли из Верхнего мира.
Лина приказала себе не думать о дурных снах и темноте. Если Эвридика намерена снова пройти через все это, то и она должна пройти.
Впереди послышался яростный лай. Потом далекая музыка стала громче, и грозные звуки сменились совершенно щенячьим повизгиванием. Лина покачала головой. Какого черта... она поморщилась от неудачного каламбура... но какого черта делает этот самый Орфей? Держась на достаточном расстоянии от его одурманивающего напева, Лина тем не менее прибавила шагу и наконец побежала ровной трусцой. Длинные ноги Персефоны уверенно несли ее вперед. Дыхание было глубоким и ровным. Лина довольно улыбнулась. Тело Персефоны было не только молодым, оно было еще и сильным и выносливым.
Дорога резко повернула влево, и Лина перешла на шаг. Впереди, прямо перед ней, путь преграждал чудовищный, невероятных размеров пес.
Тварь подняла голову и угрожающе рыкнула, уставившись на Лину. Лина моргнула, не веря собственным глазам, но картина осталась прежней.
— У этой чертовой штуковины три головы... — пробормотала Лина.
Чертова штуковина зарычала. Лина стиснула зубы. В конце концов, это просто собака. Ну да, самая большая собака в мире. И у нее — merda! — три головы. Тварь предупреждающе оскалилась. Из трех пастей капала слюна. Три пасти? Лина улыбнулась. Этот пес был всего лишь увеличенной версией ее Эдит-Анны, слюнявой, добродушной Эдит-Анны, только умноженной на три. Смех Лины заставил три пары ушей насторожиться. Лина быстро шагнула вперед, говоря таким тоном, каким она обычно разговаривала с собаками, — это весьма отличалось от ее «кошачьего» тона... кошки терпеть не могут, когда с ними говорят как с младенцами.
— До чего же ты большой и симпатичный зверь! — ласково сказала Лина.
Змееподобный хвост осторожно шевельнулся.
— Ты просто чудо, никак не ожидала такое увидеть! И подумать только, я ужасно скучаю по своей Эдит-Анне, а ты так на нее похож! Ну, думаю, пока я здесь, ты вполне можешь стать моим большим плохим адским песиком, да? — Лина уже подошла к трехголовому монстру на расстояние вытянутой руки.
— Ар-ррр? — обалдел пес.
— Моей Эдит очень нравится, когда ее чешут за ухом. Наклонись-ка, я попробую...
Лина подняла тонкую руку к уху, одному из шести. Тварь склонила ближайшую голову. Лина почесала адского пса за ухом.
Голова испустила глубокий вздох и ткнулась носом в руку Лины, едва не сбив с ног. Две другие головы жалобно заскулили.
— Вот какая хорошая собачка, — усмехнулась Лина, поглаживая среднюю голову по влажному носу. Третья голова по-щенячьи взвизгнула. — Ну и ты иди сюда. Хочешь, почешу шейку?
Лина ласкала и гладила гигантского пса, а сама лихорадочно вспоминала его имя.
Цербер — сторожевой пес Подземного мира. Его работа — пожирать души, которые пытаются сбежать из царства умерших, и не пропускать живых, пытающихся проникнуть во владения Гадеса.
— Ну, ты со своей работой не справился, большой мальчик, — сказала Лина.
Пес заскулил, и все три его морды виновато вытаращили огромные глаза.
— Ничего, не переживай, Орфей и меня тоже сумел одурачить.
Хвост со свистом разрезал воздух.
— Ладно, я во всем разберусь. Я намерена пойти за этим подозрительным музыкантом и Эвридикой. А ты уж присмотри, чтобы господин Золотой Язык не проскочил мимо тебя во второй раз. — Лина попыталась заглянуть разом во все три пары собачьих глаз. — Ты ведь понимаешь?
Цербер вильнул задом и громко фыркнул.
— Отлично, я много раз смотрела сериал про Лэсси, так что отлично понимаю, когда собачка говорит «да». Будь хорошим мальчиком… то есть мальчиками. Увидимся еще, когда буду возвращаться.
Еще раз почесав за ухом стража Подземного мира, Лина пошла дальше, а грозный Цербер повизгивал ей вслед, как счастливый щенок... щенки. Лина спешила, и ей снова пришлось перейти на бег.
— Мне пора уже перестать удивляться ее поступкам, — пробормотал Гадес себе под нос.
Он наблюдал, как Персефона обезоружила чудовищного монстра, адского пса Цербера, — с такой же легкостью, как и его ужасных жеребцов. Надежно укрытый шлемом невидимости, он шел следом за богиней и слышал, как она ругала себя за то, что позволила музыке Орфея повлиять на решение. Но разве и он сам не поддался магии этого смертного? А он ведь был достаточно искушенным богом, весьма опытным в управлении своим королевством.
По правде говоря, хотя Персефона и была богиней, но она все же оставалась настоящим ребенком по меркам бессмертных. И тем не менее она продолжала удивлять его, проявляя изумительную интуицию и зрелость. Например, Гадес был совершенно уверен: Япис вскоре доложит ему, что Аякс действительно недавно очутился в полях Элизиума. Как Персефона сумела распознать в словах Дидоны обман, когда он сам видел лишь одинокую женскую душу, впервые оказавшуюся перед ликами бессмертных и напуганную этим? И Персефона возразила ему, но не как ослепленная раздражением богиня, а логично и разумно... Гадес хихикнул, вспомнив предложенное ею пари; Персефона наверняка выиграла его. До того как эта юная богиня пришла в его владения, Гадесу и в голову не пришло бы ничего подобного, но теперь он видел: это не просто юная бессмертная пустышка.
Персефона приласкала Цербера, и Гадес внезапно ощутил прилив ревности, когда богиня уделила внимание слюнявой трехголовой твари. Темный бог стиснул зубы. Ему хотелось, чтобы Персефона прикоснулась к нему. Это его потрясло, но отрицать очевидное Гадес не мог. Он задумался — а может, прав Япис, лучше испытать хотя бы один миг счастья, чем отказаться от него вовсе.
И от этих мыслей ладони темного бога стали влажными.
Спеша по черной дороге, Лина решила, что нужно будет еще раз навестить трехголового пса. И может быть, прихватить с собой какое-нибудь угощение. Эдит-Анна, например, обожает бекон. Наверняка в кухнях ада смогут зажарить для Лины несколько маленьких кусочков бекона. Лина вспомнила о размерах пса... ну ладно, может быть, им придется зажарить очень большой кусок бекона.
Дорога снова резко повернула, и Лина остановилась, едва не свалившись в озеро, которое, казалось, само тянулось к ее ногам, желая проглотить их. Воды озера были плотными, черными, маслянистыми. Лина посмотрела на другую сторону — берега видно не было. Озеро окружала тьма, и от этого казалось, что оно уходило в бесконечность.
Лина содрогнулась.
Ты богиня, напомнила она себе. Надо как следует обдумывать свои слова. «Освети скрытое», — подсказал ей внутренний голос.
Со вздохом облегчения Лина подняла руку и приказала:
— Мне нужен свет!
Сияющий шарик выскочил из ладони.
— Чего желаешь, богиня?
Лина подпрыгнула и пискнула совсем не божественным образом. Из тьмы рядом с ней возник похожий на скелет человек. Он был одет в нечто серое, волочившееся по земле. В руке у него был длинный посох с загнутым концом, напомнивший Лине весла, которыми гондольеры направляли свои лодки по Большому каналу. Но на этом сходство скелетоподобного человека со смертными и заканчивалось. Он был мрачным существом, его огромные, янтарного цвета глаза сияли жутковатым светом. Лине даже не пришлось обращаться к памяти Персефоны, чтобы вспомнить его имя. Это был не кто иной, как Харон, лодочник Гадеса.
— Я хочу последовать за Орфеем и Эвридикой. Ты ведь переправил их через это озеро?