– Так, государь, так! – подтвердил Егор, заметив, что Яков утвердительно кивнул головой.
– Кончай поддакивать! Лучше посоветуй, что делать-то?
– Свои корабли строить надобно. Серьёзные, большие, чтобы самим плавать в те Гамбурги и Роттердамы…
Пётр громко и недовольно засопел:
– Корабли строить… Сам знаю про это! Да далёк Архангельск от Москвы. Да и море Белое замерзает надолго. Про моря другие, что лежат ещё севернее, не говоря…
– На Балтийское море выходить надобно! – предложил Яков, невозмутимо попыхивая своей голландской трубкой.
– На Балтийское? – Царь повысил голос. – Вы что, сговорились? Лефорт о том мне без устали дует в правое ухо, теперь вот вы – в левое… Потом – может быть. Потом…
Брюс невинно уточнил:
– Потом, это когда разберёмся с Турцией?
– Откуда знаешь? Князь Ромодановский распустил свой язык? Вот я ему, ужо… Да, есть у нас договор с Веной. Да, рано или поздно – заставят нас воевать Крым. Ладно, об этом потом поговорим, уже в Москве, обсудим, не торопясь, всё…
На берегу Северной Двины Егор и встретил окончание своего Контракта со странной и загадочной службой «SV». Прошло ровно пять лет с момента его прибытия в семнадцатый век. Егор сидел на пологом берегу устья Северной Двины, наблюдая, как речные окуни бойко гоняют молодь морской наваги, вспоминал обо всём случившемся с ним, рассуждал о будущем… Было окончательно ясно, говоря бессмертными словами Павки Корчагина: «Смены не будет!» А что – будет?
«А будь что будет!» – решил про себя Егор и отправился на корабельную верфь, где звонко и весело стучали русские топоры…
Осенью они вернулись в Москву. Пётр как-то сразу и неожиданно повзрослел, охладел к буйным дружеским попойкам, да и с женским полом начал выстраивать некое подобие разумных и плановых отношений: с женой опять иногда спал, свой «гарем» отправил в дальнюю деревеньку, куда теперь наведывался не чаще одного раза в месяц, да и с Анхен стал встречаться гораздо реже…
Царь опять всерьёз увлёкся военными манёврами, даже принимал личное участие в разработке новых моделей солдатской и офицерской формы.
Полки вскоре полностью переодели: преображенцев – в зеленые кафтаны, семеновцев – в нежно-лазоревые, бутырский полк Гордона – в ярко-красные. Интересовался государь и последними иностранными образцами стрелкового и артиллерийского оружия, составлял тщательные планы по очередной перестройке славной крепости – стольного града Прешбурга…
А ещё иногда Пётр созывал к себе в опочивальню ближайших друзей-сподвижников: Лефорта, Зоммера, Тиммермана, Алексашку (Егора), князя Ромодановского, Брюса, Апраксина. Тогда они раскладывали на обеденном столе и прямо на полу многочисленные карты и планы, пространно рассуждали о предстоящих военных кампаниях: о южной – турецкой, о северной – шведской. Кипятились, яростно ругались, иногда даже дрались и рвали карты на мелкие кусочки…
Егору все эти разговоры, жаркие споры и долгие прения поначалу были скучны и совершенно неинтересны: он-то знал – в мельчайших деталях, как будут происходить оба Азовских похода, знал все этапы и эпизоды Северной войны. Когда его спрашивали – он спокойно и уверенно отвечал, неизменно придерживаясь официальной исторической версии. Как же иначе? Ведь существовал Контракт, согласно которому…
«Какой ещё Контракт, в одно всем известное место? – иногда начинал всерьёз возмущаться внутренний голос. – Нет никакого Контракта! Он автоматически аннулирован и разорван! Сколько уже лет прошло? Шесть с половиной? Всего полтора года просрочено? Всё – хватит! Начихай, дурак, на всё, и занимайся сугубо своей частной жизнью, наплевав на всякие Контракты и дурацкие обязательства…»
Пока Егор посылал внутренний голос очень далеко и надолго, но в глубине души начинал уже подумывать и о других вариантах. По крайней мере, он, неожиданно для себя, начал с интересом прислушиваться к обсуждениям планов по предстоящей Азовской кампании, а в уме даже начал прорабатывать и её альтернативные варианты. На тот случай, если ему суждено задержаться навсегда в Петровской эпохе…
Осенью 1694 года умерла царская матушка – Наталья Кирилловна.
За два дня до своей смерти она позвала к себе Егора. Когда он пришёл, царица скупым жестом попросила всех остальных выйти из опочивальни, дождавшись, когда её приказ будет выполнен, негромко попросила:
– Прикрой, охранитель, дверь поплотней. А потом садись вон на тот стул, только пододвинь его поближе ко мне… Мне трудно говорить громко. Да и злых чужих ушей всегда следует сторожиться…
Егор осторожно присел на самый край венского стула – с высокой резной спинкой, внимательно всмотрелся в лицо женщины: измождённое, покрытое сеткой частых морщинок, но всё же ещё хранящее следы былой красоты. А глаза… Чёрно-карие, бездонные – словно провалы двух глубоких колодцев, многознающие и бесконечно печальные – как у тех Святых, изображённых на древних русских иконах…
– Один раз, очень много лет назад, ко мне привели одного молодого странника, – начала свой рассказ умирающая царица. – Это было ещё до рождения моего Петруши… Тот странник был очень красив. Высокий такой, широкоплечий. Длинные волнистые волосы, очень красивые и смелые глаза… Прямо как у тебя, охранитель. Я сразу поняла, что вы с ним – одного поля ягоды… – Женщина зашлась в приступе глухого кашля.
– Государыня, попейте, прошу! – Егор протянул высокий стеклянный бокал с лечебной микстурой. – Сразу полегчает!
Наталья Кирилловна с трудом сделала несколько мелких глотков и, отдышавшись, продолжила:
– Мы тогда очень долго говорили с тем странником. Обо всём понемногу… О погоде. О Боге. О неразделённой любви. О предназначении… Не помню, что ещё было, наверное, я потом уснула… Он ушёл, а я осталась. Одна, и на этот раз – навсегда… Почему-то долго плакала ночью, словно прощалась со своими молодыми, беззаботными годами… Через девять месяцев у меня родился Петруша. Понимаешь, о чём я тебе толкую, охранитель?
– Нет, государыня! – честно признался Егор. Царица явно засмущалась:
– В этот год у меня ничего с мужчинами не было… Совсем ничего! Ни с мужем, Алексеем Михайловичем, ни с другими… – Наталья Кирилловна отчаянно покраснела, словно юная и непорочная девица.
Несколько минут они напряжённо молчали, не глядя друг на друга, наконец, Егор осторожно спросил:
– Зачем, государыня, вы мне это рассказали?
– Сама не знаю… Может, потому, что ты, охранитель, очень похож на того странника. Я думаю, что тебе пригодится это знание. Зачем? Я не знаю… Береги моего сына, охранитель. Береги. Но и его – берегись! Он очень жестокий и не ведает жалости… Если ты пойдёшь против его воли – он разорвёт тебя! Помни об этом, охранитель. Помни и никогда не забывай… А теперь нагнись, я благословлю тебя…
Егор почувствовал на своём лбу сухие женские губы, выпрямившись, услышал прощальные слова:
– Благословляю тебя – на светлый Путь! Будь честен – всегда… Всё, прощай! Иди…
Глава восьмая
Стрела Купидона, все изменяющая
Через шесть дней после этого памятного разговора состоялись небольшие дружеские посиделки: один из братьев Бухвостовых Василий, проставлялся в честь крестин родившегося месяц назад сына Ивана. Сидели обычной компанией, во главе с грустным Петром, скромно выпивали, вели вполголоса всякие разные беседы – о заботах и потехах воинских, о видах на осенне-зимнюю охоту… Не до веселья было: все прекрасно понимали, что ни сегодня – так завтра Наталья Кирилловна, мать царская, преставится. Любили её все: за нрав кроткий, за беззлобие и полное отсутствие чванливости, за глаза необычные – красивые и печальные…
По мере выпитого, Пётр постепенно оттаивал, изредка мимолётно улыбался, да и весь разговор, постепенно оживляясь, неуклонно менял военную тему – на темы гораздо более весёлые и приятные. Когда речь зашла об обсуждении дел и новостей любовных, Егор тоже решил внести свою посильную лепту в общую застольную беседу. Весело и лукаво поглядывая на разрумянившегося от выпивки Бровкина, он радостно и громко поведал всей честной компании:
– Тут, господа мои, такое дело… У нашего друга, верного царского денщика Алёшки, красавица-сестра давно уж засиделась в девках. Не отдаёт её отец за всяких разных, нос воротит, на сватов цепных кобелей спускает. Мол, сынок-то наш – самому царю прислуживает, за одним столом сиживает с государем! Поэтому и дочери жених нужен знатный и серьёзный, лучше чтоб – из столбовых дворян, либо – из князей каких…
Пётр громко засмеялся, глядя на него, захихикали и другие, Василий Волков – тот и вообще затрясся от безудержного смеха, бокал с малиновой наливкой неловко опрокинул на белую льняную скатерть.
«Понятное дело – смешно паршивцу высокородному: Иван-то Бровкин, Алёшкин отец, всю жизнь у него проходил в крепостных, только совсем недавно на всю семью, включая дочь-невесту, вольную получил, – ударился в ехидные рассуждения внутренний голос. – А ведь, если верить роману Алексея Толстого, да и другим документам серьёзным, то именно наш Васенька и станет мужем той девицы – рода подлого… Вот тебе, братец, и „Ха-ха!“. Смейся, паяц, смейся… Кстати, а как зовут-то Алёшкину сестричку? Санькой, кажется…»
– Ну, это всё – правда? – отсмеявшись, строго уставился царь на Бровкина.
Алёшка застеснялся и, заметно побледнев, ответил глухо, явно неохотно:
– Всё истинная правда, государь-надёжа! Возгордился мой батяня – сверх всякой меры… Ничего, я поговорю потом с ним. Когда загляну в деревню на побывку, так сам и отыщу жениха сестрёнке любимой…
– Э-э, остановись, остановись, денщик верный! – по-доброму усмехнулся Пётр. – Сам он найдёт… А невеста-то и вправду красива? Не привирает мой охранитель? Небось, Данилыч, сам-то и не видел девки?
– Не видел, мин херц! – честно сознался Егор. – Это Бровкин мне нарассказывал сказок…
– Святой истинный крест – первая красавица! – совсем разволновался Алёшка. – На святом Писании присягнуть готов! А батя всё зверствует… Санька горько плачет, говорит, что если так и дальше всё будет, то уйдёт в монахини. Зачем такой красавице – в монастырь?
– Ладно, ладно! Верю, успокойся! – небрежно махнул рукой Пётр. – Зачем вот только, Алёшенька, самому искать жениха, время терять попусту? Сваты существуют для того! Доверишь лично мне жениха найти для сестрёнки? А?
– Конечно, государь, доверяю…
Царь по очереди обвёл строгим и вопрошающим взглядом своих собутыльников, которые тут же перестали смеяться и сделались серьёзными донельзя, остановился глазами на Егоре:
– Поручик Меньшиков, как по поводу – жениться? Домом своим обрасти? Хозяйством полноценным? Потомством? Не слышу ответа!
– Виноват, государь! – Егор вскочил с места, вытянулся в струнку, глазами многозначительно кося на Василия Волкова. – Молод я ещё, не готов к жизни семейной! Да и другие важные кандидаты есть на эту ответственную должность…
– Ага-ага! – тут же смекнул, что к чему, Пётр. – Есть среди нас, конечно же, и более достойные люди, более родовитые… Стольник Волков!
– Здесь я, Пётр Алексеевич! Здесь! – мгновенно вскочил со скамьи Василий.