— Ну конечно. Теперь ему некого опасаться. Мопсы на него не накинутся.
«О Боже!» — подумала Элфрида. Она подошла к своей «фиесте» и выпустила Горацио. Он радостно выскочил и стрелой понесся по газону к ближайшему лавровому дереву, потом, как положено, поскреб немного землю и вернулся к ним. Оскар нагнулся, ласково погладил пса по голове, и они направились к дому. Просторная кухня Глории, в которой всегда стоял дым коромыслом, теперь казалась пустой и непривычно прибранной, но там было тепло. Миссис Масвелл оставила на столе только поднос с единственной кружкой, кувшинчик с молоком и коробку печенья.
Элфрида нашла чайник, налила воду и поставила на плиту. Она повернулась к Оскару — он сидел, прислонясь спиной к теплой печке.
— Я хотела бы найти для вас нужные слова, но не умею, Оскар. Простите меня. Я очень сожалею, что ни о чем не знала. Я тут же приехала бы из Корнуолла. И успела хотя бы на похороны.
Он передвинул стул к кухонному столу, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях. На какое-то мгновение ей показалось, что он плачет, и она испугалась. Она слышала свой голос как бы со стороны.
— Сама не знаю почему, но за целый месяц я ни разу даже не заглянула в газету. Никакого предчувствия. Пока сегодня…
Оскар медленно отнял от лица ладони, и она увидела, что он не плачет, но в глазах была такая боль, что уж лучше бы он плакал. Он сказал:
— Я бы сообщил вам, но не имел ни малейшего представления, где вы.
— Мне и в голову не приходило, что вам понадобится мой адрес. — Элфрида глубоко вздохнула. — Оскар, я хорошо знаю, что это такое — терять близких. Все то время, что Джимбо болел, я знала, что это конец, что он никогда не поправится. Но когда он умер, оказалось, что я совершенно не готова к чудовищной боли и страшной пустоте. Я знаю: то, что я пережила тогда, всего лишь малая крупица того, что предстоит выстрадать вам. И я ничего не могу сделать, я ничем не могу вам помочь, не могу облегчить вам эту боль.
— Вы здесь…
— Если вы хотите поговорить, я готова слушать.
— Еще не сейчас.
— Знаю. Слишком рано. Слишком скоро.
— Викарий пришел ко мне почти сразу после того, как это случилось. Мне только что сообщили, что Глория и Франческа погибли. Он старался успокоить меня и все говорил о Боге, а я думал: неужели он совсем лишен человеческих чувств? Вы как-то спросили меня, религиозен ли я, и я понял, что не могу ответить на ваш вопрос. Я только знал, что музыка и моя работа, мой хор значат для меня больше, чем любая церковная догма. Те Deum. Помните тот день, когда мы впервые встретились у церкви, и вы сказали, что вам особенно понравилось исполнение Те Deum ? Слова и мелодия наполняли меня верой в добро и, быть может, в вечность.
Тебя, Бога, хвалим. Тебя, Господи, исповедуем.
Тебя, Отца Вечного, вся земля величает.
Под мощные звуки органа, слыша мальчишечьи голоса, взмывающие вверх, я воистину верил и думал, что мою веру ничто не сможет поколебать.
Он смолк. Элфрида не сразу осмелилась спросить:
— А теперь?
— Все это дела Божьи. Но я не могу верить в Бога, который забрал у меня Франческу. Я отослал викария домой. Кажется, он обиделся.
— Бедняга!
— Переживет, можете не сомневаться.
Вода закипела. И очень кстати. Элфрида отыскала заварочный чайник, насыпала в него чаю, залила кипятком. Взяла еще одну кружку, для себя, отнесла все на стол и села напротив Оскара. Вот так же они сидели в тот день — вечность тому назад — накануне ее отъезда в Корнуолл в домике на Пултонс-роу.
— Кажется, вы любите крепкий чай?
— Да.
Она налила себе и оставила чайник настаиваться.
— Гектор рассказал мне о ваших пасынках и о их намерении продать дом.
— Они считают, что я должен перебраться в дом для престарелых, в «Прайори». Это викторианская усадьба, где устроили приют для немощных джентльменов.
— А вы этого не хотите?
— Признаюсь, нет.
— Что же вы намерены делать?
— Я хотел бы остаться один, зализывать раны. Но только не здесь . Джайлз и Кроуфорд хотят, чтобы я как можно скорее убрался отсюда, спешат выставить дом на продажу.
— Твари! — Элфрида налила в кружку черного, как чернила, чаю и подвинула ее Оскару. Он плеснул туда немного молока и отхлебнул. Она сказала: — Гектор Маклеллан рассказал мне о том, что предлагает вам. По-моему, это неплохая идея.
— Элфрида, это безумие.
— Но почему?
— Потому что Сазерленд на другом конце страны, и я не был там пятьдесят лет. Гектор — оптимист, но я не знаю там ни единой души. Дом наверняка почти пуст, там уже давно никто не живет. Я даже не представляю, с чего начать, как обживать этот дом. И к кому же я обращусь?
— К миссис Снид.
— Элфрида!
Это был упрек, но она стояла на своем.
— Дом стоит на отшибе?
— Нет, в центре Кригана, маленького городка.
Элфрида нашла, что это вполне подходит.
— Неужели он так плох? — спросила она.
— Нет. Просто большой, квадратный, ничем не примечательный викторианский жилой дом. Не такой уж уродливый, но и не отличающийся особой красотой. При нем есть сад. Но какая от него радость в середине зимы?
— Зима когда-нибудь кончится, — заметила Элфрида.
— Не представляю, что мне там делать? Чем занять себя?
— Ясно одно: вы не можете остаться здесь. И в дом для престарелых я вас не отпущу. Значит, надо рассмотреть любую подходящую альтернативу. Вы могли бы переехать ко мне на Пултонс-роу, но там даже нам с Горацио едва хватает места — уж слишком маленький коттедж. — Оскар никак не прокомментировал эти слова. — Я предположила, что вы захотите вернуться в Лондон, но Гектор со мной не согласился.
— Он прав.
— Шотландия, — размышляла Элфрида. — Сазерленд. Это все-таки начало чего-то нового.
— Мне шестьдесят семь лет, и я не в той форме, чтобы что-либо начинать. Но, хотя мне тяжко даже разговаривать с людьми, я все же боюсь остаться в полном одиночестве. До того как я женился на Глории, рядом всегда были мои коллеги, хористы, ученики… У меня была полная жизнь.
— Она снова может стать такой.
— Нет.
— Может. Конечно, не такой, как была, это понятно. Но вам еще есть что дать людям. В вас столько теплоты, душевности, благородства. Мы не должны тратить это попусту.
Он нахмурился:
— Вы сказали «мы»?
— Я оговорилась. Я имела в виду вы .
Оскар допил чай, потянулся к заварочному чайнику и налил себе еще.
— Допустим, я поеду в Шотландию. Но это так далеко.
— Есть самолеты, поезда.
— Я предпочел бы ехать на своей машине.
— Значит, поедете на машине. Спешить вам некуда. С остановками…
Голос Элфриды начал стихать, и она не смогла закончить фразу. Она представила себе, как Оскар один едет в неведомые места, и всем своим существом ощутила это беспросветное одиночество. Глория всегда ездила рядом с ним и сменяла за рулем. На заднем сиденье сидела Франческа и болтала всю дорогу. Тявкали мопсы, в воскресные дни в багажнике лежали сумки с клюшками для гольфа и удочки… Больше этого никогда не будет.
Оскар накрыл ее руку ладонью.
— Вы должны быть мужественной, Элфрида, иначе я рухну.
— Я стараюсь. Но как же вы? Это невыносимо…
— Давайте обсудим вашу идею. Допустим, я поеду в Шотландию, в Сазерленд. Вы поедете со мной?
Она молчала, пристально глядя на него. Действительно ли он сделал ей это невероятное предложение или же, в смятении и печали, она это просто вообразила?
— С вами?
— Почему бы и нет? Разве это плохая идея? Возьмем ключ у майора Билликлифа, отыщем мой дом, проведем там зиму.
— А как же Рождество?
— Никакого Рождества. Не в этом году. Но разве это так уж плохо? Сазерленд далеко на севере, дни там короткие, а ночи душные и темные, и я, скорее всего, буду не самым веселым компаньоном. Но, может быть, к весне сил у меня прибавится. Пройдет время. Здесь, вы правы, у меня нет будущего. Джайлз и Кроуфорд хотят заполучить этот дом, и я должен его отдать. Как можно скорее.
— А мой дом, Оскар? Что мне делать с моим маленьким коттеджем?
— Сдайте его. Или заприте. Ничего с ним не случится. Соседи за ним присмотрят.
Значит, он говорил серьезно. Он звал ее уехать с ним. Он нуждался в ней. В ней, Элфриде. Эксцентричной, неорганизованной, чуть-чуть беспутной, теперь уже немолодой и некрасивой.
— Оскар, я не уверена, что вы делаете правильную ставку.
— Вы недооцениваете себя, Элфрида. Прошу вас, поедемте со мной. Помогите мне.
Чем я могу помочь? — спрашивала она Гектора, когда они поджидали Оскара. Сейчас сам Оскар ответил на этот вопрос.
Элфрида всегда была импульсивна. Всю жизнь она принимала решения, не задумываясь о будущем, и ни разу ни о чем не пожалела. Разве что об упущенных возможностях, когда она вдруг робела и теряла свой шанс.
Она глубоко вздохнула.
— Хорошо, — сказала она. — Я еду.
— Дорогая моя…
— Я поеду ради вас , Оскар, но это и мой долг перед Глорией. Никогда не забуду, как она встретила меня, с какой добротой и радушием. Вы, Глория и Франческа стали моими первыми друзьями в Дибтоне…
— Продолжайте…
— Мне стыдно… Мы все обсудили, а я только сейчас произнесла их имена. В Корнуолле я много о вас рассказывала. Обо всех вас. О том, как вы были добры ко мне. Когда я ездила в приморский городок, то прошлась по магазинчикам на набережной. Купила Франческе книжку, а для вас присмотрела картину, но подумала, что Глории она не понравится.
— А мне бы понравилась?
— Не знаю… — Комок застрял у нее в горле. Она заплакала, и теплые слезы, катившиеся по щекам, как ни странно, принесли ей облегчение. Старые люди, сказала она себе, выглядят ужасно, когда плачут, и стала смахивать слезы пальцами. — Я однажды была в Шотландии. Много лет назад, в Глазго. С театральной труппой. Принимали нас очень хорошо, и все время шел дождь… — Она пошарила в рукаве, достала носовой платок и высморкалась. — И я не понимала ни единого слова, когда мне что-то говорили.
— Это же глазгеанцы.
— Тогда мне было не смешно.
— Да и сейчас не смешно, но вы всегда вызываете у меня улыбку.
— Как клоун?
— Нет, как милый и занятный друг.
2
СЭМ
Ранним декабрьским утром, в пятницу, еще затемно, Сэм Ховард вкатил тележку с багажом в зал прибытия аэропорта Хитроу. За ограждением, как всегда, толпились встречающие: пожилые супружеские пары, юноши в спортивных костюмах, усталые матери с детьми, а также шоферы в униформе, ожидающие «Очень Важных Гостей», к которым Сэм не имел отношения. Еще здесь были люди, которые держали в руках плакатики с таинственными надписями вроде: «Ждем мистера Уилсона» или «Союз Объединенных рабочих Абдул Азиза».
Сэма никто не встречал. У него не было ни жены, ни личного шофера. Он знал, что за стенами жарко натопленного терминала очень холодно. Их предупредили об этом еще на борту самолета, да и встречающие были тепло одеты: в куртках, в перчатках, с шарфами на шее, на головах — вязаные шапки.
В Нью-Йорке тоже стоял бодрящий морозец. С Ист-Ривер дул порывистый ветер, а флаги словно застыли в одностороннем движении.
На его тележке неуклюже громоздились два чемодана, огромная сумка с принадлежностями для гольфа и портфель. Сэм направил тележку к автоматическим дверям и очутился во тьме холодного и сырого зимнего английского утра. Он встал в очередь на такси. Ждать пришлось минут пять-шесть, но этого хватило, чтобы ноги у него заледенели. Машина была почему-то раскрашена под газетные полосы, а шофер, человек с большими моржовыми усами, казался угрюмым. «Хорошо, что не болтун», — подумал Сэм. Он был не в настроении разговаривать.