Северов глянул через плечо:
— По праву сильного.
Коля ростом с собаку. Его еще, когда он диссертацию защитил, «доктором кукольных наук» прозвали, и Венина реплика его, мягко говоря, покоробила: пожелтел, закаменел скулами и стал катать по ним мощные желваки.
— Я — начмед скорой помощи Третьяков. Ваша фамилия и номер подстанции?
— Фельдшер Светин, эсэмпэ Всеволожска.
— Я немедленно поставлю в известность вашего заведующего.
— Пожалуйста. Восемь-гудок-двадцать семь-ноль-два ноль-четыре-двадцать пять.
Веня неторопливо направился к выходу, показав мне глазами: сиди, не светись. Мудро — Третьяк меня знал, да и публика после этого рассосалась, так что я улизнула вместе со всеми.
— Ну все, кранты тебе, док. Колюня злопамятный.
Северов придвинулся и негромко заговорил:
— Представь: низкое небо, ветер, несущиеся над землей облака, — он вещал, словно актер в радиопостановке, — мокрые листья в черной воде каналов…
Тепло дыхания у самого уха; кожа цепенеет внезапным ознобом и, срываясь, молотит пульсом в висках.
— …каре сотрудников, барабанная дробь. Начмед, подпрыгивая, срывает с меня светящиеся полоски и, встав на стульчик, ломает над моей головой носик двадцатки.
Теплой волной в лицо, и так хорошо сразу, так хорошо.
— Все-таки зря ты при всех.
— А чего он как не родной? Можно подумать, никогда в жизни без направлений не оставался… Вов, давай к той хрущевке.
— Зачем?
— Живу я там, забрать кое-что нужно.
Мы подкатили к запечатанному домофоном подъезду, Веня выскочил из машины и минут через пять вернулся, неся фотографию в рамке.
— Это тебе, Ларис. С днем рождения.
Обалденный закат, даже не верилось, что такие бывают. Классная фотка.
— Супер. Это где такой?
— В Сирии.
— Сам снимал?
— Угу. Месяца два назад.
— То-то я смотрю, такой загорелый. Работал там?
Он мотнул головой:
— Путешествовал.
— По путевке?
— Своим ходом.
— Это как?
— Ну, как… Сначала в Эстонию поехал, потом в Латвию, оттуда в Литву, из Литвы в Польшу. И понеслось: Словакия — Венгрия — Румыния — Болгария — Турция — Сирия — Ливан — Иордания — Египет.
Ни фига себе!
— Это ж какие деньги надо иметь?
— Шестьсот зеленых.
— Сколько-сколько?!
— Шестьсот.
— Это на какой срок?
— С мая по конец октября.
Мы с Вовкой пытались осмыслить услышанное.
— Сотка в месяц? Три доллара в день?
— А чего ты так удивляешься? Я здесь, дома, после всех вычетов, тоже на сотку в месяц живу. Баш на баш получается — уж лучше мир посмотреть за ту же самую трешку в день.
— Погоди, а передвигаться — тоже ведь деньги нужны?
— Не нужны. Я на попутках передвигаюсь, автостопом.
Бирюк поразился.
— Все время?
— Ну да.
— И что, берут?
— Конечно.
— А спишь где?
— Где хочу. В гостях, в лесу, на крыше.
— И не боишься?
— Чего?
— Ну, не знаю.
— Вот видишь — сам не знаешь, чего боишься.
— Мало ли, наркоман набредет…
— Ночью? В лесу? За городом? В километре от трассы?
— А в городе? Сам же говоришь, что на крышах ночуешь.
— Кто полезет ночью на крышу? Преступники? Они на улицах промышляют.
— Ну хорошо, а мыться, стираться?
— В каждом городе баня есть, копейки стоит, в Европе все заправки душевыми оборудованы, не говоря уже о вокзалах. Даже если жаба давит, приходишь и говоришь: так, мол, и так, с деньгами напряг, пустите помыться? Редко отказывают. А на Востоке просто в первую попавшуюся дверь стучишь — и помогают. Другая ментальность у людей. Первый же встречный в гости зовет, можно вообще без денег путешествовать.
— На халяву то есть.
Северов вздохнул.
— Вот сел ты, Вова, в автобус без проездного. Ехать одну остановку, кондуктор к тебе с гарантией не успевает. Скажи как на духу: пойдешь платить или нет? Только честно.
— Пойду.
— Врешь.
— Почему?
— О! В твоем вопросе — ответ. Спросил — значит соврал. А сказал бы правду — среагировал бы по-другому. Возмутился, к примеру.
А ведь верно, ловко он.
— Это у тебя от зависти, Вов. Сидишь ты всю жизнь на одном стуле, и вокруг тебя все такие же. Одинаковые, как яйца из холодильника: жены, дети, квартиры — шубы, вузы, ремонты. Вкалывай, обеспечивай, халтурь агентом недвижимости. А тут вдруг я: забил на все и поехал через двенадцать стран, просто так, из интереса. И тебе сразу невмоготу. А халявщиком меня обозвал — и вроде как полегчало, сразу себя крепко зауважал. Национальная гордость великороссов: лучше парадняк обоссу, но проситься в платный сортир не буду.
Бирюк коротко глянул на него. Северов выдержал.
— Обидно, да? А ты думал, я молча сглотну?
Тот промолчал.
— Ладно, не злись. Один — один.
Мне понравилось — не дает на себя наступать. Вовку классно побрил, особенно про парадняк хорошо получилось.
— Получается, ты все «колеса» себе обнулил?
— У меня, честно говоря, их и не было. С сентября по май отработаю — и привет, до осени. Устроюсь на новое место — и до весны.
— И не жалко?
— Не-а. Все надо делать в свое удовольствие, Лар, даже работать. Без надрыва, спокойно, с периодом восстановления…
Бирюк злился, чувствовалось.
— И что, не подрабатываешь нигде?
— Зачем? Мне хватает.
— Ничего. Женишься — запоешь по-другому. Быстро приучат о будущем думать.
— Едва ли. Все равно ж пойдет не так, как планируешь. Копишь, скажем, на четырехкомнатную, как баян жмешься, вдруг — хоп! — дефолт, и плакали твои денежки. Берешь кредит старшему на финэк, младшему на юрфак, ишачишь на трех работах, сладок кус не доедаешь — бамс! — инфаркт. Оклемался: еле жив, ничего нельзя, а денег нет — пролечили. И думаешь:… твою мать! Сейчас надо жить, здесь, чтобы обидно не было.
— И ты это проповедуешь?
— Ничуть. Я не навязываюсь. — Он защелкал пальцами и, подражая Миронову, запел:
Кто верит в Аллаха, кто строит рай земной — пожалуйста, разве я мешаю? Я верю в кружочек на карте мировой и вас с собою не приглашаю…
— К чему ломить против ветра? Земля круглая: развернулся, парус поставил — раз! — и уже на месте. Смотришь на остальных, а они все там же — уперлись и ни на шаг, а ты и цели достиг, и время провел замечательно…
Наркоман. Синий, как наша форма, и дышит- три раза в минуту. Передоз. Двадцать лет. Туфли от Гуччи, портки от Версаче. Стильная комната, второй уровень двухэтажной квартиры. Интерьер вокруг — как в Царском Селе.
Северов сунул ему меж зубов ларингоскоп. Протянул руку:
— Трубу.
— На кадык надавить?
— Так войдет.
Не касаясь клинком идеального, дорогой клиникой сделанного напыления, он ввернул трубку. Родня, стоя в дверях, обалдело наблюдала за происходящим.
— Принеси РЯД, Ларис, я пока вручную его подышу.
Вернувшись, я застала Веню сидящим на корточках. Нагнетая в элитные легкие воздух, он сжимал-разжимал амбушку и спокойно, с медлинкой отвечал на сыпавшиеся со всех сторон оскорбления. Атмосфера в квартире была грозовой.
— Почему вы не ставите капельницу?
— Не вижу необходимости.
— Человек без сознания — это что, не необходимость?
Человек передозировал героин, в таких же случаях главное — вентиляция легких.
Налоксон у нас только спецам выдают, а к нам он от них попадает, только когда у него срок годности на исходе. Эффектная штука — на игле встают и уходят. И проблем меньше с родственниками: вот, пожалуйста, убедитесь — никаких сомнений, специфический антидот. Эти вон тоже окрысились.
— Повторяю для слабослышащих: ЭТОГО! БЫТЬ! НЕ МОЖЕТ!!!
— И тем не менее это так.
— Мы вызывали специализированную бригаду. Вы — специализированная бригада?
— Нет, мы не специализированная бригада, но диагноз очевиден.
— Да-а… и кто вам только диплом выдал?
— Эй, любезный, а ну-ка давайте держаться в рамках. Вы, между прочим, в моих услугах остро нуждаетесь, а ведете себя при этом будто царек туземный.
— Ваша фамилия?
— Северов.
— Считайте, что вы уволены.
Веня был спокоен, как мамонт. Подключил РЯД, вы ставил частоту и объем.
— То есть я вам больше не нужен?
Нам не ответили.
— Они, Вень, тебя потом уволят, когда отработаешь.
— Не поверишь, девятый год это слышу, редкое действо не увольняют…
И тут же вклинились.
— Ничего, недолго осталось. Алло! Мне нужен главврач… Это депутат Законодательного собрания Зверинцев…
Собрание вышло, старательно притворив дверь.
— Что, не могут поверить, что звезда курса и гордость родителей героинит?
— Ну. Их чуть кондратий не обнял. Я аж испугался, думал, порвут. А еще у них бабушка — до сих пор какой-то кардиологией рулит. Так что протяни-ка ты пару пленок, для разборки. О, возвращаются!
— Вас к телефону.
Веня взял трубку:
— Да. Северов… Да… Острое парентеральное отравление неизвестным препаратом наркотического действия… Нет, вежливо и корректно… Убедить не могу… Уже консультировался… Заинтубирован… Стабилен… Прошу токсикологов в помощь… Вот пусть от них и услышат… Понял… Возьмите трубку.
Я склонилась к его уху:
— Ну, чего там?
— Порядок. Сейчас кишкомои приедут, разводить будут… О, смотри, оживает.
Клиент потянулся рукой к трубке.
— Стой-стой-стой, не дергай. Не дергай, говорю, связки вырвешь. Ты меня слышишь?
Тот кивнул.
— Понимаешь?
Опять кивнул.
— Трубку я сам выну. Ты лучше скажи: сколько? Четверть?
Молодой юрист пожал плечами.
— Друг, у тебя свежая дырка в левой локтевой. Ну — четверть?
Тот показал пальцем на Веню: ваша, дескать, вы сделали. Вот суконец!
— Ай-ай-ай, как не стыдно! Мы тебя, паренек, ничем не кололи.
Северов пересек ножницами тонкий прозрачный шланг; манжетка ниже голосовой щели сдулась, позволив трубе беспрепятственно покинуть трахею.
— Лежи, не вставай. Герыч?
— Что?
— Не валяй дурака. Думаешь, ты у нас первый такой?
— Ничего я не знаю.
— А дырка откуда?
— Отстаньте от него, он же вам сказал…
Веня хмыкнул.
— В левой локтевой области след от инъекции. Мы, как вы изволили возмутиться, никаких уколов не делали. Напрашивается вывод.
В дверь позвонили. Вошли токсы.
— Ну?
— Се человек. Двадцать два года. На момент осмотра сознание отсутствовало, реакция на внешние раздражители тоже, зрачки узкие, на свет не реагировали. Выраженный цианоз, периоды апноэ. След инъекции в левой локтевой. Интубация трахеи, ИВЛ кислородом.
— Чё говорит?
— Ничего. Глухой отказ.
— Ну-ну. А чё вызвали-то?
— Старший приказал. ВИП-персоны.
Спец посмотрел на главу семьи. Тот вышел вперед:
— Я — депутат Законодательного собрания Зверинцев, моя жена входит в совет директоров телекомпании ВГТРК «Пятый канал», а ее мать заведует кафедрой…
— Ну и что?
Депутат как на стену с разбегу наткнулся.
— Как что? Мы порядочные люди, — он сделал акцент на порядочные, — наш сын учится на юридическом, он лучший на своем курсе, — Северов пихнул меня в бок, — а этот… утверждает, что наш сын наркоман.
— Что ж, бывает.
— Я вижу, вы тут все заодно. Я этого так не оставлю, я — депутат Законодательного…
— И что нам теперь, во фронт встать? Ура троекратное? Диагноз очевиден. Не верите — не надо. И пугать нас тоже не надо. В больницу поедет?