Та подскакивает, выхватывает из рук домработницы листок.
Депеша и вправду послана из прошлой жизни. Из Бараблина. Отправлена вчера в десять вечера. В телеграмме – ровно отпечатанные на компьютере строки:
Тетя Вера очень плоха. Приезжай проститься. Клава.
* * *
И двух часов не проходит, как Алиса оказывается в аэропорту Шереметьево-1.
Эти два часа успевают вместить в себя, для начала, телефонный разговор с Вадимом. Муж озабоченно-благодушен:
– Ну, конечно, поезжай... Это все ж таки твоя тетя...
– Двоюродная тетя, – поправляет любящая точность во всем Алиса.
– Все равно – она ведь тебе не чужая... Растила, можно сказать... Вызови Василия, попроси, чтоб он отвез тебя в аэропорт и потом отогнал домой машину. Деньги не забудь снять с карточки еще в Москве. Думаю, в этом твоем Бараблине с банкоматами плохо.
– Уж как-нибудь разберусь, – холодно бросает Алиса.
Муж ее любит контролировать все и вся. Он из тех мужиков, кто искренне считает: без его ежеминутного вмешательства и умелого руководства рухнет все: и его фирма, и семья, и дом. Удивительно, как еще инсульт или язву не заработал при таком крохоборском контроле. Впрочем, какие его годы! Ему тридцать пять – значит, все еще впереди.
– Да-да, знаю: ты большая девочка, – фыркает Вадим. – Тогда – счастливого пути. Уж пару дней без тебя как-нибудь обойдусь.
Алисе хочется сказать в ответ что-нибудь язвительное, но Вадим не дает ей такой возможности, кладет трубку.
Самое противное, что Алиса в точности выполнила все его указания. Позвонила в справочную, узнала, когда ближайший рейс до областного центра.
Вызвала Василия. Тот домчал ее на «Лексусе» до Шереметьева-один. Помог выгрузить скромную дорожную сумку – старую, ни в коем случае не от «Луи Вьюитона». Та годится для Парижа и Рима, но никак не для Бараблина.
В аэропорту Алиса сняла в банкомате полтыщи долларов с валютной кредитки и еще десять тысяч – с рублевой.
Совсем не похоже на то, как девять лет назад Алиса отправлялась из Бараблина в Москву.
Деньги зашиты по настоянию тети Веры в трусы.
Плацкартный вагон. Боковая полка. Двое суток пути.
А как она самый первый раз приехала из Москвы в Бараблино?
Пока Алиса проходила контроль безопасности, регистрацию, пока пила кофе в буфете в зале ожидания, все пыталась вспомнить свой самый первый приезд из Москвы в Бараблино. И ничего у нее не получалось.
Похороны мамы она смутно, но помнила.
Отпевание проходило в маленькой кладбищенской церкви.
Алиса помнила, как длинный луч солнца упал на восковое недвижимое мамино лицо – показалось, будто его коснулся своим перстом ангел. Отпевал маму молодой дьяк со стильной бородкой. Он был удивительно похож на мушкетера – скажем, на принявшего сан Арамиса. В небольшой толпе дальних родственников у гроба распоряжалась неизвестно откуда вынырнувшая бараблинская тетя Вера. Смутно помнились и поминки – но уже совсем нечетко.
А потом – бах! – и Алиса уже в Бараблине. В избе, на железной кровати, и тетя Вера будит ее:
– Вставай, Алисонька, а то в школу опоздаешь...
А между этими двумя картинками – московскими похоронами и пробуждением в Бараблине – пустота, чернота, зияющий провал. Провал, как потом сумела восстановить Алиса, длиною в недели... И сейчас самое время заполнить ту лакуну, то выпадение памяти, что случилось, когда ей минуло пятнадцать лет.
Почему умерла ее мама? Как погиб ее отец?
* * *
Аэродрома в Бараблине, естественно, нет. Как и железнодорожной станции. Один автовокзал. Поэтому Алиса взяла билет до областного центра. В аэропорту она пересядет на такси.
Если разобраться, она возвращается в Бараблино триумфаторшей. Женой столичного миллионера, в шмотках от «Гуччи» и «Фенди», богатая, счастливая, одним словом – победительница. Только ощущения от победы какие-то странные. По крайней мере, ликовать ей совсем не хочется. Наверно, потому, что только она, Алиса, знает, через какие тернии ей пришлось пройти.
Будь у нее выбор, она предпочла бы стать простой небогатой женщиной. Кем, например? Ну, допустим, инженершей, или бухгалтершей, или филологом. Лишь бы только мама осталась с ней. И был бы рядом отец.
Алису приглашают на посадку. Ее одну, лично. Она – единственный пассажир, летящий бизнес-классом.
После того как пару раз слетаешь «не как все», уже очень трудно возвратиться в экономический салон. К хорошему быстро привыкаешь. Если у тебя, конечно, есть деньги.
Алиса вспоминает, как первый раз летела самолетом. Когда поднимались по трапу, она сидела на закорках у отца. И сияющая мама шла рядом. Они летели в отпуск. В дом отдыха, в Гагры.
Ей было лет пять, и самолет казался огромным, и родители посадили ее у окошка – то есть у иллюминатора, – и было очень весело и страшно смотреть вниз, на кукольные домики и игрушечные машинки, и, когда самолет закладывал вираж, она вцеплялась в руку сидящего рядом отца...
– Командир корабля и экипаж приветствуют вас на борту самолета «Ту-154», выполняющего рейс по маршруту... Прослушайте, пожалуйста, правила безопасности...
Прикольно, конечно, когда стюардесса демонстрирует, как пользоваться кислородной маской, для одной только Алисы. Больше никого нет в салоне бизнес-класса. Прикольно – но и немного неловко.
В России стыдно быть богатым. Зато острее чувствуешь свою избранность. И одиночество – тоже.
Самолет – ревя, трясясь всеми своими старыми сочленениями, – взлетает. Каждую секунду кажется, что нагрузка ему не под силу, он не выдержит и рухнет вниз. Старичок «Ту-154» – это вам не аэробус и не «Боинг». Его колотит, как старый автобус. Стоило ли становиться женой миллионера, чтобы полететь в бизнес-классе назад в Бараблино и разбиться?
Чтобы отогнать противный страх, Алиса стала смотреть в иллюминатор. Вадим говорил, что, когда взлетаешь из Шереметьева, можно сверху разглядеть их поселок и даже их дом. Алиса никогда раньше с птичьего полета свое жилище не видела.
Под крылом – дома, дома и дома... Каждый особняк, прикидывает Алиса, – стоимостью не меньше пятисот тысяч «зеленых». Три-четыре этажа. Крыши из металлочерепицы. Кое-где сверкнет голубизной лужа бассейна.
Кто говорит, что Россия плохо живет? Посмотрите на ближнее Подмосковье с борта самолета. Сплошные коттеджи, виллы, замки.
И за каждым хозяином можно присылать налоговую полицию, или уголовный розыск, или службу безопасности.
А вот – знакомый рельеф водохранилища. И на первой линии от воды Алиса различает свой особняк. Ей видно все до мельчайших деталей: и домик прислуги, и аккуратно выкошенный газон, и цветочки. И балкон, на котором она сегодня пила свой утренний кофе. А вот и соседкин участок – даже, кажется, видно, как плещется в своем бассейне Вероничка.
Нет, поправила себя Алиса, не все хозяева особняков – воры. Ричард, к примеру, Вероникин муж, – кристально честный человек. А каким еще быть англичанину!
И ее Вадим – тоже честный. Ведет открытый прозрачный бизнес. Никаких откатов. Раньше, давным-давно, импорт у него был «черный», потом – «серый», а теперь – самый настоящий «белый». И налоги Вадим платит, и счетов в офшорах не имеет, и даже на благотворительность жертвует...
Самолет заложил вираж. В иллюминаторе стало видно синее небо, белые облака. Алиса отвернулась от окна. Жестом отказалась от бокала шампанского. Из предложенных газет выбрала те, что поинтереснее, – «Комсомолку» и «Вечерку». Можно разгадать кроссворд, можно прочитать последние сплетни.
И сразу вдруг вспомнился отец и как он называл «Вечерку» «мелкобуржуазной сплетницей». Ах, папа, папа! Почему ты нас покинул?! Ведь с твоей гибели все и началось. И смерть мамы. И Алисино одиночество. И ее мытарства...
– Я тебя очень прошу, Алисонька, дочка, не дергай папу.
– А что такое?
– Он потерял работу.
– Ну и что?
– Он очень переживает.
– А что, он не может найти новую?
– Он ищет. Но это не так просто. Ты же сама знаешь, что за времена теперь настали.
Это Алисе лет двенадцать. Значит, год на дворе – девяносто второй.
– Тише, дочка, тише!
– Почему?
– Папа спит.
– Чего это он улегся? День на дворе!
– Папа всю ночь работал.
– Ты же говорила, что он потерял работу. Новую нашел?
– Не совсем.
– Как это: «не совсем»?
– Папа работал на себя.
– Как это: «на себя»?
– О, сколько вопросов! Любопытной Варваре, знаешь ли, нос оторвали.
– А все-таки?
– Папа всю ночь возил людей. За деньги. На нашей машине.
– Он стал таксистом? Фи!
– «Фи»?! Алиса, запомни: папа делает все, что может, чтобы обеспечивать свою семью. И меня, и тебя.
– Лучше бы он нашел себе нормальную работу.
А потом... Потом отец нашел «нормальную» работу.
Он уезжал из дому – на два дня, на три, на неделю. Возвращался с деньгами. Платили ему в долларах. Их было не так много, как у «новых русских», которые тогда только появились, ходили в малиновых пиджаках и ездили на «Мерседесах», но Алисе стало хватать на обновки, «сникерсы» и на репетиторшу по английскому языку. Мама начала поговаривать о новой шубе. Отец повеселел и вслух мечтал, что скоро они, все трое, поедут в Париж.
А потом однажды он не вернулся.
И вот как раз в этом месте память Алисы давала первый сбой.
Откуда не вернулся отец?
Что с ним случилось?
И вообще – в чем заключалась его работа?
* * *
В самолете почему-то всегда удивительно хорошо вспоминается.
Может, потому, что тело, оторвавшись от земли, репетирует будущий полет души к богу? Наверно, правду говорят: в последний миг перед внутренним взором проносится вся жизнь. Значит, любой полет – вроде репетиции того самого, последнего полета?
Алиса отказалась от самолетного ленча. Наверно, это было неразумно: когда еще она попадет в Бараблино? Кто ее там теперь покормит? Но Алиса завернулась в плед и снова прикрыла глаза.
Руки. Жесткие мужские руки ерзают по ее животу. Задирают пижамную курточку. Чужое твердое тело наваливается. Слышен смрадный запах алкоголя. Как наждак, скребется о щеку щетина.
Алиса в ужасе просыпается. Нет, нет, это не сон. Он – рядом. В ее постели. Смердит. Хватает. Лопочет: «Девочка моя, ну подожди. Ну, раздвинь ножки».
Он. Дядя Коля. Пьянь. Сволочь. Насильник.
От ужаса и отвращения Алиса цепенеет. Несколько секунд она не может даже пошевелиться – не то что оказать сопротивление. И сладострастный пьяница пользуется моментом. Нащупывает ее грудь и впивается ртом в сосок.
Но оцепенение длится недолго. Она не зря тренируется каждый день. Не зря ходит в Бараблинский дом культуры в секцию ушу.
Алиса бьет коленкой – туда, где, по ее представлению, находится дяди-Колин пах. Тот стонет – словно всхлипывает. Следующий удар она наносит ему рукой по печени. А потом – еще один по горлу.
Дядя Коля хрипит. Она сбрасывает его тушу с постели.
Сама вскакивает на ноги.
Дядя Коля сидит на полу, в своих семейных трусах, в майке, и щерится. Тяжело дышит.
– Если ты еще раз, сволочь, – звенящим шепотом говорит Алиса, – полезешь ко мне...