– При всем моем уважении, сенатор, я бы предпочел, чтобы вы оставили свои советы касательно моей работы при себе…
– Я, черт побери, буду говорить, когда хочу и что хочу, пока моя дочь не вернется живой и здоровой!
Я не обращаю на него внимания и предлагаю его жене присесть.
– Миссис Огилви, – говорю я, – Джесс пыталась с вами связаться?
Женщина качает головой.
– И я ей не могу дозвониться. Ее голосовая почта переполнена.
Сенатор качает головой.
– Потому что этот идиот Макгуайр продолжает оставлять ей сообщения…
– Раньше она убегала из дома? – интересуюсь я.
– Нет, никогда.
– В последнее время она выглядела расстроенной? Встревоженной?
Миссис Огилви качает головой.
– Она так радовалась переезду в этот дом. Говорила, что устала жить в общежитии…
– А ее отношения с женихом?
Сенатор Огилви обиженно хранил холодное молчание. Жена бросила на него быстрый взгляд.
– О вкусах не спорят, – призналась она.
– Если он обидит ее, – бормочет сенатор, – если хоть пальцем…
– Тогда мы узнаем об этом и займемся им, – успокаивающе заверил я. – Прежде всего нам нужно найти Джесс.
Миссис Огилви наклоняется вперед. У нее заплаканные глаза.
– У вас есть дочь, детектив? – спрашивает она.
Однажды на ярмарочной площади мы с Сашей шли по проходу, когда нас, разорвав наши сцепленные руки, разделила группа шумных подростков. Я пытался не упускать дочь из виду, но она такая маленькая, что затерялась в толпе. Я обнаружил, что стою посреди площади, верчусь по кругу, выкрикивая имя дочери, а все вокруг меня катаются на аттракционах, и пучки «сахарной ваты» наматываются в металлических бобинах на палочку, а рев цепной пилы, разрезающей древесину, знаменует начало состязания лесорубов. Когда я наконец нашел дочь – она гладила нос теленка в коровнике, то испытал такое облегчение, что ноги подкосились. Я в буквальном смысле слова упал на колени.
Я ничего не ответил, но миссис Огилви положила руку на плечо мужа.
– Видишь, я же тебе говорила, Клод, – прошептала она. – Он понимает.
Джейкоб
В школьной комнате для сенсорной релаксации с потолка свисают качели. Они сделаны из веревки и эластичного голубого материала: когда сидишь внутри, ткань окутывает, словно кокон. Можно затянуться плотнее, чтобы ничего не видеть и никто не видел тебя, и вращаться по кругу. Тут лежат коврики различной текстуры, есть колокольчики и вентилятор. Есть оптоволоконная лампа, которая меняет сотни оттенков, от зеленого до фиолетового и розового. Есть губки и мягкие мячики из тонких резиновых ниточек, щетки и упаковочный целлофан с пузырьками, тяжелые одеяла. Стоит шумовое устройство, которое может включать только консультант, а ты можешь выбрать, слушать ли шум волн, звуки дождя, белый шум или джунгли. Есть в комнате и метровый ватерпас, в котором ленивыми кругами движется пластмассовая рыбка.
Индивидуальный план обучения дает мне право выйти с урока, остыть. Если необходимо, учителя разрешают мне покинуть класс в любое время, даже на экзамене. Иногда окружающий мир слишком на меня давит, мне нужно успокоиться. Я могу пойти в комнату сенсорной релаксации, но дело в том, что я редко ею пользуюсь. Комнатой сенсорной релаксации пользуются ученики с особыми потребностями, и, войдя туда, я как бы навешиваю себе ярлык «ненормальный».
Поэтому в большинстве случаев, когда мне нужен перерыв, я брожу по коридорам. Иногда заглядываю в кафетерий, покупаю бутылочку витаминной воды. (Какая вкуснее? Запоминайте: киви‑клубника с витамином А и лютеином для прозрачности.
Иногда заглядываю в кафетерий, покупаю бутылочку витаминной воды. (Какая вкуснее? Запоминайте: киви‑клубника с витамином А и лютеином для прозрачности. Самая плохая? Внимание! Оранжевый апельсин. Нужно продолжать?) Иногда я заглядываю в учительскую, играю в шахматы с мистером Пакири или помогаю миссис Лезервуд, школьному секретарю, заполнять конверты. Но последние два дня, когда я выхожу из класса, я направляюсь прямо в комнату сенсорной релаксации.
Консультант, работающий в комнате релаксации, мисс Агуорт, занимается также проведением учебных викторин. Каждый день в 11.45 она выходит из комнаты, чтобы ксерокопировать вопросы, ответить на которые предложит нам после обеда. Именно по этой причине я на протяжении двух последних дней ровно в 11.30 пользуюсь своим правом выходить во время урока. Сегодня я ухожу с английского – как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, – поскольку мы проходим сейчас «Цветы для Элджернона» [12]и на прошлой неделе одна девочка (не со зла, а из искреннего любопытства) поинтересовалась, проводятся ли эксперименты, чтобы излечивать таких людей, как я.
Сегодня я вхожу в комнату сенсорной релаксации и прямиком направляюсь к мячикам из резиновых ниточек. Беру в руки по мячику, забираюсь на качели и закутываюсь в голубую ткань.
– Доброе утро, Джейкоб! – говорит мисс Агуорт. – Нужна моя помощь?
– Пока нет, – бормочу я.
Я не знаю, почему люди с синдромом Аспергера настолько чувствительны к таким вещам, как материал, цвет, звук, свет. Когда я прячу глаза и когда другие люди из вежливости отводят взгляд, чтобы не таращиться на меня, я иногда задумываюсь, а существую ли я на самом деле? Предметы в этой комнате – сенсорные эквиваленты игры «Морской бой». Чтобы не называть координаты – Б‑4, Д‑7, я называю чувственное восприятие. Каждый раз, когда я чувствую на плече тяжесть одеяла или слышу, как лопаются шарики, когда я заворачиваюсь в упаковочный целлофан, – прямое попадание. В конце перерыва на отдых я вместо потопленных кораблей нахожу способ, как определить свое место на сетке координат этого мира.
Я закрываю глаза и медленно вращаюсь внутри темного закрытого кокона. «Не обращай внимания на мужчину, стоящего за занавеской», – бормочу я.
– Что ты сказал, Джейкоб? – спрашивает мисс Агуорт.
– Ничего! – кричу я в ответ.
Я жду и только после еще трех медленных оборотов выглядываю.
– Как ты сегодня себя чувствуешь? – интересуется она.
Какой неуместный вопрос! Разве бы я находился в этой комнате, если бы был в состоянии сидеть в классе, как эмоционально нестабильные люди? Но я ничего не отвечаю, а она не настаивает. Она продолжает читать свои глупые книжонки и делать пометки:
«Самая большая в мире рыба – белая акула, ее длина составляет 17 метров».
«Каждый день в мире производится четыре миллиона порций суфле из алтея».
(Тут я недоумеваю: кто их вообще покупает, когда не Пасха?)
«Взрослый мужчина в среднем тратит на обед пятнадцать минут».
– У меня есть для вас новость, мисс Агуорт, – говорю я. – Слово «зад» встречается в Библии сто семьдесят раз.
– Спасибо, Джейкоб, но это слово не совсем уместно. – Она перелистывает свои бумаги и смотрит на часы. – Если я побегу сделать несколько ксерокопий, ты несколько минут сможешь побыть один?
Согласно правилам ей нельзя оставлять меня одного. И я знаю, что с других аутичных посетителей комнаты она бы глаз не сводила: например, с Матильды, которая запуталась бы в веревках, на которых висят качели, или с Чарли, который стал бы срывать со стен полки.