Его слова вызывают у меня улыбку.
– Прости, – извиняюсь я, обращаясь непосредственно к нему. – Как ты попал в дом к Джесс?
– В общежитии она оставляла дверь своей комнаты открытой, чтобы я мог войти. Когда я приехал к ее новому жилищу, дверь тоже оказалась открытой. Я вошел, чтобы подождать ее внутри.
– Что ты увидел, когда вошел в дом?
– В кухне был беспорядок. Стулья перевернуты, бумаги и газеты разбросаны по полу.
– А Джесс? Она была дома?
– Нет. Я окликнул ее. Но она не ответила.
– И что ты сделал?
Он пожимает плечами.
– Я все убрал.
Я вжимаюсь в кресло.
– Ты… убрал?
– Верно.
В моем воображении предстают сфальсифицированные благодаря обсессивно‑компульсивным наклонностям Джейкоба Ханта улики.
– Тебе же известно о том, что улики на месте преступления трогать нельзя, – говорю я. – Что, черт побери, заставило тебя их все уничтожить?
В этот момент взвивается Эмма.
– Мой сын делает огромное одолжение, что разговаривает с вами, детектив. Мы не обязаны были звонить и делиться с вами этой информацией.
Я пытаюсь скрыть свое разочарование.
– Значит, ты убрал царящий внизу беспорядок?
– Именно, – подтверждает Джейкоб. – Поднял стулья, разложил бумаги и газеты на стойке. Расставил все компакт‑диски, валявшиеся на ковре, в алфавитном порядке.
– В алфавитном порядке, – повторяю я, вспоминая звонок Марка Макгуайра и свою теорию о дотошном похитителе. – Ты шутишь?
– Так выглядит его комната, – говорит Эмма. – Джейкоб настоящий фанатик порядка. Все должно находиться на своих местах. Для него это осязаемый эквивалент незыблемости порядка вещей и в будущем.
– Когда ты забрал рюкзак?
– Когда все убрал.
На рюкзаке остались бирки, как и утверждал Макгуайр.
– Не возражаешь, если я приобщу его к делу?
Внезапно Джейкоб так и засиял.
– Вы обязаны это сделать. Понадобится провести анализ частиц ДНК, которые обнаружатся на ремнях, а на лежащем внутри белье можно провести пробу на кислую фосфатазу. Скорее всего, понадобится весь рюкзак обработать люминалем. А с открытки можно с помощью нингидрина снять отпечатки пальцев, но вы захотите сравнить их с отпечатками пальцев моей мамы, поскольку она обнаружила рюкзак и держала в руках открытку. Вы можете, если хотите, посмотреть на них прямо сейчас. У меня в комнате есть латексные перчатки. У вас же нет аллергии на латекс, правда? – Он уже направляется из гостиной, но на полпути оборачивается. – У нас где‑то был пакет из бакалейного магазина. Тогда детектив Метсон мог бы отнести это в лабораторию.
Он убегает наверх, а я поворачиваюсь к Эмме.
– Он всегда такой?
– Это еще что! – Она поднимает на меня глаза. – Джейкоб вам помог?
– Дал пищу для размышлений, – признаюсь я.
– Если были следы борьбы, это в корне меняет дело, – подчеркивает она.
Я удивленно приподнимаю бровь.
– Вы тоже тайно увлекаетесь криминалистикой?
– Нет, несмотря на немалые усилия Джейкоба научить меня. – Она на мгновение отводит взгляд и смотрит в окно. – Я думаю о матери Джесс. Последний раз, когда она разговаривала с дочерью, они говорили о каких‑нибудь глупостях. Вы понимаете, о чем я? Может, они ссорились, что она не звонит? Или забыла послать тете открытку со словами благодарности?
Эмма смотрит на меня.
– Раньше я каждую ночь перед сном говорила своим сыновьям «Я вас люблю».
– Раньше я каждую ночь перед сном говорила своим сыновьям «Я вас люблю». Но теперь они ложатся спать позже меня.
– Мой отец говорил: жить с чувством вины – все равно что сидеть за рулем машины, которая едет только задним ходом. – Я усмехаюсь уголками губ. – Несколько лет назад у него случился инсульт. До этого я частенько не отвечал на его звонки, потому что у меня не было времени вести беседы о том, выйдут ли бейсболисты «Сокс» в финальные игры чемпионата. Но после я сам начал звонить ему. Каждый раз я заканчивал разговор словами «Я люблю тебя». И мы оба знали почему. Но мои слова почему‑то казались не к месту теперь, ведь раньше я их не говорил. Это как пытаться вычерпать океан чайной ложкой. Он умер восемь месяцев назад.
– Примите мои соболезнования.
Я натянуто смеюсь.
– Не знаю, черт возьми, зачем я вам все это рассказываю.
В этот момент появляется Джейкоб с парой латексных перчаток. Я надеваю их и осторожно беру рюкзак, но в это время звонит мой сотовый.
– Метсон, – отвечаю я.
Звонит один из лейтенантов из управления, спрашивает, сколько меня еще ждать.
– Я вынужден бежать.
Я беру в руки пакет.
Джейкоб резко наклоняет голову.
– Естественно, было бы интересно узнать результаты экспертиз.
– Естественно, – отвечаю я, хотя и не намерен их разглашать. – Что сегодня показывают в «Блюстителях порядка»?
– Шестьдесят седьмую серию. Ту, в которой в тележке для покупок за книжным магазином найдена изуродованная женщина.
– Помню эту серию. Внимательно присмотрись…
– …к управляющему магазином, – заканчивает за меня Джейкоб. – Я уже видел эту серию.
Он провожает меня до двери, его мать идет следом.
– Спасибо, Джейкоб. Да, Эмма… – Я жду, пока она поднимет на меня глаза. – Говорите это утром, когда они просыпаются.
Когда я подъезжаю, два детектива, осматривавшие дом Джесс Огилви, стоят на улице на собачьем холоде, пристально разглядывая изрезанную противомоскитную сетку.
– Есть отпечатки? – спрашиваю я, выпуская изо рта облачко пара.
Но ответ мне уже известен. Если уж на то пошло, и Джейкобу тоже. Шансы обнаружить отпечатки пальцев при такой низкой температуре ничтожно малы.
– Никаких, – отвечает один, Марси, красавчик со сногсшибательной фигурой, коэффициентом интеллектуального развития 155 и подружкой, которая может легко выбить мне зубы. – Но мы обнаружили окно, которое взломали, чтобы пробраться внутрь, и отвертку в кустах.
– Отлично. Вопрос лишь в том, был ли это взлом с проникновением. Или сетку порезали, чтобы пустить нас по ложному следу?
Бэзил, второй детектив, качает головой.
– Внутри никаких следов взлома.
– Да, но это ничего не значит. Я только что разговаривал со свидетелем, который утверждал обратное. Он сам… убрал в доме.
Марси смотрит на Бэзила.
– В таком случае он не свидетель, а подозреваемый.
– Нет. Он аутист. Долгая история. – Я смотрю на сетку. – Каким ножом резали?
– По всей видимости, кухонным. Мы обнаружили их несколько, отвезем в лабораторию, посмотрим, есть ли на каком‑нибудь лезвии следы постороннего металла.
– Внутри дома остались отпечатки?
– Да. В ванной и на компьютере, плюс несколько неполных в кухне.
Но в таком случае отпечатки Марка Макгуайра ничего не доказывают – он сам признался, что жил у Джесс.
– Обнаружен также неполный след от обуви, – говорит Бэзил.