Наверху был крест с латинской надписью, а внизу неразборчивая подпись. Она стала читать.
«Имя и фамилия: Салли Мэри Дональдсон. Пол: женский. Девичья фамилия замужней женщины: Макензи. Род занятий и адрес места жительства: секретарь. Брайтон. Райленд‑Клоуз, 10. Причина смерти: отек мозга. Удостоверено: Г. Мэттьюс, отделение общей терапии».
Кэт свернула фотокопию и сунула ее в карман. Потом вернулась к своей машине и направилась в клинику Принца‑регента.
24
Тридцатипятилетняя женщина была направлена в гинекологическое отделение клиники при Куинз‑Колледже на операцию по удалению фибромы яичников. Предварительное введение двадцати миллиграммов валиума, успокаивающе действующего на центральную нервную систему, привело к тому, что ее мрачные думы уступили место легкой эйфории. Она чувствовала только некоторое любопытство, когда санитар, посвистывая, доставил ее на каталке в тесную, выкрашенную в белый цвет палату для анестезии.
Стэн Мирз, анестезиолог, маленький рыжий человечек с веснушчатым, слегка простоватым лицом, обернулся.
– Привет! – весело сказал он. – Как мы себя чувствуем?
– Отлично, – ответила женщина.
Он похлопал по тыльной стороне ее руки, ища вену. Глаза женщины смотрели вверх на анестезиолога в зеленом костюме, хирургической маске, завязанной на шее, но в данный момент спущенной на подбородок, зеленом колпаке и белых башмаках. Башмаки направились к медсестре, одетой точно так же, потом к Харви Суайру и двум другим студентам‑медикам, которые отрабатывали четырехнедельную практику в отделении гинекологии. Харви улыбнулся хорошо отрепетированной приятной улыбкой.
На столике позади пациентки стояли пять пластмассовых подносов для пяти оперируемых сегодня утром. На каждом подносе лежал одноразовый шприц для подкожных инъекций в запечатанной пластиковой упаковке, ампулы с наркозными средствами и листок с машинописным текстом с указанием имени больного, палаты, краткой истории болезни. Отмечалось также, есть ли аллергия и на что. Лекарства в необходимых количествах, лежащие на подносах, были подобраны индивидуально для каждого пациента в соответствии с операцией, которая им предстояла.
Харви знал лекарства. Это были варианты трех основных компонентов наркоза. Снотворное, чтобы пациент заснул и пребывал в сонном состоянии, анальгетики, чтобы избавить его от боли, и мышечные релаксанты, чтобы временно парализовать больного для предупреждения рефлекторных сокращений мышц при их надрезании, что облегчало хирургу доступ к внутренним органам.
– Все в порядке? – спросил Мирз.
Женщина кивнула.
– Через несколько секунд мы собираемся погрузить вас в сон.
В помещении было тепло, пахло стерилизующими и дезинфицирующими растворами. Двойные двери отворились, и вошел хирург в полном обмундировании.
– Привет, – сказал он пациентке. – Я – мистер Эммерсон. Мы встречались раньше, но вы, вероятно, не узнаете меня в этом смешном одеянии. Я загляну к вам утром, после того как вы выспитесь.
Губы женщины стали растягиваться в улыбку. Анестезиолог поднял шприц.
– Всего лишь легкий укольчик в руку, – сказал он и ввел в вену иглу.
Улыбка так и не получила своего завершения: женщина сделала глубокий вдох, потом тело ее напряглось, будто стало цементным, глаза затуманились и застыли полуоткрытыми. На мгновение Харви подумал, что она умерла. Но женщина выдохнула, дыхание ее превратилось в медленные глубокие вздохи человека, спящего глубоким сном.
Анестезиолог продолжал давить на поршень, пока весь бриетал в шприце не закончился, потом придержал канюлю, и медсестра прикрепила ее липкой лентой к запястью. Веснушчатые пальцы Мирза прикрыли пациентке веки.
Будто наблюдаешь, как человек умирает, подумал Харви.
Будто наблюдаешь, как человек умирает, подумал Харви. Можно почти точно уловить мгновение, когда человек из мыслящего существа превращается в растение. Быстро. Не больше чем за тридцать секунд.
Анестезиолог взял другой шприц и ввел миорелаксант. Затем он отвел голову женщины назад, вставил изогнутый стальной ларингоскоп, протолкнул сквозь белый треугольник гортани эндотрахеальную трубку и стал спускать ее вниз по светло‑красному туннелю трахеи. Трубка застряла. Мирз безуспешно сражался с ней, поспешно засовывая ее глубже. Трубка гнулась и сворачивалась. Тогда он вытащил ее и снова стал втискивать со все растущим нетерпением и раздражением – точно так рыболов пытается высвободить крючок из глубины рыбьего брюха.
Трубка проскользнула на место; Мирз толкал ее вниз до тех пор, пока изо рта женщины не стал торчать только наконечник, словно пустышка у младенца. Затем он накачал манжету и включил систему искусственного дыхания.
Два санитара покатили каталку в операционную. Харви последовал за ними. Они продели деревянные рейки в крючки по обеим сторонам матраса и подняли пациентку на металлический стол. Она лежала недвижимая в хлопчатобумажной больничной рубашке под бриллиантовым светом лампы, беспомощная, не в состоянии ничего делать самостоятельно, разве что дышать, но через несколько минут она не сможет делать даже этого.
В операционной было еще два студента‑медика, тоже в полном обмундировании, две сестры, старшая медсестра, техник, обслуживающий аппаратуру, хирург‑акушер и его помощник, анестезиолог со своим ассистентом и, наконец, Харви. На всех были пижамы или халаты, резиновые перчатки, башмаки на деревянной или резиновой подошве. Рты и носы закрывали маски, так что видны были только глаза.
Анестезиолог работал быстро. Его помощник наложил вокруг руки женщины манжету для измерения артериального давления, а Стэн Мирз привел в действие газовые клапаны аппарата для наркоза и подсоединил дыхательные шланги к эндотрахеальной трубке.
Сиделки развязали завязки рубашки и стянули ее, оставив женщину совершенно обнаженной. Двое санитаров привязали ее ноги ремнями к выступающим скобам. Взгляд Харви скользнул по большим расползающимся грудям, пухлому бесформенному животу с метками от стежков и абсолютно белой коже там, где были сбриты лобковые волосы.
Одна из сестер, обмакивая кисточку в жестянку, начала от самой грудины смазывать йодом живот женщины. Жидкость грязными ручейками стекала с живота по обеим сторонам тела. Она обмазывала лобок и внутреннюю поверхность бедер, словно разрисовывала сломанный манекен из витрины магазина. Другая сестра аккуратно раскладывала инструменты, и их звяканье напомнило Харви о том, как его мать сервировала стол к ленчу.
Стэн Мирз занес показания артериального давления женщины в карту анестезиолога. Он будет делать это каждые три минуты и, кроме всего прочего, будет отмечать частоту сердечных сокращений, точные дозы и время введения лекарств. Если возникнут неожиданные осложнения, это поможет ему быстро принять правильное решение и в случае чего освободиться от обвинений.
На экране осциллографа вырисовывались невысокие однообразные пики. Сестра подвесила к стойке капельницы пластиковый мешочек с прозрачной жидкостью. Мирз что‑то сказал своему помощнику. Харви не расслышал что – тот нажал кнопку на измерителе скорости потока, и раздался короткий сигнал тревоги. Медсестры натянули на ноги женщины белые противотромбозные чулки – у нее на бедрах выступали воспаленные узлы вен, – а техник привязал голубую диатермическую пластину к ее щиколотке.
– Вижу, этой даме делали лапаротомию, [9]– сказала старшая медсестра, дойдя до шрама на животе, и тоже закрасила его йодом.
Раствор Хартманна капал в вену на тыльной стороне руки женщины. Анестезиолог проверил счетчики на баллонах с кислородом и закисью азота. Медсестры начали прикрывать все обнаженные части тела женщины, за исключением средней линии живота, зеленой материей, а чтобы отгородить от аппарата для наркоза, за ее головой воздвигли экран.