В 50-е, а особенно в 60-е и 70-е годы «Черная серия» вынуждена делить успех с новыми сериями, число которых все растет. «Черная река», «Тайна», «Шпионаж», «Атмосфера», «Напряжение», «Действие» — выходят во многих крупных издательствах, группируясь по тематическому признаку: книги о гангстерах, «романы ужасов», «шпионская литература», иногда выпуски объединяет один какой-нибудь персонаж. Создатели этой продукции спекулируют на тяге широкой публики к литературе, наделенной реальными приметами современной жизни, но где в то же время можно было бы найти что-то необычное, непохожее на прозаическую повседневность, героев, «достойных подражания». Повышенный интерес к такого рода произведениям — своеобразная реакция читателя на некоторые тенденции в современной французской литературе, бесконечное формальное экспериментаторство, отстаивание бессюжетности, приверженность различным видам «элитарной» литературы — экзистенциалистскому, «новому» и «новейшим» романам, формалистическим исканиям в прозе, литературе отчаяния, абсурда и т. п., труднодоступным для неискушенного читателя. Образовался своего рода вакуум, который стал заполняться «заменителями», искусственными подделками под литературу. И еще одно немаловажное обстоятельство: эти «массовые», многотиражные издания стоят в несколько раз дешевле.
Сложившийся в 60—70-е годы тип полицейско-шпионского романа стал самым читаемым видом литературной продукции «массовой культуры». Его сила еще и в гибкости, оперативности, в умении потрафить любым вкусам.
Оперативность этого жанра такова, что летом, например, выходят в основном книги о преступлениях на пляжах и курортах, зимой — в холодных сырых городах. Достаточно было в 1973 году разразиться нескольким крупным финансовым скандалам, как сразу же появились романы, где преступники — финансовые дельцы (Поль Эрманн — «Случай с миллиардом долларов», Юбер Мов-тейле — «Два гроша добродетели» и др.). Но это отнюдь не социально-обличительная литература, а привязывание тематики, интересующей читателя в данный момент, к детективно-приключенческому сюжету. В последние годы вошло в моду умиляться прошлым (стиль «ретро»), и сразу же в 1973 году выходят две книги: Альбера Симонена «Элегантный» и Огюста Ле Бретона «Воровской мир», в которых преступники прошлых лет идеализируются и противопоставляются современным гангстерам. Для привлечения читающей публики действие многих полицейско-шпионских романов переносится в необычные условия: пустыня или джунгли, подводная лодка или реактивный воздушный лайнер. Нет недостатка и в красивостях: старинные замки, таинственные башни (как когда-то в романах-фельетонах), и тут же современные белые лимузины, бесконечные ленты автострад, неоновый блеск ультрамодерновых зданий аэропортов, роскошные отели. Во многих книгах есть даже упоминания о новейших научных открытиях, о самых жгучих политических вопросах современности. Но все это чисто внешние приметы реальной жизни, видимость актуальности, лишь фон, на котором выступают современные рокамболи то в обличье гангстеров, то полицейских, то шпионов. Как тут не вспомнить французский фильм «Великолепный», беспощадную пародию на подобного рода «шедевры» и их творцов.
Все атрибуты этой современной приключенческой и детективной литературы — просто приманка для читателя, которого обрабатывают идеологически. Положительный герой — супермен (сыщик, шпион или контрразведчик) совершает свои «подвиги» не просто, чтобы развлечь читателя, а для того, чтобы «защитить» обывателя от разных якобы угрожающих ему врагов: от коммунистов, от агентов социалистических стран, от лиц другой расы, а в последнее время и от собственной молодежи. С помощью подобной литературной продукции создаются устойчивые стереотипы, закрепляющиеся в сознании. Ее миллионные тиражи — своеобразный скрытый способ идейной самозащиты, как бы секретируемый современным капиталистическим обществом.
Гибкость и абсорбирующие свойства этой паралитературы проявились, например, в том, как она впитала и умело использовала в своих интересах даже пародию на самое себя. Речь идет об интересном и своеобразном явлении, которое можно определить, как «феномен Сан-Антонио». На вопрос, кто сейчас самый читаемый писателе, на родине Стендаля и Флобера, статистика дает неумолимый ответ: Фредерик Дар, пишущий под псевдонимом и от имени комиссара полиции Сан-Антонио. Примерно за 10–12 лет он опубликовал 80 романов тиражом 48 миллионов экземпляров. Даже солидные издательства, такие, как «Жюльяр», выпускают сочинения Сан-Антонио.
Фредерик Дар сознательно утрирует, доводит до абсурда все элементы стандартного полицейско-шпионского романа, уснащая при этом свой язык игрой слов, каскадом дешевых каламбуров, арготизмами и нарочитой патетикой. Сан-Антонио — утрированное воплощение всех характерных черт супермена. «Я же, — говорит он о себе в романе «Зарубите это на носу», — человек действия, который вдребезги разбивает все препятствия, рвет подвязки у дам и раскалывает челюсти мужчинам, я тот, кто ломает твердых и давит мягких». Приключения его подчеркнуто несуразны, нелогичны и невероятны, хотя и совершаются якобы, с целью что-то расследовать по поручению некоего Старика (тоже штамп многих романов). Вместе с Сан-Антонио в его похождениях участвует своеобразный Санчо Панса — инспектор Верю, прожорливый, грязный, грубый толстяк с могучими бицепсами и титанической сексуальной мощью, персонаж, как бы олицетворяющий разгул биологизма, эротизма, культ инстинктов, воспеваемых в сегодняшнем «обществе потребления». Это тоже образ-пародия.
Однако пародийность, издевательство над популярным полицейско-шпионским жанром не делают серию «Сан-Антонио» ни сатирической, ни реалистической, да и вообще не выводят ее за пределы «массовой культуры». Хотя книги Фредерика Дара и создают комический эффект, но юмор их невеселый, какой-то истеричный. Часто это просто словесное шутовство, кривлянье, глумливый балаганный метафоризм. За всеми этими остротами, потешающими Францию, обнаруживается зияющая пустота. Автору нечего противопоставить тому, над чем он издевается. В действительности его пародия направлена не только и даже не столько против дешевых детективов, сколько вообще против любой устоявшейся словесно-образной структуры, более того, — против любых моральных, культурных и идейных ценностей, которые отстаивает литература. Это «черный юмор», отрицающий все и вся и потому безобидный для самого детектива. Он не задевает содержания, смысла и идеологической направленности жанра. «Сан-Антонио» не только не расшатывает и не подрывает полицейско-шпионский роман, но, напротив, укрепляет его позиции. Уже начинавший было приедаться, этот жанр вдруг заиграл новыми красками, оказался еще и источником юмора, а главное — бесценным сборником скабрезных шуточек, каламбуров, забавных словечек, которыми можно блеснуть в обществе. Находится даже немало читателей, которые принимают «Сан-Антонио» всерьез, не замечая его пародийной стороны. Поток массовых подделок под детективный роман, таким образом, не иссякает, оказывается весьма жизнестойким.
* * *
Однако дешевый полицейско-шпионский роман не убил традицию классического детектива. На фоне низкопробной продукции «массовой культуры» произведения признанных мастеров детективной прозы и их последователей продолжают существовать как вполне добротное явление литературы. Имеются здесь и свои бестселлеры, где умудренный опытом умный детектив, наделенный логическим мышлением, знанием приемов криминалистики и законов человеческого сердца, восстанавливает нарушенный преступлением порядок вещей, попранные справедливость, истину, разум. Но в условиях послевоенной Франции, а особенно в 60—70-е годы такого рода детектив идет все больше по разряду стиля «ретро» (как старинный граммофон или напольные часы).
Складывается новый тип детективного романа, в котором находят отражение многие направления современной французской прозы. Личность незащищенная, трагически одинокая в смятенном, страшном, все более усложняющемся непонятном мире — тема большинства произведений последнего периода. Но лишь немногие писатели вскрывают социальные корни этой человеческой трагедии, показывают, что причина ее не природа человеческая и не цивилизация, как таковая, а социальные условия, современное буржуазное общество.
Новый тип детектива, придерживаясь традиционной его схемы, облекается в форму современного романа, впитывает в себя его элементы, его признаки. И потому детектив не однороден, как не однородна вся сегодняшняя литература. Однако сохраняются и общие, характерные черты жанра. В детективном произведении всегда есть три акта драмы:
1) возникновение загадки — преступление или еще какое-либо нарушение привычного течения жизни;
2) превращение ее в тайну, запутывание, усложнение;
3) раскрытие тайны или преступления — торжество логики, морали, порядка. В современных французских детективах на первый план выходит второй акт — загадочность, таинственность, нечто даже, казалось бы, иррациональное, непостижимое, внушающее тревогу, ужас, доводящее жертву почти до безумия. Порой все выглядит столь же странно и необъяснимо, как в романах Кафки и его французских последователей. Но «кафкианство» это, иррациональность — чисто внешние, для них находится логическое, вполне рациональное объяснение: это козни преступника, который создает сложнейшие, запутанные инсценировки, хитросплетения лжи и чудовищного обмана, чтобы скрыть свое преступление или погубить простодушную жертву. Существуют еще более сложные построения: к тем загадкам и тайнам, которые изобретает преступник, добавляются нередко дополнительные, иллюзорные, возникающие в сознании охваченной отчаянием жертвы, которой, чтобы не сойти с ума и спастись, приходится предпринимать титанические усилия, распутывая клубок подлинных и мнимых тайн. И тут — либо герою удается разрубить узел, туго затянутый преступником, либо он погибает. Автор вводит читателя во- внутренний мир своего персонажа, чего не было раньше. Появляется непривычный для жанра психологический анализ. Детектив как бы смыкается с современным психологическим романом, заимствует его стиль, структуру, важное место начинает занимать внутренний монолог героя, сокращаются диалоги, появляется разорванность композиции, чередование формы повествования — то от первого, то от третьего лица, некоторая недосказанность и т. п.
Однако законы жанра остаются в силе. В конце раскрываются все тайны, все непостижимое разъясняется. Торжествует истина, восстанавливается логическая цепь событий, но не ощущается торжества разума, справедливости и морали. Это не столько победа человеческого гения над силами зла, сколько прозрение отдельной личности, постигающей причины напугавших ее таинственных явлений. Но само зло не исчезает, ведь по мысли автора это «зло» — дурная человеческая природа, гнусные инстинкты, присущие роду людскому. Эти романы можно отнести к разряду модернистских. Но в некоторых произведениях убедительно показано, что именно вполне определенные черты современного капиталистического общества приводят к преступлению и даже порождают методы его усложненного сокрытия. Такие романы (к сожалению, их не так уж и много) сближаются с социально-критической, реалистической литературой. Как раз этот вид детектива и представляет наибольший интерес. Однако обнаружить его среди потока массовой полицейско-шпионской продукции и модернистских «психологических детективов» — дело непростое. Тем более что зачастую в творчестве одного и того же автора можно встретить и произведения, примыкающие к модернизму, и книги с реалистической, социально-критической тенденцией.