На первых двух этажах в стенах были прорезаны прикрытые закопченными плексигласом окошки, выходящие на центральные проходы всех шести блоков. На первом этаже башни находился основной контрольный центр. Эгри представил себе его изнутри: двух охранников, клюющих носом перед рядом черно-белых телевизионных мониторов, изображение на которых каждые пять секунд менялось, принимая сигнал с очередной видеокамеры. Как и сами охранники, Эгри понимал тщетность этих предосторожностей: „Зеленая Речка“ постоянно находилась в движении — две с половиной тысячи человек принимали пищу, мылись, разминались, одевались, стирали и собирались на работу. К тому же здания тюрьмы были огромными и запутанными. Жалкие видеокамеры охраны покрывали разве что ничтожную часть ее территории, а уж до укромных уголков не доставали вообще.
В подвале сторожевой вышки находился коммуникационный центр двадцатилетней давности, который посредством кабелей под административным корпусом сообщался с пропускным комплексом основных ворот. Рядом с мониторами находилась панель управления дверями камер и воротами блоков. Отсюда камеры можно было отпереть как по одной, так и целыми ярусами. У ворот каждого блока находилась маленькая будочка, из которой также можно было манипулировать замками дверей, впрочем, при необходимости они блокировались из контрольного центра. Эгри был осведомлен об этой системе, и сейчас она была ему на руку.
Эгри и Шокнер у башни свернули направо, столовая встретила их вонью протухшей пищи и подгорелого жира. Здесь было пусто, если не считать десятка дежурных зэков, небрежно возивших швабрами по полу или протиравших покрытые пластиком столы перед началом обеда. Эгри двинулся наискосок мимо стоек выдачи еды прямо на кухню, пышущую жаром от длинных рядов закопченных дочерна сковород и бачков из нержавейки. Здесь царила лихорадочная суета: люди в грязных халатах, в основном мексиканцы и представители других национальностей, обливались потом, делая свое дело и стараясь не обращать внимания на понукания главного повара Фентона:
— Рис, козлы! Рис! Arros! Comprendo?
Фентон был костлявым Нигером с двумя поблескивавшими во рту золотыми зубами, которые каким-то образом сохранились на протяжении всех семи лет в тюряге. Эгри взглянул на повара, подавив отвращение; подавив потому, что Фентон был слишком ничтожным куском дерьма, недостойным ненависти. Хотя нет, сегодня Эгри ненавидел и его, за то что он — нигер, черномазый и мерзкий и, как все его собратья, не достоин дышать даже грязным липким воздухом тюрьмы. Исключение составляла только Клодина. Его, Эгри, Клодина, ради которой он собирался пожертвовать всем в порыве сметающего все на своем пути гнева. Он придет с огнем и мечом. И никаких полумер! Эгри намеревался сжечь дотла „Долину Бегунов На Длинные Дистанции“ вместе со всеми ее обитателями, а потом смыть пепел этих нигеров своей мочой.
Временами Эгри казалось, что гнев вот-вот разорвет его изнутри, разнеся при этом в клочья и весь мир. Сколько сил Нев уже истратил, чтобы сдержать свою ярость, какая невероятная сила воли требовалась, чтобы день за днем, час за часом удерживать хрупкую крышку котла, под которой бурлила ненависть… Кто-нибудь послабее уже сломался бы, но не на того напали, и Нев Эгри гордился этим. Эгри не знал источника гнева, но как бы велик он ни был, вся его мощь представляла собой лишь крошечную щепотку той ненасытной злобы, что была „Зеленой Речкой“.
Фентон стащил с головы свой поварский колпак и, вытерев им свою физиономию, в него же и высморкался. Натягивая колпак обратно, он увидел идущего к нему Эгри и окаменел: положение Фентона позволяло ему при случае выказывать свою преданность, и он был одним из тех немногих черномазых, до разговора с которыми Эгри вообще снисходил. Расплывшись в ухмылке типа „вы только посмотрите, с кем приходится работать“, Фентон сверкнул золотыми зубами и кивнул в сторону мексиканцев:
— О, мистер Эгри… Боже мой, эти кретины по большей части настолько тупы, что даже не знают английского.
Эгри не остановился, и Фентон заторопился следом. Не глядя на повара, Нев спросил:
— Ничего, главное — чтобы они знали свое место. Понимаешь, о чем я, кашевар?
— Конечно, мистер Эгри, сэр.
— Ты приготовишь мне сегодня что-нибудь вкусненькое, повар?
— Телячьи котлеты.
— Ладно, прикажи отнести мне в камеру. И полей этим голландским соусом, что научился делать в Новом Орлеане.
Не секрет, что с уходом Эгри Фентон станет крыть его на чем свет стоит и, возможно, даже высморкается в голландский соус. Но пока повар исправно кивал и улыбался во весь рот. Экая мерзость… Эгри передернуло, и Фентон исчез среди печей. Эгри и Шокнер через заднюю дверь кухни попали на верхнюю площадку узкой лестницы, тускло подсвеченной снизу. Вместе со светом доносились грохот, постукивание механизмов и тонкое шипение пара. Посреди лестничного пролета у стенки покуривали два тяжеловеса — Эткинс и Сприггс. Взглянув вверх и увидев спускавшегося Эгри, они бросили сигареты и раздавили их подошвами. Тяжеловесы были настоящими зэками; за ними не числилось ничего изощреннее вооруженных ограблений, отягощенных убийством легавых, однако этого хватило для того, чтобы оказаться в блоке „А“ в компании с Ларри Дюбуа. И Эткинс, и Сприггс удостоились крепкого рукопожатия и приветствия по имени.
— Вы уже видели Стоукли Джонсона? — спросил Эгри.
— Это Нигера, что ли? — озадаченно спросил Сприггс. — Дык он взаперти!
— Ага, но его должен был привести Перкинс. — Краем глаза Эгри заметил, что Шокнер смутился. — Я думал, они уже здесь.
— А какого хрена ему здесь надо?
— Сейчас, пока Уилсон в карцере, наступило время убедить Джонсона в том, что королем черномазых должен стать он. Уилсон не дурак, а Джонсон — полный козел, и мы сможем заставить его скакать перед нами на задних лапках и выполнять наши приказания, даже если он понятия иметь не будет, зачем это нужно. Правильно я рассуждаю?
Сприггсу оставалось только согласно кивнуть. Эгри сжал руку амбала: трицепс был крепок, как камень.
— Позже заскочи ко мне в блок „D“ — хряпнем по стаканчику „Старого Дедушки“, ладно?
С этими словами Эгри пошел вниз. На нижней площадке лестницы он миновал пару тяжелых дверей из полупрозрачной пластмассы и оказался в тюремной прачечной.
В ярко освещенной прачечной стоял такой же тяжкой жар, как и на кухне. Суета подле стиральных машин, катков и паровых прессов также являлась уделом презренных латиносов и узкоглазых. В конце прачечной виднелась еще одна дверь, ведущая на склад чистого белья. Эгри сквозь струи пара направился туда. У двери торчали еще два неуклюжих зэка в засаленных футболках; на той, что изношенней, было написано „NUKE BAGHDAD“, на другой — „СОЖРИ ПОБЛЯДУШКУ“. Владельцы футболок подались в стороны, чтобы дать Эгри пройти, и молча кивнули. Не удостоив их ответа, Эгри проследовал мимо. Это были Хорэс и Бубба Толсоны, люди из банды Гектора Грауэрхольца, — одинаковые мускулы, бороды, татуировки и по три серьги в каждом ухе. Братья Толсоны, бывшие члены банды, Ангелы Ада“, оказались за решеткой за то, что, нажравшись таблеток из сока кактуса пейотль и „Олд Кроу“, участвовали в групповом изнасиловании двенадцатилетней девочки. Вдоволь поизмывавшись над девчоночьим тельцем, они напоследок проехались на своих „харлеях“ прямо по голове ребенка. Приехавшие полицейские застали Хорэса Толсона сидящим на корточках и выковыривающим спичкой из протекторов мотоцикла остатки мозга девочки. Толсоны были дерьмом, и таких тварей Эгри в своей команде не держал: его парни убивали мужиков, а не детей. Но сегодня Неву пригодился и этот мусор — во время войны союзников не выбирают.