А я не алкоголик. Алкоголики, старина Дик, — это те, кто пьет безалаберно. Я же пью размеренно. Между прочим, я высоко ценю твою обязательность в денежных делах.
Мазур светски раскланялся.
— Нашел место, Дик? — осведомился мистер Джейкобс, вторым глотком покончив еще с третью жуткого коктейля.
— Нет пока, — сказал Мазур чуточку беззаботно. — Кровь из носу хотим подобрать хороший корабль, а не бросаться на первую попавшуюся посудину. Слава богу, мы с Сидом ребята приличные, с хорошими документами, да и денег пока хватает, можно не торопиться...
— И это называется приличный моряк... — с откровенной грустью сказал мистер Джейкобс.
— Боже мой, — сказал Мазур. — Неужели у вас есть на меня нечто компрометирующее?
— Я имею в виду, приличный моряк не отказался бы посидеть со старым затворником как следует за ромом...
— Что поделать, — пожал Мазур плечами. — Я ведь тоже пью размеренно — раз в три недели. Еще полторы недели до урочного часа. Согласитесь, ведь это ваша теория — о том, что пить нужно размеренно?
— Раз в три недели — это не размеренность. Это, по сути, абстиненция... — с глубочайшей убежденностью объявил мистер Джейкобс и в два счета разделался с последней третью. — Мельчает молодежь, мельчает... Вот кстати, о презренном металле. Если у тебя есть деньги, старина, мог бы сводить куда‑нибудь девушку вечерком. Право слово, я своим постояльцам никаких ограничений не ставлю, я человек широких взглядов... — и он медленно собрал толстую физиономию в гримасу, должно быть, казавшуюся ему плутовской. — Будьте, как дома, милые молодые люди...
— А в самом деле, Дик, — обернулась Гвен, снимая с плиты черную сковородку с аппетитно скворчавшим содержимым. — Не самая глупая идея...
И выжидательно улыбнулась, с подначкой глядя из‑под рассыпавшейся челки не самыми невинными на свете серо‑зелеными глазищами. Приятная была девочка, и с Мазуром откровенно заигрывала — что за курорт без легкого романа? — но он предпочитал не форсировать события в связи с непроясненной пока общей ситуацией. Плавали — знаем. Случалось, такие вот улыбчивые девочки и в спаленку увлекали, и платьице с себя начинали сбрасывать, а потом поднимали истошный визг, будто их насилуют, словно из‑под земли, выныривали хмурые верзилы, стремясь отяготить компроматом... Что там далеко ходить, во время недавней командировки именно так и стряслось на не столь уж далеком отсюда острове...
— В самом деле, своди меня куда‑нибудь, — сказала она, все так же беззаботно щурясь. — Одной неудобно как‑то, еще примут не за ту...
В английском, как известно людям посвященным, нет ни «ты» ни «вы». «You» означает и то, и другое, вся хитрость в интонации и тому подобных тонкостях. Но в данном случае это было именно «ты».
— Мы, австралийцы, парни неторопливые, — сказал Мазур. — Я все это время набираюсь смелости. Как только решусь, непременно скажу...
Он улыбнулся — широко, открыто, честно, как и полагалось бесхитростному морячку — кивнул и направился в коридор. Успел еще услышать, как добросердечная Гвен пытается уговорить мистера Джейкобса отведать хотя бы кусочек яичницы, а тот, как обычно, невозмутимо отвечает, что и еду нужно принимать размеренно, то есть раз в сутки, и урочный час еще далеко.
Идиллия, подумал Мазур. Милые, незатейливые люди, теплые, домашние отношения... кто ж секретки ворошил‑то? Предположим, при некоторой ловкости не так уж трудно кому‑то постороннему проскользнуть бесплотной тенью на второй этаж мимо впавшего в нирвану мистера Джейкобса — но вот Гвен почти все время дома, спиртного не трескает, валяется и читает что‑то, и уж она‑то непременно заметила бы постороннего злоумышленника.
..
Он поднялся по скрипучей лесенке, повернул в замке большой старомодный ключ с двумя бородками, вошел, закрыл за собой высоченную тяжелую дверь. Посмотрел вправо и печально покривил губы: это уже хамство, знаете ли... По отношению к жильцу, аккуратно вносящему оговоренную плату — это неприкрытое хамство с любой точки зрения...
Входная секретка была снова нарушена. Кто‑то в его отсутствие вновь заходил в комнату. Неймется кому‑то...
Настроение вмиг испортилось — не особенно, но все‑таки. Мазур, сердито пофыркивая, подошел к окну — распахнутому настежь, прикрытому легкими бамбуковыми жалюзи — посмотрел сквозь щелочки на другую сторону улицы, где, как выяснилось, располагалось логово. Гнездо путчистов, мать их.
Монументальными заборами здесь окружать жилые дома было совершенно не принято — и поскольку вокруг зловещего гнезда возвышался чуть ли не двухметровый забор из рифленой жести, раньше здесь и точно была какая‑то мастерская или склад. Ну, вполне разумная предосторожность: и в этих райских местах немало охотников до чужого добра...
Небольшой одноэтажный домик, столь же старинный, как и очередное пристанище Мазура — и довольно большой ангар из той же жести, с двустворчатой дверью, куда запросто может въехать даже нормальный грузовик, благо и высота двери позволяет. Полдюжины пальм в качестве озеленения. Сонное, ничем не примечательное местечко. Раньше Мазур особенно не приглядывался, конечно, к соседям, но все же по въевшейся привычке краем глаза фиксировал все, что происходит вокруг, — и не помнил ни многолюдства, ни шума. Кто‑то однажды выходил на улицу, кто‑то ходил по двору — вот и все признаки жизни.
Вообще‑то в таком бараке можно спрятать даже не грузовик, а приличный броневик вроде «Саладина»... стоп, стоп, это уже дурное кино! Броневик сюда контрабандой не протащишь, да и Бешеный Майк обычно прекрасно управлялся раньше без всякой брони. А вот стволов сюда можно натащить незаметно, в потребном количестве...
Внизу послышалось тарахтение маломощного мотора. Мазур, отошедший было от окна, вновь приник к щелочке. У калитки остановилось здешнее грузовое такси — трехколесный грузовичок, скорее уж мотороллер с кузовочком, к которому присобачили кабину. Двое — белые, высокие, крепкие парни — проворно спрыгнув из кузова, вытащили оттуда какой‑то прямоугольный щит, прислонили его к рифленой стенке. Один из них сунул водителю местную кредитку — большую, разноцветную — тот что‑то сказал благодарственное и проворно укатил. Парни этот щит — шириной в полметра примерно, длиной метра в два — перевернули другой стороной, отступив на пару шагов, критически оглядели и переглянулись с видом совершеннейшего удовлетворения.
Это была вывеска. Броская, как спецназовец в полной амуниции посреди детского утренника. На желтом поле с веселенькими синими завитушками по углам черные буквы с зеленой каймой:
АВТОРЕМОНТНАЯ МАСТЕРСКАЯ ПАРСЕЛЛА
Оба принялись неторопливо расхаживать вдоль забора и ворот, негромко переговариваясь, обмениваясь выразительными жестами. Любому было бы ясно: прикидывают, куда присобачить вывеску.
Ах вы, стервецы, ухмыльнулся Мазур с профессиональным уважением. Неплохо придумано. Сам бы примерно так же и поступил бы в схожей ситуации...
Новые люди то ли сняли, то ли купили пустующее здание и собираются в самом скором времени устроить там автосервис. А это означает, что вся округа теперь и ухом не поведет, глядя как заезжают во двор машины, как выгружают с них что‑то громоздкое, как мелькают, сменяя друг друга, незнакомцы. Дело ясное и чистое: ребятки завозят оборудование, инструмент, дело насквозь житейское. Кому придет в голову, что инструмент, голову прозакладывать можно, довольно специфический? Очередями стреляет, гранатами плюется...
Глава 3
Узун‑кулак
Мазур довольно долго наблюдал за трудягами — без всякой профессиональной надобности, откровенно говоря, просто от нечего делать.