..
У Тамерлана был острый слух. Он резко повернулся к двум собеседникам, закрытым от его взгляда мощными спинами стражи, и возвысил голос:
— Когда Я говорю, я говорю один, и никто не смеет проронить и малого слова без моего позволения! — Слова застыли на губах болтунов. Тамерлан же продолжал: — Я хочу сам надеть этот браслет на твою прекрасную руку!.. Подойди ко мне.
Медленно, словно по обрыву ступая, она подошла к грозному владыке. Чуть растянув уголки тонких губ, что могло означать у него улыбку, Тамерлан проговорил:
— Я хочу, чтобы ты носила мой подарок еще долго, очень долго!..
Желтая иссохшая рука с веревками вен и несколькими шрамами, полученными в битвах, коснулась полупрозрачной, нежной, как молоко на губах младенца, кожи девушки. Некоторое время Тамерлан рассматривал голубоватые жилы, которые просвечивали сквозь тонкую эту кожу, а потом надел браслет на ее правую руку.
— Ты всегда останешься моей любимой женой, — хрипло сказал Тамерлан, и придворные, и стража вдруг увидели в его неподвижном лице из серого мрамора нечто такое, что сердца всех ожгла мысль: как? неужели?.. Неужели железное сердце Железного хромца способно воззвать к жизни? Способно впитать что-то человеческое, что до поры до времени было наглухо запечатано в этом сером лице, в этих узких чёрно-желтых, как у степного волка, глазах. В беспощадном мозгу, в стальной поступи властителя, тридцать лет не оживлявшего свое лицо и глаза хоть одной улыбкой, хотя бы жалким подобием ее.
Наложница склонилась перед владыкой почти до земли, бесценный браслет сиял на руке. Тамерлан неотрывно смотрел на тонкую шею девушки, с которой схлынули длинные волосы, коснувшиеся пола. Он прошептал что-то короткое, зловещее, как предсмертный всхлип, и вдруг его желтая, морщинистая рука с быстротою кинувшейся на жертву змеи метнулась в сторону рукояти меча одного из Гулямов. Тот не успел и вздрогнуть, как Тамерлан выхватил меч из ножен, висящих на бедре стража. Блистающее лезвие свистнуло, описав полукруг, и голова наложницы покатилась по полу. Тамерлан швырнул на пол меч и, хромая сильнее обычного, вышел из покоев. Никто не посмел даже посмотреть ему вслед: так ужасна была удаляющаяся поступь властителя.
Еще долго, долго стояли придворные и стража, не в силах пошевелиться, словно окаменев. Безглавое тело девушки лежало на полу, а отрубленная голова была как живая, и на устах застыла счастливая улыбка любимой жены... Позже шепотом передавались слова о том, что Тамерлан узнал о связи своей любимой жены с великим зодчим, строившим ему минарет. В Самарканде было много великих зодчих, а минаретов возводились десятки и сотни по всей стране... Однако только единственному зодчему после постройки минарета Тамерлан в знак особого доверия и милости повелел построить под землей богатый мавзолей, и чтобы такой богатой усыпальницы не было на целом свете. Тогда же повелитель приказал великому мастеру изготовить из глыбы розового мрамора великолепный саркофаг, а из черного нефрита намогильный камень — и высечь на камне арабскими письменами рецепт изготовления глазури для куполов минаретов. О, Тамерлан умел ждать... Когда все было готово, Тамерлан приказал убить мастера и захоронил его в подземелье. Там же он похоронил тело своей неверной возлюбленной, с руки которой, как передавали все так же шепотом, никто так я не посмел снять золотой браслет Искандера, более известного как Александр Македонский. Говорили, что в то подземелье Тамерлан велел снести также свои сокровища и знаменитую библиотеку, которую он привез после военного похода в Малую Азию. Затем вход был замурован.
Шли годы, десятилетия, века. План подземелья исчез, и вмени с ним позабылась — казалось бы, навсегда — прекрасная и зловещая легенда о браслете в виде свившегося спиралью дракона с черными глазами. Окаменевшими слезами древнего властителя.
Из телефонного разговора между Арбеном Густери и человеком по прозвищу Эмир, состоявшегося спустя несколько дней после автокатастрофы на эстакаде:
«Эмир.
Говорили, что в то подземелье Тамерлан велел снести также свои сокровища и знаменитую библиотеку, которую он привез после военного похода в Малую Азию. Затем вход был замурован.
Шли годы, десятилетия, века. План подземелья исчез, и вмени с ним позабылась — казалось бы, навсегда — прекрасная и зловещая легенда о браслете в виде свившегося спиралью дракона с черными глазами. Окаменевшими слезами древнего властителя.
Из телефонного разговора между Арбеном Густери и человеком по прозвищу Эмир, состоявшегося спустя несколько дней после автокатастрофы на эстакаде:
«Эмир. Я говорил, что работу с Ламбером надо было поручать мне и моим людям. Русские сработали слишком топорно. Этот Голованов никогда мне не нравился, у него замашки базарного вышибалы.
Густери. Вот только не надо клеветать на умерших. Даже если все, что ты сказал, правда — какой смысл лишний раз ее перетряхивать, как белье, траченное молью? А? Лучше поговорим о живых.
Эмир. Пока еще живых. Я так полагаю, что этого Ламбера нужно достать любой ценой. Не могу себе простить, что тогда, после падения его машины с эстакады, счел его мертвым. Если бы я только знал, что он жив...
Густери. Вот видишь. Все мы делаем ошибки. Никто не безгрешен. Так что не надо возводить поклепы на Голованова. Нет, я его вовсе не защищаю. Эта скотина нас здорово подвела, упустила Ламбера, когда тот был у нас в руках. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как могло произойти, что Ламбер утаил от нас ценности. У меня с ним четкий договор, и вообще — он мне стольким обязан, что... Эмир. Не надо, Арбен. Эти европейцы способны вспомнить добро только тогда, когда подпалишь их холеную жопу. Не иначе. А стоит им снова попасть в шоколад, в привычные условия, они тотчас же все забывают. Потому я тебе всегда и говорил: опираться надо на своих, на восточных людей. Мы-то, в отличие от русских и от европейцев, хорошо помним, кто кому и чем обязан.
Густери. Ладно. Не будем тратить время на все эти рассуждения, которые можно вести бесконечно. Мне нужно, чтобы ты решил вопрос. Мне срочно нужен Ламбер, понимаешь ты?
Эмир. Конечно. Я даже взял на себя ответственность действовать на собственное усмотрение. Когда Ламбер и его любовница выходили из ресторана «Монпарнас» и его встретили люди Головы, мои собственные люди уже вели и Ламбера, и Голову. Жаль, что все произошло так быстро и мы не успели вмешаться должным образом. А потом, когда началась погоня... и...
Густери. Погоди! Ты там был? Тьфу ты! Значит, это твои люди сорвали тормоза на машине Ламбера? Ведь у его «пежо» какая-то тварь сорвала тормоза, и это в тот самый момент, когда он был нужен мне ЖИВЫМ!
Эмир. Какие тормоза? Нет, конечно, я слышал, что у машины Ламбера были сорваны тормоза, что он не смог затормозить, в чем и кроется причина катастрофы. Но, босс, какой смысл мне и моим людям подстраивать гибель того, кто единственный знает, где золото!
Густери. И каково же твое объяснение? Ведь ты был там... рядом, так? Ведь это ты... ты сказал минуту назад, что... дескать, «не могу себе простить, что тогда, после падения его машины с эстакады, счел его мертвым»! Значит, ты видел Ламбера после того, как он...
Эмир. Ты что-то долго соображаешь, Арбен. Опять принялся за старое, что ли? Наркотой травишься?
Густери. Ты не отвлекайся, не отвлекайся! Никакой наркоты!.. Никакого кокаина, по крайней мере... Ты лучше по порядку расскажи, что ты видел. Это очень важно для всех нас, понимаешь? Этот Ламбер сорвал всю работу; сволочь!
Эмир. Да особенно рассказывать нечего. Я видел, как джип с людьми Голованова начал преследовать «пежо» с Ламбером и его любовницей, с которой они бухали в ресторане. Потом Ламбер, кажется, начал стрелять, попал в водилу Головы, ну и остальное тебе известно из газет и сводок новостей.
Густери. Я не читаю газет. Дальше.
Эмир.