..
Он стоял у стены между двумя длинными столами-прилавками, на одном из которых были книги, а на другом разные «Пентхаусы» и «Плейбои»: громоздкий, как шкаф, с крупной, рано начавшей лысеть головой; стоял согнувшись над своим саксофоном — будто свечечку защищал телом от ветра. Прикрыв глаза и отбивая такт ногой в кроссовке сорок шестого размера, он играл попурри из старых блюзовых мелодий, уходя в импровизации, а затем снова возвращаясь к основной, гершвиновской теме. Похоже, ему было все равно, есть у него слушатели или нет, платят они или не платят, он даже не видел их. Он играл для себя.
На последних тактах Коля поднялся на такую высоту, что, казалось, не хватит ему ни дыхания, ни самого сердца. И все же серебряный звук саксофона уходил все выше и выше — так сверхзвуковой истребитель вонзается в чистое, голубое небо, оставляя за собой белый инверсионный след. А потом где-то там, в стратосфере, уже совсем во владениях Бога, исчезает и сам самолет, и его истончившийся в кисею след...
Возвращаясь на землю, Коля выпустил мундштук инструмента из губ — и только тогда обнаружил присутствие боевых друзей. А обнаружив, положил саксофон и облапил своими ручищами их всех. А заодно — случайно, наверное, — и симпатичную продавщицу «Плейбоев».
Только у него, у Коли, могло так получиться... Да, тогда еще они были все...
Это, кстати, случилось в тот самый день, когда генерал, нет, тогда еще полковник Нифонтов впервые предложил им, кадровым офицерам, выброшенным из армии, использоватъ их профессиональные навыки, работая на Управление по планированию специальных мероприятий...
А кстати, вдруг подумал Сергей, почему им не обратиться в управление — ну чтобы узнать, что случилось с Николаем, и добиться, чтобы выдали его тело для достойного боевого офицера погребения. Почему нет? Не все же им пахать на управление, пусть и управление на них поработает!
А что, это мысль. Уж Нифонтов-то, пожалуй, должен знать, что там, в этом Глазове, случилось... Да и вообще, не откажется же он помочь своим... скорее всего, не должен... Итак, решено. Эго надо сделать сегодня же, подумал Сергей, возжигая поминальные свечи.
«Эх, Коля, Коля», — снова вздохнул он, ставя пустившие восковой дымок свечи под старинной, дионисиевской школы, иконой Николая Угодника. Три свечи, бросающие трепещущий свет на суровый лик праведника и архиепископа Мирликийского.
Два огонька, потрескивая, разгорались все сильнее. Третий же, вспыхнув, вдруг замигал, замигал и растерянно погас с благовонным воздыханием. Сергей протянул руку, чтобы вынуть свечу и зажечь ее вновь, как вдруг откуда-то сбоку, из призрачной полутьмы храма, до него донесся скрипучий старушечий голос:
— А ить это не просто так, сынок. Горе у тебя, да? За упокой ставишь?
Пастух обернулся. Маленькая старушка, изборожденное морщинами, доброе лицо, почти скрытое под серым пуховым платком. Только два живых, острых глаза доброжелательно и сочувственно глядят на Сергея. Он кивнул, машинально пытаясь снова возжечь строптивую свечку.
— Послушай старую дуру, не спеши хоронить человека, раз свеча не горит. Примета такая есть...
— Что? — недоуменно переспросил Сергей.
— Что слышал, — слегка даже сердито ответствовала старушка и, выпростав из-под своих ветхих одежонок костистую лапку, решительно взяла у него негоряшую свечу и, не обращая больше на него внимания, пошла с ней к алтарю, туда, где в окружении трех блистающих надраенной латунью паникадил притягивала взгляд большая настенная икона, на которой древний художник изобразил по старинному канону восхождение Христа на Голгофу.
— Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, — забормотала старушка, — помилуй нас и прости нам прегрешения вольныя и невольных... На тебя уповаем, Господи...
Сергей напряженно вслушивался в слова ее молитвы, и вдруг.
.. На тебя уповаем, Господи...
Сергей напряженно вслушивался в слова ее молитвы, и вдруг... Он не поверил собственным глазам. Прямо в руке у старушки, без всякого внешнего воздействия, затеплился, засверкал искорками, а потом загорелся в полную силу живой, теплый огонек свечи, которую он собрался ставить на помин Колиной души. Вспыхнул, словно подмигнул ему: не торопись, мол, хоронить, мы еще повоюем... И пока давно уже не верящий в чудеса Пастух пытался прийти в себя от изумления, старушка куда-то исчезла.
А свеча так и продолжала гореть ярким, ровным пламенем.
Да, было над чем поломать голову. Исчезновение и смерть Коли, чудесное предсказание старушки, разговор с эмчеэсовским капитаном и явная беда, случившая» в далеком городе Глазове.
И конечно, Пастуху пока и в голову не могло прийти что сегодняшняя история началась вовсе не сегодня и даже, как потом окажется, не вчера...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Глазов
25 июня 200... года, 12.45
Междугородный автобус, неуклюже подпрыгнув на очередной колдобине, притормозил у обшарпанного здания городского автовокзала.
К автобусу подошли двое мужчин в милицейской форме. Двери со скрежетом разъехались в стороны.
— Граждане п-пассажиры, приготовьтесь к проверке документов. Подавать в развернутом в-виде, — немного заикаясь, произнес один из милиционеров.
Удивленные пассажиры стали рыться в своих сумках.
— Что это еще такое придумали! Вы еще обыщите нас, — крикнула покрасневшая от возмущения крупная брюнетка, угрожающе надвигаясь на оторопевших стражей порядка.
— Т-такого приказа н-не было... пока...
— То-то, — гордо произнесла брюнетка и с оскорбленным видом попыталась пройти мимо стражей;
Но второй милиционер вовремя преградил ей дорогу:
— И все же хотелось бы посмотреть ваши документы.
— Ну тогда вам придется подождать.
— А мы никуда не торопимся. Мы здесь еще до-олго будем стоять.
Брюнетка демонстративно стала перекладывать в руки оторопевших милиционеров содержимое своей огромной сумки, преимущественно это было женское белье.
Весь салон автобуса с интересом наблюдал за ее манипуляциями. И вдруг снаружи донесся истошный женский крик. Пассажиры тут же кинулись к окнам.
Корчась, как будто от боли или судорог, у главного входа в здание автовокзала по стене медленно сползала женщина. Ее крики, поначалу оглушительные, почти переходящие в визг, становились все тише.
— Напилась, наверное, — предположил кто-то.
— Да нет же, ей плохо!
Женщина уже почти не подавала признаков жизни. Вокруг нее собралась небольшая толпа, люди, впрочем, близко не подходили. Вскоре подъехала «скорая», два санитара без лишних слов погрузили женщину в машину и увезли.
Проверка документов продолжалась уже в полной тишине. Брюнетка наконец разобралась со своим багажом, помахала паспортом перед глазами проверявших и выплыла на площадь.
На ее место встал следующий. Это был молодой еще человек среднего роста, крепкого телосложения. Ничего необычного, правда, почти без багажа, лишь небольшая спортивная сумка на плече да стильные черные очки. Напряженно вглядываясь в ту сторону, куда только что увезли женщину, он протянул документы.
— Так, снимите очки... Вроде похож.
— Что происходит? — поинтересовался приезжий.
— Проверка документов. Разве непонятно?
— Зачем?
— Чрезвычайная ситуация, — отрезал тот. — Вы москвич?
— Да.
— Какова цель приезда? Город закрыт.
— У меня здесь сестра.
— Адрес, место работы?
— Поселок Пролетарский. Библиотекарша...
Милиционер нерешительно обернулся к напарнику:
— Коль, не помнишь, поступали сообщения из Пролетарского?
— Нет, не припомню.