Артист передал из ельника:
– Им что‑то сообщили.
– Что делают? – спросил я.
– Матерятся.
– Он пошел пешком. Будет возле вас примерно через час с четвертью. Действуйте по обстановке. Двоих на «Ниве» мы задержим. Как понял?
– Понял. До связи.
Так мы некоторое время и двигались: клиент, за ним в полукилометре «Нива», а за «Нивой» мы с Мухой на «Жигулях». Лагерь скрылся за сопкой, никаких машин на дороге не было. Самое время было перехватить «Ниву», но неожиданно она резко прибавила скорость.
– Это еще что такое? – удивился Муха. – Он что, рванул стометровку?
Через пять минут мы поняли, в чем дело. «Нива» стояла на обочине, а черные куртки мурманских ребят мелькали в распадке среди красных кустов боярышника.
– Пастух, слышишь меня? – раздался голос Артиста. – Они уезжают. Джип уезжает. Что‑то им передали.
– К лагерю?
– Нет. К станции. Наши действия?
– Ждите.
– Он пошел напрямик, через сопки, – сообразил Муха. – Эти двое идут за ним. А те, на джипе, перехватят его на выходе.
– Забери Боцмана и Артиста и дуйте за джипом, – приказал я. – Этих я остановлю.
– У них стволы, – возразил Муха. – Ты пустой. А у меня ствол законный.
Он передернул затвор служебного «ИЖ‑71», а попросту говоря – слегка модернизированного «ПМ», разрешение на который имел как совладелец частного детективно‑охранного агентства «МХ плюс», выскочил из тачки и устремился в сопки. Я дал по газам. Артист и Боцман уже вылезли из ельника, ждали. Километров через восемь мы увидели джип. Его бросили на обочине дороги рядом с тропкой, которая уходила в распадок.
Тут у этих мурманских ребят было перед нами явное преимущество. Они знали местность. А у нас была только карта. Никаких троп в сопках на ней отмечено не было. Между джипом и тем местом, где бросили «Ниву», по прямой было километра три. С учетом рельефа, около четырех. Судя по изгибу дороги, клиент мог сэкономить километров десять. Но недаром сказано: «Коли три версты околицей, прямиками будет шесть».
Я приказал Артисту замаскировать «Жигули», вести наблюдение за джипом и держать с нами связь, а сам с Боцманом углубился в распадок. У Боцмана был ижевский «макаров», такой же, как у Мухи, с разрешением, у меня не было ничего. Поэтому я двинулся вперед, а Боцман меня страховал. Наш расчет был на то, что эти двое из джипа не ожидают никакой опасности с тыла. Скорее всего они залягут по сторонам от тропы и будут поджидать клиента.
Мы оказались правы. Их выдала сорока. Она перелетала с лиственницы на лиственницу и так разорялась, что один из них не выдержал и начал швырять в нее камнями. Это обнаруживало в нем городского жителя, не имеющего опыта ведения боевых действий в условиях лесисто‑гористой местности. Он пристроился с «калашом» между двумя огромными замшелыми валунами, выставив на обозрение с тыла мощную спину и бритый затылок, крутой, как у молодого бычка. Второй замаскировался лучше, влез в куст орешника, из него торчали лишь его ноги в остроносых ковбойских сапогах с высокими каблуками. Соответственно распределились и мы. Я взял на себя бычка, а Боцман ковбоя.
Прошло полчаса. Ничего не происходило. Еще полчаса. Тишина. Я уже начал беспокоиться за Муху, но тут ожила моя рация, включенная на прием.
– Я чего‑то не понимаю, – озадаченно сообщил Муха. – Кто меня слышит?
– Я тебя слышу, – ответил Артист. – Что у тебя?
– Он его прикончил.
– Что у тебя?
– Он его прикончил.
– Ты не мог бы выражаться точнее? Кто прикончил кого?
– Наш клиент. Водилу «Нивы». Ничего не понимаю. У него немного крови из носа. И все.
– Может, он жив?
– По‑твоему, я не могу отличить живого от мертвого? – огрызнулся Муха.
– А как ты отличаешь? – поинтересовался Артист.
– Он молчит!
– Многие молчат. Есть люди разговорчивые, а есть неразговорчивые.
– Он не дышит!
– Давно?
– Минуты три.
– Это серьезней. Но я не стал бы делать из этого далеко идущие выводы.
– Минуты три он не дышит при мне!
– Может, еще задышит?
– Жопа! – разозлился Муха. – У него пульса нет!
– Совсем нет?
– Совсем!
– Другое дело. С этого надо было и начинать. Значит, и в самом деле труп, – согласился Артист. – Так что тебе непонятно?
– Как он его сделал? Нигде ничего.
– Так не бывает. Поверти.
– Вертел.
– И что?
– Ничего!
– Может, инсульт? – предположил Артист.
– Какой инсульт? При инсульте кровь приливает к лицу. А этот бледный, как поганка!
– Инфаркт?
– С чего?
– Не знаю. Тебе видней. Может, от испуга?
Я не выдержал и три раза щелкнул ногтем по микрофону рации.
– Намек понял, – сказал Артист. – Уж и поговорить нельзя.
– До связи, – бросил Муха и отключился.
Снова потянулось время. Наши подопечные начали проявлять беспокойство. Бычок что‑то побубнил в рацию. Послушал. Снова побубнил. Свистнул ковбою. Тот высунулся из орешника, жестом спросил: в чем дело? Бычок пожал плечами. Ковбой жестом приказал: ждем.
Затрещала сорока, откуда‑то издалека, из глубины распадка.
– Артист, это снова я, – раздался в моем наушнике голос Мухи. – Слышишь меня?
– Слышу.
– Тут, это. Второй. То же самое.
– Труп?
– Ну да.
– Это становится интересным. Точно?
– Да! Точно! Только не спрашивай, как я это определяю!
– И что?
– Ничего. Даже крови из носа нет.
– Вертел?
– Вертел! Вертел!
– Бледный?
– Ну!
– Твою мать! – сказал Артист. – Чем же он их пугает?
Я поспешно скатился по косогору и вышел на связь:
– Муха, это я. Где клиент?
– Ушел вперед.
– За ним не ходи. Ты понял? Ни шагу. Возвращайся на дорогу, спрячься и жди нас. Это приказ. Как понял?
– Понял тебя, Пастух, приказ понял. Что у вас?
– Пока ничего.
– Помощь нужна? – спросил Артист.
– От тебя только одна: не треплись в эфире.
* * *
Ну? И что же там происходит?
* * *
Этот вопрос волновал не только меня. Наших подопечных он волновал еще больше. Они выбрались из укрытий, побубнили в рации, пытаясь связаться со своими. Ответа не дождались. О чем‑то посовещались, покурили и двинулись по тропе в глубь распадка, держа наизготовку свои «калаши». Двигались грамотно: один проскакивал вперед и занимал позицию для стрельбы, пропускал второго, страховал его, потом менялись местами. То ли служили в армии, то ли насмотрелись боевиков.