Один был статным широкоплечим брюнетом в темном костюме. Мощная нижняя челюсть брюнета заявляла о его настойчивости и жесткости, а налет седины на висках лишь прибавлял импозантности облику. Второй был среднего роста шатеном с усталым продолговатым лицом, и он предпочел еще за стенами Зала снять пиджак, галстук и расстегнуть ворот рубашки. Президент не любил костюмы, и Директор об этом знал.
Брюнет – недавно назначенный министр внутренних дел – стоял по стойке «смирно» и ожидал каких‑то формальных приветствий, но их не было, потому что так было принято в Зале Трех. Директор уже сел. Президент тоже, и министр с некоторой заминкой последовал их примеру. Следуя привычке, министр тут же вытащил нечто вроде ежедневника и приготовился записывать – еще одна оплошность, так как здесь не принято было вести записи. Министру это было простительно, поскольку он был первый раз.
Министры менялись, а Директор был один и тот же. И он подождал, пока Президент заметит прокол министра и сделает ему знак – убери.
– Итак, – сказал Президент. – Сегодня у нас новый человек... – Он показал на министра. Директор коротко кивнул. – И нам надо рассмотреть текущие вопросы.
Директор снова кивнул.
– Два, – сказал Президент.
– Четыре, – поправил Директор.
– Э‑э... С моей стороны? С моей стороны имеется три вопроса для обсуждения, – отрапортовал министр.
– Очень хорошо, – сказал Президент, и Директору вспомнилось, что недавно в какой‑то газете усталый взгляд Президента сравнили со взглядом охотничьей собаки, которая прыгнула, но не поймала дичь. Директору не впервой было видеть такой взгляд, и дело туг было даже не в том, что и президенты менялись, а Директор оставался. Иногда похожий взгляд Директор видел в зеркале. Чем больше знаешь, тем меньше у тебя поводов для веселья и оптимизма. У нынешнего Президента это был второй срок, так что знал он достаточно много.
– С кого начнем? – традиционно спросил Президент и получил традиционное согласие Директора на свое первенство. – Я начну... – сказал Президент, и усталость в его глазах сменилась на жесткость. – Как и в прошлый раз, я начну с господина Крестинского.
– Это уже ваш двенадцатый запрос, – Директор произнес это в пространство, ни на кого не глядя.
– По моим данным, господин Крестинский в прошлом месяце передал исламским террористическим группировкам полмиллиона долларов, – сухо произнес Президент.
– Шестьсот двадцать тысяч, – уточнил Директор.
– Он организовал переброску в Чечню отряда наемников, в составе которого был оператор канадского телевидения. Чтобы потом настругать фильмов о героическом сопротивлении борцов за веру и...
– Я в курсе, – сказал Директор, и министр вздрогнул от этих его слов, сказанных наперебой словам Президента. – Я в курсе, и я против, как и при двенадцати ваших предыдущих запросах.
– Его деятельность выходит за пределы моего терпения, – сказал Президент. – И это не просто личная месть, как вам может показаться...
– Я знаю, что это не личная месть. А вы знаете мои аргументы против ликвидации Крестинского, я их уже приводил. Сегодня я добавлю к ним еще один – в ближайшее время Крестинский будет занят другими проблемами. Они у него возникнут.
– Это не решение вопроса, – после паузы сказал Президент.
– Это не решение, – согласился Директор. – Над решением мы работаем.
– А вот эти его проблемы?.. Можно поподробнее?
– Нет.
– Тогда при нашей личной встрече?
Министр сделал вид, как будто его здесь нет.
– Тогда при нашей личной встрече?
Министр сделал вид, как будто его здесь нет. Директор вздохнул:
– Нет.
Министр очнулся от спячки и преданно посмотрел на Президента, готовый возмутиться, если понадобится.
Президент исподлобья посмотрел на Директора – Директор развел руками. Тот опыт общения с президентами, который имелся у Директора, говорил о следующем генезисе президентских запросов. Сначала они осторожничают, словно не верят, что Директор и его люди действительно готовы сделать такие вещи. Директору на этой стадии приходится буквально уговаривать их принять нужное решение. А потом они входят во вкус, и Директору уже приходится сдерживать их возросшие аппетиты. Под конец срока к президентам приходит какая‑никакая мудрость и их пожелания становятся разумными и сбалансированными.
Этот Президент формально находился на третьей стадии, и в целом его запросы были разумны. За исключением Крестинского. Это было что‑то вроде идеи фикс, что‑то вроде Карфагена, который непременно должен быть разрушен.
– Значит, – медленно проговорил Президент, – вы хотите, чтобы он сидел себе в Аргентине и как ни в чем не бывало вел подрывную деятельность против России... и против меня лично? Вы этого хотите?
Министр, наверное, поежился от этого тона, но Директор был здесь не для того, чтобы ежиться.
– Я бы уточнил, что подрывную деятельность господин Крестинский ведет не только против вас... Он ее ведет против всех. Против всего мира вообще.
– Ладно, голосуем. Крестинский. Я – за.
– Я тоже, – быстро сказал министр.
– Я против, – сказал Директор.
– Решение не принято, – констатировал Президент. – В двенадцатый раз. И меня это не радует.
– Давайте перейдем ко второму пункту, – предложил Директор. Он‑то знал, что по поводу Крестинского Президент может говорить бесконечно – как больной про свою хроническую и поэтому практически родную ему болезнь.
3
Мурад медленно запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил оттуда туго стянутую резинкой долларовую «бомбу».
– Это деньги, – сказал он с гордостью.
– Я вижу, – сказал Бондарев.
– Теперь – вы.
Бондарев так же медленно вытащил из кармана фотографию и положил ее на стол изображением вниз. Мурад уставился на белый прямоугольник обратной стороны снимка, как будто хотел взглядом, как рентгеном, просветить его насквозь.
– Вот этот человек, – Бондарев понизил голос. – Я знаю, что он работает на ваше правительство. Он офицер разведки. Или был раньше офицером разведки. Его зовут Акмаль.
– Это точно он? – спросил Мурад, а его пальцы уже нетерпеливо подрагивали на свернутых купюрах; ему хотелось поскорее швырнуть Бондареву деньги и перевернуть снимок.
– Это он, – сказал Бондарев. – Абсолютно точно. Он велел убить твоего брата.
И Бондарев схватил брошенные в его сторону деньги. А Мурад перевернул снимок и внимательно вгляделся в запечатленное там лицо.
– Да, – сказал он несколько секунд спустя. – Да, это он.
Бондарев еще не успел переварить эту реплику – откуда Мураду было знать – он, не он? – как со стороны кухни послышалось:
– Это я?
И тут главное было не дергаться, потому что дергаться было поздно. Со стороны кухни, минуя прикинувшегося предметом интерьера хозяина, мягкой походкой к Бондареву шел человек, фотографию которого Бондарев только что продал Мураду за четыре тысячи долларов. То есть почти продал. Деньги лежали перед Бондаревым, но радости они уже не могли принести.