Валландер отрицательно покачал головой. И внезапных болей в груди он раньше тоже не ощущал, и, насколько ему известно, в его роду никто не страдал хроническими болезнями сердца. Врач изучил кардиограмму.
– Ничего необычного, – сказал он. – Все показатели в норме. А как вы сами думаете, что могло вызвать вашу тревогу?
– Не знаю.
Врач принялся читать его карту.
– Вы полицейский, – сказал он. – Я полагаю, вам частенько приходится тяжело на работе.
– Почти никогда не бывает легко.
– А как у вас с потреблением спиртного?
– Да вроде бы нормально.
Доктор сел на край стола и отложил карту. Курт Валландер заметил, что тот очень устал.
– Я не думаю, что это сердечный приступ, – сказал врач. – Возможно, просто сигнал от вашего организма – о том, что не все идет как надо. А что именно не так – вам виднее.
– Вы, конечно, правы, – ответил Валландер. – Я каждый день спрашиваю себя, что происходит с моей жизнью. И понимаю, что мне не с кем поделиться.
– А делиться нужно, – сказал врач. – Это необходимо всем.
Он встал, потому что в его нагрудном кармане, словно птенец, запищала рация.
– Вы можете остаться здесь до утра, – сказал он. – Постарайтесь отдохнуть.
После Валландер лежал и прислушивался к шуму неизвестно где расположенной вентиляции. Из коридора доносились голоса.
«У любой боли есть объяснение, – думал он. – Если это было не сердце, то что же? Совесть, которая постоянно мучает меня, что я так мало времени и сил уделяю отцу? Беспокойство, что дочь, присылающая мне письма из Народного университета в Стокгольме, что‑то скрывает? Что все не совсем так, как она пишет – будто у нее все хорошо, будто она нашла наконец именно то, что так долго искала? Может, я все время неосознанно боюсь, что она снова попытается свести счеты с жизнью, как в пятнадцать лет? Или боль – оттого, что я все еще ревную Мону, хотя прошло уже больше года, как она ушла от меня?»
Яркий свет бил в глаза. Валландер думал, что на всей его жизни лежит печать одиночества, от которого он так и не сумел избавиться. Но может ли боль возникнуть от одиночества? Он так и не нашел бесспорной причины.
– Я не могу так жить дальше, – громко произнес он самому себе. – Я должен взяться за мою жизнь. Как можно скорее. Прямо сейчас.
В шесть он проснулся. Врач стоял рядом и смотрел на него.
– Не болит? – спросил он.
– Вроде все хорошо, – ответил Валландер – но что же это могло быть?
– Перенапряжение, – сказал врач. – Стресс. Да вы и сами знаете.
– Да, – сказал Валландер. – Знаю.
– Я думаю, вам надо хорошенько обследоваться, – сказал врач. – По крайней мере, чтобы вы были уверены, что у вас нет функциональных нарушений. А затем можете продолжить изучение своей души и посмотреть, что скрывается в ее темных уголках.
Валландер вернулся домой, принял душ, выпил кофе. Термометр показывал минус три. Неожиданно небо полностью расчистилось, ветер утих. Он долго просидел, раздумывая над случившимся ночью. Боль и посещение больницы казались ему чем‑то нереальным. Но он знал, что не сможет забыть о том, что случилось. Только он сам в ответе за свою жизнь.
Лишь когда стрелки на часах показали четверть девятого, он заставил себя вспомнить о работе.
Едва войдя в управление полиции, он вступил в жаркую дискуссию с Бьёрком, считавшим, что следовало немедленно вызвать специалистов из криминально‑технического отдела в Стокгольме для тщательного обследования места преступления.
– Но место преступления отсутствует, – возражал Валландер. – Мы можем быть уверены, что эти люди не были убиты на спасательном плоту.
– Теперь, когда Рюдберга нет, мы вынуждены вызывать помощь извне, – продолжал Бьёрк. – У нас нет таких специалистов. Как могло случиться, что вы даже не огородили часть берега, на котором нашли плот?
– Берег – это не место преступления. Плот приплыл откуда‑то по воде. Нам что, натягивать ленту вдоль всего побережья?
Курт Валландер чувствовал, что теряет терпение. Конечно, ни у него, ни у кого‑либо еще в криминальной полиции Истада нет такого опыта, как у Рюдберга. Но это совсем не значит, что он сам не способен принять решение, вызывать специалистов из Стокгольма или нет.
– Или позволь мне решать самому, – сказал он, – или бери на себя ответственность за ход расследования.
– Речь не об этом, – ответил Бьёрк. – Но все же я считаю, что не сообщить о происшествии в Стокгольм было ошибкой.
– Я так не думаю, – сказал Валландер.
На этом спор прекратился.
– Я к тебе еще загляну, – сказал Валландер. – У меня есть материалы, о которых я хочу знать твое мнение.
– Разве вы что‑то уже выяснили? – удивился Бьёрк. – Я полагал, мы топчемся на месте.
– Не совсем. Я зайду через десять минут.
Он прошел в свой кабинет, набрал номер больницы, и, к его удивлению, трубку тут же снял Мёрт.
– Нашел что‑нибудь еще? – спросил Валландер.
– Я как раз пишу отчет, – ответил Мёрт. – Не можешь потерпеть еще часа два?
– Я обязан доложить Бьёрку. Может, по крайней мере, скажешь, сколько времени прошло с момента смерти?
– Нет. Мы должны подождать результатов лабораторных анализов. Содержимого желудков, степени разложения тканей. Я могу только гадать.
– Попробуй.
– Гадать я не люблю, ты знаешь. Какой тебе с этого толк?
– Ты опытный специалист. Ты хорошо знаешь свое дело. Результаты анализов конечно же только подтвердят твои предположения, а не опровергнут их. Я хочу, чтобы ты сделал предположение только для меня. Я никому больше этого не скажу.
Мёрт раздумывал, а Валландер ждал.
– Неделя, – сказал Мёрт. – По меньшей мере неделя. Только никому не говори.
– Считай, что я уже забыл. А ты все еще уверен, что это иностранцы? Русские или жители Восточной Европы?
– Да.
– Ты обнаружил что‑нибудь особенное?
– Я не разбираюсь в оружии. Но пуль такого типа я раньше не видел.
– Что‑нибудь еще?
– Да. У одного из мужчин татуировка на предплечье. Что‑то вроде кривой сабли. Турецкий ятаган или как он там называется?
– А что это такое?
– Ну, сабля какая‑то. Прозектор не обязан разбираться в старинном оружии.
– А надписи?
– Что ты имеешь в виду?
– На татуировках обычно бывают надписи. Женское имя или какое‑нибудь название.
– Ничего.
– Что‑нибудь еще скажешь?
– Не сейчас.
– Что ж, спасибо.
– Не за что.
Валландер положил трубку, налил себе кофе и направился к Бьёрку. Кабинеты Мартинссона и Сведберга были открыты. Но никого из них не было на месте. Валландер сел и стал пить кофе, пока Бьёрк заканчивал говорить по телефону. Он рассеянно прислушивался к словам Бьёрка, который все больше и больше терял самообладание. Но когда Бьёрк с силой швырнул трубку, Валландер вздрогнул.
– Черт возьми! – воскликнул Бьёрк.