Делай свое дело, не высовывайся, не кричи на всех углах. Мы свою скромную задачу выполним, пусть даже об этом никто и не узнает. В свое время нам зачтется.
— Ох, не доживу я, — бурчал под нос Гурский. — Хорошо бы прямо сейчас тряхануть кое-кого...
Роберт по-прежнему пребывал в убеждении, что потрясти кое-кого было бы вовсе не худо, и то и дело вспоминал свои беседы с Дудусем. Только о своих мыслях он теперь помалкивал. Так все и шло. Начальник умело сдерживал служебное рвение Роберта, и репутация Гурского улучшалась день ото дня. А во всем, что касается следствия, эта парочка была просто виртуозна.
* * *
Поздним вечером, когда улицу слабо освещали лишь окна соседских домов, я сидела у окна, вооруженная двумя биноклями. Первый бинокль был совсем новенький, а второй — древний, но оба отличного качества. Где-то у меня лежали еще два, но пока они были без надобности. Один — совсем крошечный, театральный, еще довоенный (тетушкино наследство), а другой — который я купила, польстившись на рекламу, — оказался полной дрянью. Так что для серьезного дела годились лишь два.
Только не подумайте, что я внезапно рехнулась и воспылала нездоровой страстью к ночным пейзажам, — этот мир меня вполне устраивал и при свете дня. Просто я решила выяснить, далеко ли видно при плохом освещении, что требовалось для моего нового детектива, в котором один из свидетелей как раз в бинокль глазел. Вот я и пялилась на автомобильную стоянку в дальнем конце нашей улицы. То в один бинокль, то в другой.
Новенький бинокль я получила от одного давнего знакомого, в знак благодарности. Однажды на скачках в Копенгагене я одолжила ему денег, сто лет прошло, но я ему об этом ни разу не напомнила. И дело тут не в моей невиданной щедрости или глупом мотовстве, дело в географии. Я находилась в одной стране, мой должник — в другой, виделись мы крайне редко. В общем, на долге я поставила крест. С деньгами, конечно, надо бы обращаться по-серьезнее, но уж как вышло, так вышло.
Знакомый же мой, как оказалось, о долге помнил, что меня растрогало и изумило в равной степени. Впрочем, ничего удивительного в том не было. Ведь мои деньги принесли ему дикую удачу. Он начал выигрывать везде и всюду, через несколько лет разбогател. Но в один печальный день все его везение вдруг иссякло. Было — и нет его.
Разумеется, мой знакомый мог играть дальше и спокойно проигрывать, ведь нажитые деньги он успел выгодно вложить. Но проигрывать ему было как-то не по сердцу. К тому же заговорила совесть. Долг он мог вернуть давным-давно. Только игроки — народ суеверный, вот и он боялся, что вместе с моими деньгами его покинет удача. Озарение снизошло на него в Шарлоттенлунде. Я, как живая, явилась моему должнику, и он понял, что срок вышел и тянуть больше не следует.
В знак раскаяния к долгу он присовокупил и бинокль.
Под конец того же дня курьерская почта доставила мне посылку, заключавшую в себе оптический прибор, записку и пять банкнот по сто датских крон. Я с грустью подумала, что тогда это было целое состояние, а сейчас каких-то паршивых двести пятьдесят злотых. Приблизительно. Но зато какие проценты!
Сама я в жизни бы не купила себе подобной роскоши. Записка была по-французски, и с ней я с грехом пополам разобралась. Пусть бинокль принесет мне счастье, и да помогут мне все эти сменные штучки-дрючки (для солнечного дня и для темного времени суток), которые к нему прилагаются. Я ведь наверняка помню, как трудно различить на вечернем заезде, какая лошадь под каким номером бежит.
Еще бы я не помнила...
А вот где он раздобыл этот шедевр оптики, мой должник не упомянул ни словом. Инструкция тоже подкачала: на что мне шесть языков, если среди них нет польского? Так что неясные моменты остались. Однако повода для расстройства не было.
Бог с ним, с изготовителем бинокля, куда больше меня интересовала его дальность.
Интересно, автомобильные номера сумею различить? Я напряженно всматривалась в парковку, на которой стояло всего четыре автомобиля — два на нормальном расстоянии друг от друга и два впритирку. Машины я видела сбоку и под углом, номера расплывались.
Пришлось вставить в новый бинокль ночные бленды (совсем как на приеме у окулиста). Эффект оказался потрясающий! Я тут же без проблем разглядела часть цифр и букв на номерах. Ну может, самую чуточку домыслила...
Зато все остальное было как на ладони. Прямо перед носом у меня болтался зеленый крокодильчик — за задним стеклом первого автомобиля, чуть подальше — обезьянка на зеркале заднего вида второй машины, вот и третий автомобиль, пожалуйста вам...
В третьем автомобиле кто-то сидел. Двое мужчин на передних сиденьях. Ладно, опишу-ка их, решила я, войдя в роль своего свидетеля. В конце концов, от его зрения зависело, куда повернет сюжет!
Разговор в машине происходил весьма бурный: мужчины энергично двигались, дергали головами, один в гневе бил рукой по рулю, другой надувал щеки, будто пар выпускал, — видно все прекрасно! Ну и бинокль! Чудо, а не бинокль! Потом ссора вроде стала стихать, наконец стороны пришли к согласию: тот, который сидел за рулем, качал головой и вздыхал, а у его пассажира выражение лица сделалось смешанное — радостное и в то же время подозрительное, просветленное и вместе с тем угрожающее. Эта парочка даже заинтересовала меня — как писателя, разумеется. Я бы их подслушала с удовольствием. И без зазрения совести.
Я даже разглядела узор на галстуке одного (второй был без галстука, в свитере). Парочка сердечно распрощалась, пассажир вышел. Открыв дверь второй машины, он достал какой-то предмет величиной с обувную коробку, вручил его собеседнику, потом сел за руль (это, наверное, была его машина) и укатил. Первый последовал за ним.
Я обрадовалась, что наконец смогу разглядеть номера, и схватилась за ручку. Впереди ехал «пежо», а за ним «мерседес». Номера в бинокле были огромные, как буйволы.
Только когда я тщательно записала номера, до меня дошло, что они мне совершенно без надобности. Я ведь всего лишь проверяла бинокль. Качество отменное, все видно, сюжетный ход со свидетелем пойдет в дело, понадобятся только небольшие изменения...
С тем я и успокоилась.
* * *
Витек, мой племянник (точнее говоря, супруг племянницы моего мужа), прибыл ко мне с двумя упаковками баночного пива. Вот
и славно, не придется переть тяжести по лестнице в доме без лифта. Только племянник был какой-то хмурый и недовольный.
— Чего это с тобой? — воинственно вопросила я, сразу же открывая холодильник. — Пиво, оно и в банке пиво, на кой тягать лишний груз в виде стекла? Легковато показалось? То есть я хотела сказать — спасибо тебе огромное.
— Я не поэтому... — буркнул Витек.
— Может, переутомился? — забеспокоилась я. — Так скажи прямо, в следующий раз кого-нибудь другого снаряжу. Или решу проблему кардинально: дам взятку за вывод участка из сельхозугодий, перееду в свой дом и наконец избавлюсь от этой проклятой лестницы...
— Да не в том дело, — прервал меня Витек и пододвинул вторую упаковку поближе к холодильнику. Голос у него стал вроде пободрее, хотя мрачные нотки еще слышались. — Влезет?
— Влезет, влезет.
— Не такие уж эти банки и тяжелые. Не в этом дело.
— А в чем? У тебя недовольство на физиономии написано. Что стряслось?
Теперь лицо Витека перекосилось от омерзения.
— На такое зрелище напоролся, прямо дурно стало. Сейчас вернусь домой и тяпну виски. Все, сегодня уже никуда не поеду. На меня не рассчитывай.
— Не буду, — успокаивающе сказала я, закрывая холодильник. Осталось только отфутболить в прихожую картонные коробки. — За пиво я примусь не сразу.