Мышкина он больше не встречал.
Ситуация, когда человек, наивно полагая себя творцом своей судьбы, на самом деле находится под гнетом обстоятельств, ему не подвластных, всегда завораживает. Она — ключевой элемент в большинстве хороших постановок: от «Эдипа» Софокла до «Ист-Линн». Но когда кто-то другой исследует ситуацию ретроспективно, эта притягательность выглядит слегка ненормальной. Поэтому, когда Латимер впоследствии вспоминал те два дня в Смирне, его поражало не столько собственное неведение относительно роли, которую он играл, сколько то блаженство, которым сопровождалось неведение. Он пошел на это, как ему казалось, с широко открытыми глазами, в то время как в действительности был абсолютно слеп. Увы, с этим ничего нельзя было поделать. Больше всего раздражало то, что он слишком долго не признавал сей факт. Конечно, он показал себя не с лучшей стороны. Но его чувство собственного достоинства было уязвлено. Не поставив даже в известность, его перевели из разряда умудренных опытом, беспристрастных аналитиков в активные участники мелодрамы.
Однако он не имел ни малейшего представления о неотвратимости этого унижения, когда наутро после ужина с Мышкиным уселся с карандашом и записной книжкой, чтобы упорядочить известные ему факты.
В октябре 1922 года Димитриос из Смирны уехал. Деньги у него были, и скорее всего он купил себе место на греческом пароходе. В следующий раз полковник Хаки получил известие о нем из Адрианополя два года спустя. За это время у болгарской полиции возникли осложнения: в Софии пытались убить Стамболийского. Латимер сомневался в точности даты и стал набрасывать черновой вариант хронологической таблицы.
Время — Место — Пометки — Источник информации
1922 (октябрь) — Смирна — Шолем — Полицейские архивы
1923 (начало года) — София — Стамболийский — Полковник Хаки
1924 — Адрианополь — Покушение на Кемаля — Полковник Хаки
1926 — Белград — Шпионил для Франции — Полковник Хаки
1926 — Швейцария — Паспорт на имя «Талат» — Полковник Хаки
1929–31(?) — Париж — Наркотики — Полковник Хаки
1932 — Загреб — Хорватский наемник — Полковник Хаки
1937 — Лион — Удостоверение личности — Полковник Хаки
1938 — Стамбул — Убит — Полковник Хаки
Ближайшая задача вырисовывалась отчетливо. За полгода после убийства Шолема Димитриос добрался до Софии и был вовлечен в заговор с целью убийства премьер-министра Болгарии. Латимер обнаружил, что определить время, которое требуется на вовлечение в заговор с целью убийства премьер-министра, несколько затруднительно. Но было очевидно, что Димитриос прибыл в Софию почти сразу после отъезда из Смирны.
Если он и в самом деле бежал на греческом пароходе, то сначала должен был заехать в Пирей и Афины. Из Афин он мог добраться по суше через Салоники до Софии или морем через Дарданеллы и Золотой Рог до Бургаса или до Варны, болгарского черноморского порта. Стамбул в то время был в руках союзников, которых он мог не опасаться. Вопрос состоял в следующем: что побудило его отправиться в Софию?
Логично было бы поехать в Афины и попытаться разобраться на месте. Хотя дело предстояло нелегкое. Даже если беженцев записывали и даже если эти записи сохранились, учитывая количество приезжих, они скорее всего были неполными. Но отчаиваться не стоило. В Афинах у писателя имелась парочка влиятельных друзей, и если такие записи существовали, то он сможет получить к ним доступ.
Когда на следующий день судно, еженедельно ходящее в Пирей, вышло из Смирны, среди пассажиров был и Латимер.
После турецкой оккупации Смирны больше восьмисот тысяч греков вернулись в свою страну. Голые и голодные, они приезжали в битком набитых трюмах, на переполненных палубах.
Голые и голодные, они приезжали в битком набитых трюмах, на переполненных палубах. Некоторые несли на руках погибших детей, похоронить которых не было времени. С ними пришли сыпной тиф и оспа.
Уставшая от войны, разрушенная, страдающая от недостатка продовольствия и медикаментов, родина приняла их.
В наспех сколоченных из подручных средств лагерях беженцы мерли как мухи. В Пирее и в Салониках горы трупов лежали на зимнем холоде. Потом Четвертое собрание Лиги Наций на заседании в Женеве выделило Нансеновской организации сто тысяч франков золотом. И в Греции начались спасательные работы. Были построены огромные поселения беженцев. Стали доставлять еду, одежду и медикаменты. Эпидемии остановили. Выжившие организовывали новые поселения. Впервые в истории благоразумие и добрая воля смогли прекратить бедствие такого крупного масштаба. Как будто животное под названием человек наконец-то обнаружило у себя сознание, как будто оно наконец-то осознало свою человечность.
Все это и даже больше Латимер услышал в Афинах от своего друга, Сиантоса. Когда, однако, писатель дошел до сути своих расспросов, Сиантос поджал губы.
— Полный список тех, кто приехал из Смирны? Их слишком много. Если бы вы видели, как они приезжали, в каком количестве и в каком состоянии… — Потом последовал неизменный вопрос: — А зачем вам?
Латимер уже понял, что вопрос этот будет всплывать снова и снова. И он приготовил объяснение.
Сказать правду? Объяснить, что исключительно из научных целей он пытался проследить жизнь покойного преступника по имени Димитриос? Непростое дело. Он в любом случае не жаждал услышать еще одно мнение по поводу своих шансов на успех. Собственное уже достаточно его тяготило. То, что казалось привлекательной идеей в турецком морге, в ярком теплом свете греческой осени выглядело глупой затеей. Проще было обойти спорный вопрос.
Он ответил:
— Все дело в новой книге, которую я пишу. Нужно проверить одну деталь: возможно ли проследить путь беженца спустя такое время.
Сиантоса удовлетворил такой ответ, а Латимер про себя усмехнулся. Как хорошо быть писателем. Можно с легкостью оправдать самую странную блажь.
Латимер обратился к Сиантосу, потому что тот занимал в Афинах довольно значимый правительственный пост. Но теперь вернулось былое разочарование. К концу недели Сиантос только подтвердил существование списка, который находился в ведении муниципальных властей, и сообщил, что он имеется не в открытом доступе и для ознакомления с ним нужно получать разрешение. Это заняло еще неделю: неделю ожидания, сидения в кафе, знакомств с влиятельными джентльменами, которые не прочь были выпить. Наконец он дождался разрешения и на следующий день появился в бюро, где хранились списки.
Справочное бюро представляло собой выложенную кафелем пустую комнату с конторкой. За конторкой сидел дежурный служащий. Когда Латимер задал свой вопрос, он только развел руками. Упаковщик инжира по имени Димитриос? Октябрь 1922-го? Невозможно. Список составлен в алфавитном порядке, пофамильно.
У Латимера внутри все оборвалось — выходит, его усилия напрасны. Он поблагодарил мужчину и отвернулся, когда ему в голову пришла одна мысль. Оставался последний шанс…
Он повернулся к служащему:
— Посмотрите, пожалуйста, на фамилию Макропулос.
У него возникло смутное ощущение, что во время разговора через дверь, ведущую на улицу, в справочное бюро вошел человек. Косые лучи солнца освещали комнату, и, когда вошедший проходил мимо окна, на плитке промелькнула длинная кривая тень.
— Димитриос Макропулос? — повторил служащий. — Уже лучше. Если в списке есть человек с таким именем, мы его найдем. Вопрос только в терпении и организации. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Он поднял откидную доску конторки и пропустил Латимера, бросив взгляд ему за спину.
— Я ушел! — крикнул он — У меня здесь помощников нет.