Какое настоящее расследование он провел? Никакого. Его интерес к Димитриосу уже перерос в одержимость. «Одержимость» — опасное слово, как по волшебству вызывающее образы горящих глаз, наполненных верой, что земля плоская. И все же дело Димитриоса его очаровало. Смог бы он продолжить работу, зная, что где-то живет человек по имени Гродек, который в состоянии ему многое рассказать? И если ответ на этот вопрос «нет», не будет ли возвращение в Афины пустой потерей времени? Конечно, будет! А остаток на счете через полгода окажется не так уж и мал, даже если он на пару недель задержит новую книгу…
Латимер вылез из ванны и стал вытираться.
И с мистером Питерсом нужно было прояснить вопрос. Нельзя же оставить все как есть и броситься писать детектив. Это выше человеческих сил. К тому же речь шла о настоящем убийстве: не изящном, аккуратном убийстве из романа, с телом, и ниточками, и подозреваемыми, и палачом, а убийстве, столкнувшись с которым начальник полиции пожимает плечами, умывает руки и просто кладет зловонную жертву в гроб. Все было по-настоящему. Димитриос жил и умер тоже по-настоящему. Вместо выдуманных второстепенных персонажей здесь фигурировали осязаемые, вызывающие воспоминания мужчины и женщины, такие же реальные, как Прудон, Монтескье и Роза Люксембург.
Вслух Латимер проворчал:
— Удобно, очень удобно! Работать ты не хочешь, а хочешь поехать в Женеву. Лень пробуждает любопытство. Автор детективов берет из реальной жизни чисто технические аспекты: баллистику, медицину, систему судебных доказательств, правила полицейского делопроизводства… Все, хватит! Довольно всякой чепухи!
Он побрился, оделся, собрал вещи и сошел вниз поинтересоваться поездами, идущими в Афины. Портье принес расписание и нашел нужную страницу. Латимер какое-то время молча ее рассматривал, а потом медленно произнес:
— А если мне нужно добраться до Женевы?
На второй вечер в Женеве Латимер получил письмо с почтовым штемпелем Шамбези. Это был ответ от Владислава Гродека на письмо Латимера с вложенной запиской мистера Питерса. Герр Гродек писал кратко и по-французски:
Вилла «Акация», Шамбези. Пятница
Мой дорогой мистер Латимер!
Я буду счастлив, если Вы сможете приехать завтра в обед на виллу «Акация». В одиннадцать тридцать за Вами заедет шофер.
С искренней надеждой на скорую встречу,
Гродек.
Шофер прибыл секунда в секунду, поздоровался, церемонно сопроводил Латимера в огромный «купе-де-вилль» цвета шоколада и помчался сквозь дождь, как будто покидая место преступления.
Латимер лениво изучал внутреннее убранство автомобиля. Все в нем, от облицовки панелями с мозаикой по дереву до фурнитуры из слоновой кости, говорило о деньгах, целой куче денег. А они, если верить Питерсу, были заработаны шпионажем. Хотя, разумеется, ничто в машине не указывало на ее зловещее происхождение. Любопытно, как выглядит этот герр Гродек. Наверное, у него острая седая бородка. Питерс упомянул, что он по национальности поляк, большой любитель животных и в глубине души прекрасная личность. Неужели внешне он уродливый тип? Любовь к животным могла значить все, что угодно. Большие любители животных иногда до дрожи ненавидят человечество.
Какое-то время они мчались по северному берегу озера, в Преньи свернули налево и стали взбираться на высокий холм. Примерно через километр машина съехала на узкую дорожку, ведущую через сосновый лес, остановилась перед железными воротами, и шофер вышел, чтобы их открыть. Затем по подъездной аллее подкатили к большому и малосимпатичному летнему дому.
С деревьев уже опали листья, и сквозь дрейфующую снежную дымку, переходящую в дождь, Латимер мог разглядеть ниже по склону небольшую деревню и белую, с деревянной башней, церковь. Ниже за деревней располагалось озеро, в отсутствие солнца — серое и безжизненное.
Ниже за деревней располагалось озеро, в отсутствие солнца — серое и безжизненное. Пароход вспенивал воду, следуя в Женеву. Для Латимера, который видел озеро летом, картина выглядела безрадостно: унылая, как театр, когда кресла в партере накрыты чехлами от пыли, занавес поднят и сцена, в бледном свете единственной лампы, потеряла свое очарование.
Дверь дома открыла дородная энергичная женщина, по всей видимости, экономка. Латимер оказался в маленьком холле, не более двух метров в ширину. По одной стене на вешалках небрежно были наброшены женские и мужские шляпы и пальто, веревка для альпинизма и странная лыжная палка. У противоположной стены громоздились три пары отлично смазанных лыж.
Экономка взяла у него пальто и шляпу, и Латимер прошел через холл в большую комнату. Она скорее подошла бы гостинице: лестница вела наверх на балкон, который располагался по обе стороны комнаты, а в центре стоял камин с громадным карнизом. В очаге ревело пламя, сосновый пол покрывали толстые ковры. Было очень тепло и чисто.
С улыбкой заверив, что герр Гродек скоро спустится, экономка удалилась. Латимер направился к креслам у камина. Тут же послышалась какая-то возня, на спинку ближайшего кресла вспрыгнула сиамская кошка и недружелюбно уставилась на гостя голубыми глазами. К ней присоединилась еще одна. Латимер шагнул к ним, но кошки, выгнув спины, отпрянули. Стараясь обойти их подальше, Латимер продолжил путь к камину, животные пристально за ним наблюдали. На секунду повисла тишина, нарушаемая треском поленьев в камине. Кошки внезапно подняли головы, уставились писателю за плечо, а потом проворно спрыгнули на пол. По лестнице спускался герр Гродек с протянутой для приветствия рукой и извинениями.
Это оказался высокий широкоплечий человек лет шестидесяти, с уже не столь густой шевелюрой, седеющей, но все еще сохранившей первоначальный соломенный цвет, который подходил к гладким, чисто выбритым щекам и серо-голубым глазам. Лицо грушевидной формы сужалось от широкого лба до маленького сжатого рта, а подбородок плавно переходил прямо в шею. Его можно было принять за англичанина или датчанина с умственными способностями выше среднего: к примеру, за инженера-консультанта на пенсии. В тапочках, мешковатом костюме из плотного твида, с энергичными решительными движениями, он производил впечатление человека, который наслаждается заслуженными плодами безупречной и достойной карьеры.
— Простите, пожалуйста, месье, я не слышал, как приехала машина.
Его французский, хотя и с любопытным акцентом, был очень беглым. Латимеру, впрочем, показалось, что этот рот привычнее изъяснялся бы на английском.
— С вашей стороны, месье Гродек, очень любезно принять меня. Не знаю, что написал вам в письме мистер Питерс, потому что…
— Потому что, — охотно подхватил хозяин, — вы благоразумный человек и не утруждали себя изучением польского. Я вас понимаю — ужасный язык. С Антоном и Симоной вы уже познакомились. — Он показал на кошек. — Они возмущены тем, что я не говорю по-сиамски. Вам нравятся кошки? У Антона и Симоны критический склад ума, и они не похожи на обычных кошек. Правда, mes enfants?
Он схватил одну из них и поднял, чтобы Латимеру было удобнее ее рассмотреть.
— Ah, Simone cherie, comme tu es mignonne! Comme tu es bête!
Кошка встала ему на ладонь.
— Allez vite! Va promener avec ton vrai amant, ton cher Anton!
Кошка спрыгнула на пол и возмущенно прошествовала прочь, а Гродек хлопнул в ладоши.
— Не правда ли, они прекрасны? И так похожи на людей. Знаете, при плохой погоде у них портится характер. Очень жаль, месье, что во время вашего визита погода оставляет желать лучшего. Когда светит солнце, вид отсюда довольно милый.
Латимер был озадачен. И сам хозяин, и то, как он принимал Латимера, абсолютно не соответствовало его ожиданиям.