Хотя кое-что становилось понятным. Например, то, что он оказался беспринципным, безжалостным предателем. Что преступная деятельность была у него в крови. Но это не давало возможности увидеть живого человека, который перерезал Шолему горло, человека, который жил в Париже в квартире Семнадцатого округа. В досье попадались двухлетние, а то и трехлетние пробелы. Что Димитриос делал в это время? Возможно, совершал другие преступления, и гораздо более тяжкие. И что произошло с тех пор, как он год назад приехал в Лион? Какой маршрут привел его на встречу с Немезидой?
Все эти вопросы полковник Хаки не потрудился даже задать, не говоря уже о том, чтобы найти на них ответы. Его интересовала банальная вещь: как избавиться от разлагающегося тела. Однако должны были остаться люди, которые знали Димитриоса, друзья (если, конечно, таковые имелись) и враги, кто-то из Смирны, а может, из Софии, Белграда, Адрианополя, Парижа, Лиона, хоть кто-нибудь в Европе, кто мог ответить на эти вопросы. Если есть возможность найти этих людей и получить ответы, то появится материал для самой необычной из существующих биографий.
Сердце Латимера замерло. Нелепо даже пытаться. Невообразимо глупо. Но если бы он решился, то начинать нужно, например, со Смирны, а дальше, используя в качестве путеводителя досье, проследить жизнь этого человека шаг за шагом. Вот это был бы эксперимент. Ничего нового скорее всего не обнаружишь, однако неудача тоже даст ценные сведения. В романах ведь так легко обойти все шаблонные вопросы. А тут придется задавать их самому. Конечно, человек в здравом уме и твердой памяти вряд ли отправится непонятно зачем к черту на кулички — нет, конечно! Но почему бы не обдумать эту идею? К тому же он немного устал от Стамбула…
Латимер поднял глаза и поймал взгляд полковника. Тот состроил гримасу, намекая на жару. Формальности были улажены.
— Увидели то, что хотели?
Латимер кивнул.
Полковник Хаки повернулся и посмотрел на тело так, как будто оно было частью законченной работы. Замер на секунду или две, затем правой рукой схватил мертвеца за волосы и поднял голову, чтобы заглянуть в невидящие глаза.
— Не правда ли, уродливый малый? Вот какая странная штука жизнь. Я знал о его существовании более двадцати лет, но впервые столкнулся с ним лицом к лицу. А так хотелось бы понять, что видели эти глаза. Жаль, что Димитриос уже никогда ничего не расскажет.
Он отпустил голову, и та с глухим стуком упала на стол. Полковник тщательно вытер руки шелковым платком.
— И чем быстрее он окажется в гробу, тем лучше, — добавил он, когда они направились к выходу.
3
1922 год
Ранним августовским утром 1922 года турецкая армия под руководством Мустафы Кемаль-паши напала на греков в Думлу-Пунаре, в двух сотнях миль западнее Смирны. К утру греческая армия была разбита и отступила к морю. Неспособные противостоять туркам, греки с неистовой жестокостью выжигали поселения. От Алашехра до Смирны не уцелела ни одна деревня. Среди тлеющих руин турки находили тела жителей. Выжившие анатолийские крестьяне помогли им отомстить грекам, которых смогли догнать, и к телам турецких женщин и детей добавились изуродованные трупы греческих солдат. Но большая часть греческой армии бежала морем. Жажда крови неверных все еще не была удовлетворена. Турки захватили Смирну девятого сентября.
В течение двух недель толпы беженцев, спасаясь от надвигающейся турецкой армии, стекались в город, увеличивая и без того уже огромные греческие и армянские поселения. Они решили, что греческая армия вернется и защитит Смирну. Однако армия бежала, и люди оказались в ловушке. Началась резня.
В руки оккупационным войскам попал официальный список армян, входящих в Лигу защиты, и в ночь на десятое отряд регулярной армии вошел в армянские кварталы, чтобы найти и убить тех, чьи имена были в списке.
Армяне оказали сопротивление, и турки пришли в ярость.
Армяне оказали сопротивление, и турки пришли в ярость. Последовавшая бойня явилась своего рода сигналом к действию. Командование дало добро, и на следующий день турецкие войска стали методично вырезать нетурецкие кварталы. Мужчин, женщин и детей вытаскивали из домов и подвалов и убивали прямо на улицах. Город был завален изуродованными телами. Беженцы искали спасения в церквях, но их деревянные стены облили бензином и подожгли. Тех, кто не сгорел заживо, проткнули штыками при попытке к бегству. Ограбленные дома поджигали, и пожар стал распространяться.
Сначала огонь постарались изолировать. Потом ветер поменял направление, унося пламя от турецкого квартала, и войска взялись за старое. Вскоре весь город, за исключением турецкого квартала и нескольких домов возле железнодорожной станции Кассамба, пылал неистовым огнем. Резня продолжилась с неутихающей свирепостью. Войска оцепили город, чтобы не выпустить беженцев с охваченной пожаром территории.
Толпы людей, охваченных паникой, заставляли отступать обратно в ад или безжалостно расстреливали. Если спасательные отряды и вынесли бы тошнотворное зловоние, то они все равно не смогли бы перебраться через горы трупов, валяющихся на узких разрушенных улицах. Смирну превратили в склеп. Тела тех, кто пытался добраться до кораблей в скрытых гаванях, плыли в кровавой воде: застреленные, утопленные, изувеченные лопастями винтов… Но пристань все равно кишела людьми, которые в отчаянии бежали из горящего города. Всего в нескольких метрах от них обваливались дома. Говорят, крики были слышны в миле от берега. Неверная Смирна искупила свои грехи. К тому времени как забрезжил рассвет пятнадцатого сентября, погибло более ста двадцати тысяч человек. Где-то среди этого кошмара находился и Димитриос. Живой.
Шестнадцать лет спустя поезд вез Латимера в Смирну. По дороге писатель решил, что поступил глупо. К этому выводу он пришел, тщательно взвесив имеющиеся факты. Результат ему чрезвычайно не понравился. Тем не менее на два важных обстоятельства нельзя было закрывать глаза. Во-первых, он мог попросить полковника Хаки посодействовать в получении доступа к записям военно-полевого суда и к признанию Дхриса Мохаммеда… Но не сумел придумать внятного объяснения для такой просьбы. Во-вторых, его турецкий был настолько слаб, что даже если бы ему удалось получить доступ к записям, прочитать досье он бы не смог. В принципе не следовало ввязываться в эту странную и даже унизительную погоню. А начинать ее, не имея, образно говоря, ни пистолета, ни патронов, вообще сплошной идиотизм. Наверное, Латимер оставил бы свое расследование и вернулся бы в Стамбул… Если бы в течение часа не нашел в превосходном отеле номер с удобной кроватью, из окна которого открывался вид на залив и на залитые солнцем желто-коричневые горы. И если бы хозяин-француз не предложил в качестве приветствия бокал сухого мартини. Пусть все идет как идет… Есть Димитриос, нет Димитриоса — можно просто погулять по Смирне, раз уж приехал. Писатель начал распаковывать чемоданы.
Латимер, как уже говорилось, обладал цепким умом. Если сформулировать точнее, он не обладал тем типом умственного вентилятора, который дарит своему удачливому владельцу простое решение — забыть. Латимер попытался выкинуть проблему из головы, но она вскоре вернулась и стала исподтишка терзать сознание. Возникло странное чувство, что он что-то потерял. Мысли уходили в сторону от текущих дел, и Латимер безучастно пялился в одну точку, пока неожиданно проблема снова не давала о себе знать. Бесполезно было рассуждать, что раз он сам создал проблему, то ему с ней и разбираться. Бесполезно было убеждать себя, что проблема пустячна и не стоит тратить на нее время. Проблема требовала решения. На второе утро пребывания в Смирне, раздраженно пожав плечами, Латимер пошел к владельцу отеля и попросил найти хорошего переводчика.
Федор Мышкин, лет шестидесяти, наполовину русский, оказался человеком с большим самомнением.