Ясно, что я вел себя эгоистично и ни о чем таком не задумывался. Я надеюсь, со временем ты сможешь посмотреть на эти восемь лет более позитивно. И ведь еще не поздно. Ты очень привлекательна и еще молода. Это разумно — осознать, когда закончился определенный жизненный этап и пора двигаться дальше.
Но сейчас, даже в этой тьме, ему показалось — он увидел на ее лице презрение.
— Ты хочешь сказать: пора меня бросить?..
— Нет, вовсе не это. Пора двигаться дальше. Разве ты сама не об этом говорила? О чем же иначе весь этот разговор?
— Так ты на мне не женишься? Ты не передумаешь?
— Нет, Флавия. Я не передумаю.
— Все дело в Маноре, верно? — сказала она. — Между нами не встала другая женщина — это все твой дом. Ты никогда не спал со мной здесь, ни разу, верно? Ты не хочешь, чтобы я была здесь. Во всяком случае — постоянно. Как твоя жена.
— Флавия, это же смехотворно! Я вовсе не подыскиваю себе хозяйку замка.
— Если бы ты жил в Лондоне, в своей барбиканской квартире, мы бы сейчас не вели этот разговор. Мы могли бы быть счастливы там. Но здесь, в Маноре, мне нет места, я вижу это по выражению твоих глаз. Все в этом доме и вокруг него — против меня. И не думай, что никто тут не знает, что мы — любовники! Все знают: Хелина, Летти, Бостоки, даже Мог. Вероятно, ждут с интересом, когда же ты меня прогонишь. А если это случится, мне придется терпеть их унизительную жалость. Я еще раз спрашиваю тебя: ты на мне женишься?
— Нет, Флавия. Прости, не женюсь. Мы не будем счастливы вместе, и я не хочу пойти на этот риск и потерпеть еще одну неудачу. Тебе придется признать, что это конец.
И вдруг, к его ужасу, она расплакалась. Схватилась за его куртку, прислонилась к нему, и он услышал ее громкие, задыхающиеся рыдания, почувствовал, как содрогается все ее прижавшееся к нему тело, как касается его щеки мягкий шерстяной шарф, ощущал ее такой знакомый аромат, запах ее дыхания. Взяв ее за плечи, он произнес:
— Не плачь, Флавия. Это ведь освобождение. Я отпускаю тебя на свободу.
Она отстранилась, сделав безнадежную попытку держаться с достоинством. Подавив рыдания, сказала:
— Будет выглядеть странно, если я неожиданно исчезну, тем более что завтра миссис Скеффингтон предстоит операция, а мисс Грэдвин еще требует ухода. Так что я останусь, пока ты не отправишься на свои рождественские каникулы. Но когда ты вернешься, меня здесь не будет. Только прошу тебя об одном: пообещай мне… Я ведь никогда ни о чем тебя не просила, правда? Твои подарки на дни рождения и на Рождество всегда выбирала твоя секретарша, или их посылали прямо из магазина — я всегда это знала. Приходи ко мне сегодня ночью, приходи в мою комнату. Это будет в первый и последний раз, я обещаю. Приходи попозже, после одиннадцати. Это не может вот так закончиться.
К этому моменту ему так отчаянно хотелось от нее избавиться, что он сказал:
— Конечно, приду.
Флавия пробормотала «Спасибо» и, отвернувшись, торопливо зашагала назад, к дому. Время от времени она вроде бы спотыкалась на ходу, и Джордж старался побороть стремление подхватить ее, найти какое-то последнее слово, которое могло бы смягчить ее горе, как-то успокоить. Но такого слова не было. Он вдруг понял, что уже перебирает в уме имена кандидаток на замену Флавии в операционной. Кроме того, он осознал, что его умолили дать просто пагубное обещание, которое он теперь не может не выполнить.
Джордж подождал, пока ее фигура не превратилась в неясный силуэт, а затем и вовсе исчезла во тьме. Но он все еще ждал. Взглянув наверх, на окна западного крыла, он увидел два расплывчатых пятна света: одно в палате миссис Скеффингтон, другое — соседнее, у Роды Грэдвин. Значит, по-видимому, включена лампа у ее кровати и ко сну ее еще не подготовили.
Значит, по-видимому, включена лампа у ее кровати и ко сну ее еще не подготовили. Он вспомнил ту ночь, чуть больше двух недель назад, когда он сидел на камне, а потом видел, как появилось в окне ее лицо. И задумался о том, что же такое особенное было в этой пациентке, что так захватило его воображение? Скорее всего дело в той загадочной фразе, в том так и не получившем объяснения ответе, когда у себя в консультативном кабинете на Харли-стрит он спросил ее, почему она так долго ждала, Прежде чем избавиться от этого шрама.
«Потому что нужды в нем у меня больше нет».
14
За четыре часа до этого Рода Грэдвин медленно обретала сознание. Первым, что она увидела, открыв глаза, был небольшой диск. Он висел в воздухе прямо перед ней, словно плывущая по небу полная луна. Мысли ее, все еще мешавшиеся, были прикованы к этому диску: Рода пыталась понять, что это такое. Это же не может быть луна, думала она. Диск слишком плотный, и он не движется. Но вот диск стал четко виден, и она разглядела, что это — настенные часы в деревянной раме и с тонким внутренним ободком из меди. Несмотря на то что стрелки и цифры на циферблате становились все отчетливее, она не могла понять, который теперь час; решив, что время не имеет значения, Рода тотчас же оставила эти попытки. Она поняла, что лежит на кровати в незнакомой комнате и с ней в этой комнате находятся какие-то другие люди, движущиеся неслышными шагами, словно бледные тени. Но тут она вдруг все вспомнила. Ей же должны были убрать шрам, так что ее, видимо, подготовили к операции. Интересно, когда она начнется?..
А потом она почувствовала, что что-то случилось с левой половиной ее лица. Саднило и ощущалась какая-то причиняющая боль тяжесть, словно там прилип толстый пластырь. Он частично закрывал краешек рта и оттягивал уголок левого глаза. Рода тихонько приподняла руку, не уверенная, хватит ли у нее сил двигать ею, и осторожно коснулась лица. Левой щеки на месте не было. Пытливые пальцы Роды обнаружили там лишь какую-то твердую массу, грубоватую на ощупь и перекрещенную полосками чего-то похожего на липкую ленту или пластырь. Кто-то мягко опустил ее руку на место. Знакомый успокаивающий голос произнес: «Я бы не трогал накладку некоторое время». И тогда Рода поняла, что она лежит в реанимационной палате, а две неясные фигуры у ее кровати, уже обретающие более четкую форму, должно быть, мистер Чандлер-Пауэлл и сестра Холланд.
Она подняла глаза и попыталась правильно произнести слова — губы плохо слушались, им мешала накладка.
— Как все прошло? Вы довольны?
Ее слова больше походили на карканье, но, казалось, мистер Чандлер-Пауэлл ее прекрасно понял. Она снова услышала его голос — спокойный, властный, ободряющий:
— Очень хорошо. Надеюсь, через некоторое время вы тоже будете довольны. Теперь вам нужно побыть здесь и отдохнуть — не очень долго, а потом сестра Холланд отвезет вас в вашу палату.
Рода лежала, не двигаясь, а предметы вокруг нее постепенно уплотнялись. «Интересно, сколько часов длилась операция? — думала она. — Один, два, три?» Сколько бы операция ни длилась, это время для Роды потерялось в некоем подобии смерти. Это состояние, должно быть, столь же похоже на смерть, как могло бы походить на нее любое человеческое представление об абсолютном уничтожении времени. Она погрузилась в размышления о разнице между такой временной смертью и сном. Проснуться после сна, даже очень глубокого, всегда означает сознавать, что прошло сколько-то времени. Мозг хватается за обрывки последних сновидений, пытаясь уловить их прежде, чем они безвозвратно исчезнут. Рода решила проверить свою память, мысленно проживая вчерашний день. Она сидела в машине, по которой хлестал дождь, потом приехала в Манор, впервые вошла в Большой зал, распаковала в палате вещи, говорила с Шарон. Но ведь это наверняка происходило во время ее первого визита, более двух недель назад.