Могу поклясться, обдумывает, что я должна купить. Она очнулась на минутку при слове «плескаться», кивнула и, сказав: «Да, конечно…», прикусила, по всей видимости, язык и снова погрузилась в размышления о хозяйстве.
Юлия, как человек последовательный, упорно молчала, сохраняя при этом приятное выражение лица и вежливый интерес в глазах. Я решила обязательно дозвониться до Хани, чтобы выяснить, открывает ли она хоть иногда рот по собственной инициативе, если ее никто не спрашивает. При этом она никак не походила на дебилку, в отличие от второй жены моего мужа.
Свернув на мужа, я задумалась и не только перестала слушать словоблуда, но и забыла проследить, оближет ли он ложку. Позже оказалось, что Алиция тоже об этом забыла. Боюсь, Мажена нам этого не простит.
Я ушла в себя. Там к моему бывшему вдруг прибился мой актуальный увядающий супермен, отличавшийся от пана Вацлава тем, что сам никогда поперед уличного оркестра не выскакивал, а только отвечал на заданные вопросы, но уж отвечал так, что никому мало не покажется. Обстоятельно, детально и так подробно, что человек лез на стенку и готов был на все, лишь бы отвязаться от затронутой темы, но не тут-то было. А если ему и удавалось вставить два слова, то дело только ухудшалось, ибо на сцену курцгалопом въезжала новая тема, не менее тщательно развиваемая. В результате выходила жуткая тягомотина, этакое принудительное просвещение под страхом проклятия на веки вечные, отвертеться от которого (просвещения, конечно, а не проклятия) не было никакой возможности.
И как прикажете в такой ситуации следить за ложками! По магазинам я отправилась, озадаченная наставлениями Алиции купить, что надо, притом не обязательно самое дорогое из того, что мне попадется на глаза, но обязательно наименее трудозатратное в приготовлении.
— Ты у себя дома тоже гостей принимаешь, — проворчала подруга. — И они со своей жратвой не приходят, поэтому поступай, как знаешь.
— Еще как приходят. У себя я как раз хрен бы купила, в том смысле, что один хрен в магазинах и есть. — Выдав на прощание эту краткую характеристику развитого социализма в польском издании, я удалилась.
Впервые Алиция спихнула на меня обязанность по снабжению дома, хотя гостей у нее бывало и поболее, чем теперь. Сама она как раз совсем недавно досрочно вышла на пенсию, чтобы спокойно заниматься своей любимой керамикой, и времени у нее было предостаточно. Никогда раньше она так не поступала, максимум просила купить по дороге какую-нибудь мелочь, но чтобы все и сразу, без согласования и подробнейшего обсуждения? Странно…
И вообще, все мне вдруг стало казаться странным, включая поведение Алиции. В нормальной ситуации она отправилась бы за покупками сама или поехала со мной, а сейчас почему-то повела себя иначе. Опасалась оставить дом на Ромео с Джульеттой? Но не могла же Ханя рекомендовать ей в качестве гостей двух подозрительных типов!
Пришлось мне все эти загадки из головы выкинуть, так как я вспомнила про грядущий визит Эльжбеты и Олафа, прониклась чувством ответственности, и проблема закупки продовольствия в условиях капиталистического изобилия сразу повернулась ко мне своей приятной стороной, так что я с удовольствием переступила границу датского продовольственного рая.
А когда я вернулась на базу с набитым продуктами багажником, Алиция опять показала зубки то ли в улыбке, то ли в оскале раздражения. Пан Вацлав пытался помочь ей в кухне и, кажется, опять что-то отчебучил. Расспрашивать я не стала, затащила продукты и как последовательная свинья сбежала в огород, чтобы сжечь подсохшую хворостяную мелочь и нападавшие на дорожку ветки. Оправдание у меня было подготовлено заранее: это якобы последняя возможность устроить им аутодафе, так как буквально через несколько дней вступит в силу запрет на разжигание костров в летние месяцы, а значит, весь собранный мною в красивые кучки сушняк может так и остаться лежать до самого сентября.
Юлия полулежала на террасе в садовом кресле, заваленном подушками. Вероятно, ей было достаточно удобно, так как эта мебель требовала именно такой позиции, сидеть же на ней было сущей пыткой. На всякий случай я свои древесно-стружечные работы проводила, отвернувшись от дома, чтобы, боже упаси, не принимать участия ни в чем, что там могло происходить.
И снова я поймала себя на мысли об аномальности ситуации. Ведь в доме у Алиции всегда случается что-то крайне интересное, захватывающее. Иногда эти события утомляют, но остаются при этом яркими, загадочными, таинственными. И я радостно во все эти дела влезала, вертелась, как слон в посудной лавке, а если не вертелась, то наблюдала со стороны, слушала, сплетничала. А теперь что? Может, у меня температура? Заболела я, что ли? Или это пан Вацлав вызывает у меня ассоциации с моей личной жизнью? Нет, не то. Тогда в чем аномалия? В упорном молчании Юлии? Пожалуй, но не только. В доме изменилась атмосфера! Да, нечто неуловимо неправильное носится в воздухе…
Интересно, они так и будут все время безвылазно сидеть у Алиции на шее, никуда не поедут, ничего не посмотрят?
А вот и Алиция, я как в воду глядела! Она вышла из дому вместе с паном Вацлавом, направляясь по боковой дорожке к орешнику, показывая ему путь к контейнерам с компостом. Пан Вацлав с полным ведром этого добра проследовал в указанном направлении, а Алиция подошла ко мне. Выглядела она так, будто вырвалась на волю из душного чулана и теперь жадно дышала свежим воздухом полной грудью.
— Может, перекусим?
Завтрак уже давно был в прошлом, подкрепиться не мешало. Я оперлась на палку, которой орудовала у костра вместо кочерги, на этот раз она была достаточной длины и соответствовала требованиям техники безопасности.
— Съесть бы я что-нибудь съела, но лучше прокачусь к палатке Ирмы и куплю себе там сосиски.
— Сказать, что я о тебе думаю?
— Во-первых, не обо мне, а во-вторых, я думаю то же самое. И вообще, можешь сама туда съездить, а я, так и быть, пожертвую собой и останусь дома.
— Не могу. У меня одно колесо спустило, и аккумулятор разрядился.
— Ромео тебя подтолкнет. Доедешь на ободе, это совсем рядом.
— Балда. Уж лучше я пешком пойду, тут всего-то пять минут. Ну, семь.
— Десять.
— А вообще-то… Слушай, я, конечно, не хочу преувеличивать, но я бы голову дала на отсечение, что он партийный.
Я постаралась успокоить подругу:
— Подумаешь, велика важность. Моя тетка тоже партийная, а нисколечко на него не похожа.
— Охотно верю, прежде всего с лица…
— Не смей обижать мою тетку! Фигурой тоже, она и ростом пониже, и при бюсте.
— Полагаю, и бороды у нее нет. Надо бы Хане со Збышеком позвонить и спросить, член он партийный или нет, но не хочется зависать на телефоне. Не уверена я, сама пока не пойму, но что-то здесь не так.
Я кивнула, соглашаясь, что еще как «не так», и подбросила сушняка в огонь. Противная куча хвороста исчезала на глазах в пламени и дыму.
— Сейчас вот это сожгу, — сказала я, указывая палкой на костер, — потом оставшиеся толстые ветки сгребу к клумбе и пойду покараулю в доме. Хотя в это время ты Ханю со Збышеком и так не застанешь, она наверняка стоит в очередях, а он по делам ходит. Можно я в кухне побуду и оттуда пригляжу за нашей парой?
— Только не смей в ванной прятаться!
Пан Вацлав выплыл из зарослей крапивы с пустым ведром и направился было к нам, но на пол-пути засомневался, сменил галс и двинулся-таки к супруге, возлежавшей в кресле на террасе. Алиция на всякий случай повернулась лицом к дому.
— Ах, да, — вспомнила я. — Что он такого натворил, что ты так взбеленилась?
— У светильника над плитой крепление разболталось.