— Я никогда ее не слушала. Если она не распространялась о своем прекрасном муже или милом ребенке, то рассказывала о том, что унция сыра у этой торговки дешевле, чем у той, или как сэкономить пенни на буханке хлеба на определенном рынке в определенное время дня. — Актриса громко застонала. — Анна была такой домашней. Она просто не обладала душой актрисы.
— Но она пользовалась успехом, верно?
— Мужчины! — фыркнула Ребекка. — Им нравятся маленькие женщины. Они полагают, что если женщина ростом с ребенка, то и характер у нее такой же податливый.
— Она много флиртовала?
— Совсем не флиртовала. Но это тоже придает очарования, не так ли? Она была слишком, чересчур скромна и немногословна. Не совсем амплуа девственницы, но, возможно, амплуа Мадонны. Домашняя и недоступная.
— У нее было много поклонников?
— Настоящих или из толпы?
— И тех и других. — Элпью не понимала, какая между ними разница.
— Можно предположить, что настоящим поклонником был ее же муж. Что касается других, то у всех у нас они есть. Даже у мужчин и у толстых морщинистых старух, подвизающихся на ролях дуэний, ведьм и служанок.
— Мог ли один из этих фанатиков потерять самообладание, например?
Расхохотавшись, Ребекка вскочила со стула, на который было села.
— А кто из них вообще владеет собой? — Она выдвинула ящик большого секретера из резного дуба. — Вот некоторые из моих трофеев. — Она вытащила кипу писем, домашней вязки перчатки, шарфы, лоскуты надушенного шелка, куколок, коробочки с леденцами, безделушки. — И должна заметить, это подарки только этого сезона. Начиная с сентября. Добровольные подношения от восторженных поклонников театра, накопившиеся за полгода. В конце каждого сезона я их все выбрасываю.
Элпью в изумлении покопалась в ящике. Выбор, как в рыночной лавке.
— А чего эти люди хотят в ответ?
Ребекка взяла особенно отвратительную вязаную куклу.
— Прикоснуться ко мне, когда я прохожу мимо, надеясь, что я замечу их и удостою улыбки. С тех пор как король Вильгельм прекратил прикасаться к людям, избавляя их от золотухи, это, как видно, должны взять на себя актеры. Разница только в том, что фанатики больны не золотухой, а безумием.
Элпью вспомнила толпу у концертного зала — какой требовательной она была. И какой настойчивой.
— Высшее отличие — назвать их по имени. Я стараюсь никогда этого не делать. Но Анна Лукас, она помнила всех и каждого. — Ребекка моментально перевоплотилась. — «Добрый день, Мартин. Зачем ты снова пришел? Я уверена, ты видел эту пьесу уже три раза», «Джон, как это мило, большое спасибо за платок», «Сэм, как ты добр, конфеты были ТАКИИЕ вкусные». Отталкивающее зрелище.
— Мистер Сиббер раздает фанатикам леденцы.
— Сиббер — раболепствующий, пресмыкающийся, прилипчивый подхалим. Он заигрывает с актерами, с публикой, с управляющим, с фанатиками. Короче, обхаживает всех, за одним исключением.
— И каким же?
— Кроме своей жены, разумеется.
— А почему так?
— Потому что ее он уже завоевал. И теперь она никто. Когда-то она была актрисой. Он посчитал важным, чтобы один из них оставил сцену, дабы ухаживать за другим. Он держит ее дома и обращается как с помесью племенной кобылы и рабыни с сахарных плантаций.
— Сиббер вам не нравится?
— Он никому не нравится. Его собственный тесть даже не пришел на свадьбу. Чтобы мистер Сиббер не наложил лапу на его деньги, старик потратил их все — а состояние было немалое — на сооружение плавучего дворца развлечений на Темзе.
— «Причуду»? — Элпью знала данное заведение.
— Хотя большого значения это не имело. Сиббер — хитрый тип.
— Хотя большого значения это не имело. Сиббер — хитрый тип. Он, должно быть, уже владеет целым состоянием, если судить по его склонности к азартным играм.
— Он богат? А с чего?
— Работает актером, пишет пьесы, раболепствует, пресмыкается...
У Элпью родилась идея в отношении Сиббера. Если у него есть свободные деньги, она займет у него и сразу же выкупит графиню.
— Как Сиббер ладил с миссис Лукас?
— Это зависело от того, что ему было надо. Я знаю, что одно время он ее преследовал.
— Преследовал?
— О, ты знаешь — пытался дотронуться до ее сисек, стоял слишком близко в кулисах, обычные приемчики. — Она вздохнула. — Когда тебе наплевать, что о тебе думают люди, ты можешь послать их куда подальше. Анне Лукас хотелось, чтобы ее все любили, поэтому она ничего не говорила, и, следовательно, положение ухудшалось. А потом она прибежала в гримерную вся в слезах, потому что он сорвал поцелуй. Если б она с самого начала просто дала ему по морде, так далеко это не зашло бы.
— А что вы можете сказать о муже Анны, мистере Лукасе?
— Вполне могу представить, что ему хотелось ее убить. Все эти бесконечные нежности кого угодно доведут до убийства.
На каминной полке пробили часы.
— Мы опоздаем. — Ребекка торопливо принялась собирать и бросать в кожаную сумку вещи. — Я хочу, чтобы ты поняла, Элпью, ты должна находиться со мной на сцене. Ты или кто-то, кому я могу доверять.
— Но почему на сцене? Там вас никто не сможет убить.
— Ха! А зрители! — засмеялась Ребекка. — Сцена всем вам кажется другим миром. — Наклонившись над столом, она заговорила серьезно: — От зрительного зала нас отделяет всего несколько футов. Если кто-то решит запрыгнуть на сцену и перерезать мне горло, ему ничто не помешает... А я окажусь совершенно к этому не готова, так как буду в образе.
— Значит, мне нужно все время следить за зрителями... — Перед Элпью забрезжил путь к спасению. — А если мне придется говорить слова, то вы должны понять, мистрис Монтегю, я не смогу этого сделать.
— Возможно, угроза будет исходить не от зрителей. А вдруг Лукас убил кто-то из актеров, и этот актер может пырнуть меня на сцене. А публика посчитает, что это часть спектакля. В пьесах постоянно кого-то режут, и иногда актеры несколько увлекаются своей ролью, они сами так говорят. Что, если кто-то заменит бутафорский кинжал настоящим? Такое легко может случиться.
— Сдается мне, — твердо сказала Элпью, — что я никогда не смогу запомнить слова, движения и жесты и в то же время сосредоточиться на вашей охране. Будет лучше, если я найду укромный уголок в театре, откуда смогу наблюдать за другими актерами и публикой в течение всего вашего выступления.
— Уходим, — Ребекка глянула на часы на камине, — или меня оштрафуют. — Она схватила Элпью за руку. — Ты выиграла. Будешь держать мой шлейф. Это достаточно просто. Роль без слов.
Она вышла из квартиры и начала спускаться по лестнице, Элпью, спотыкаясь, последовала за ней.
— Но... мистрис Монтегю, я не могу... я должна навестить миледи.
— Навестить? — Ребекка обернулась на ступеньках. — Что значит «навестить»?
Элпью прикусила губу.
— Сообщить ей, чем я занимаюсь.
Ребекка пристально на нее посмотрела.
— Мы опаздываем, а если опоздаем, нас оштрафуют.
И, схватив Элпью за руку, она потащила ее по Литтл-Харт-стрит.
Удовольствия от обеда графиня не получила: кусок черствого хлеба, в основном состоявшего из мела, как ей показалось, и что-то похожее на рагу. Совершенно непонятно, из чего приготовленное. С одинаковым успехом это могла быть и треска, и кролик. Она отодвинула тарелку. Внезапно даже стряпня Годфри показалась ей заманчивой.