- А вы не из слабаков, - отметил он, взяв мой журнал.
- Да неужели? - Я взглянул на часы. - Я здесь уже полчаса. А вы не торопитесь.
- В самом деле? Простите. Рад, что вы не скучали. Я вижу, вы думаете, что не задержитесь здесь надолго.
- А разве другие так не думают? - Я пожал плечами, рассматривая нарыв на его шее размером с орех, натертый засаленным воротником.
Когда он снова заговорил, его голос звучал так, как будто он шел у него откуда-то изнутри. При этом подбородок, покрытый шрамами, опускался на его широкую грудь - как у тенора, поющего в кабаре.
- Ну-ну, - сказал он. - Вы ведь частный сыщик, не так ли? Профессиональная ищейка. Позволено ли мне будет спросить, как вы зарабатываете себе на жизнь?
- А в чем дело? Вам что, перестали регулярно поступать взятки? - Он заставил себя ответить улыбкой на мои слова. - У меня все в порядке.
- Вам не скучно работать одному? Вы ведь были полицейским. У вас здесь остались друзья.
- Не смешите меня. Я работаю с напарником, так что у меня есть плечо, в которое я могу поплакаться, понятно?
- Ах да, ваш напарник. Должно быть, Бруно Штальэкер, верно?
- Точно. Я мог бы дать вам его адрес, но, мне кажется, он уже женат.
- Хорошо, Гюнтер, я вижу, вас трудно напугать. Хватит ломать комедию. Вас взяли в четыре тридцать. Сейчас семь...
- Если хочешь узнать точное время, спроси полицейского.
- Но вы так и не поинтересовались, зачем вас привезли сюда.
- Думаю, именно об этом мы и говорим.
- Неужели? Предположим, я ничего не знаю. Для такой ищейки, как вы, не составит труда это выяснить?
- Черт возьми, послушайте, это вы разыгрываете комедию, а не я, поэтому не ждите, что я подниму для вас занавес и включу свет. Давайте играйте, а я попытаюсь понять, когда надо будет смеяться и хлопать в ладоши.
- Очень хорошо, - сказал он, его голос стал более твердым. - Итак, где вы были прошлой ночью?
- Дома.
- У вас есть алиби?
- Да. Мой плюшевый медвежонок может подтвердить, что я лежал в постели и спал.
- А до этого?
- Навещал своего клиента.
- Не можете ли вы мне сказать кого?
- Послушайте, мне это не нравится. Что вы все крутите? Говорите, в чем дело, или я не скажу больше ни слова.
- Там внизу ваш напарник.
- Что он натворил?
- Что он натворил? Он умер.
- Умер? - Я покачал головой.
- Точнее, его убили. Так мы обычно это называем.
- О Боже! - сказал я, снова закрывая глаза.
- Да, вы правы, Гюнтер, это мое представление. Но я надеюсь, что вы мне все-таки поможете с занавесом и светом.
Он ткнул указательным пальцем в мою окоченевшую грудь.
- Так что давайте не увиливайте, отвечайте.
- Вы безмозглый осел! Вы думаете, я в этом замешан? О Боже, это был мой единственный друг. Когда вы и ваши друзья-умники из Алекса услали его в какую-то дыру в Шпреевальде, я единственный помог ему оттуда выбраться. Только я понимал, что, хотя он и относился к нацистам с прохладцей, он все-таки хороший полицейский.
Я с горечью покачал головой и снова выругался.
- Когда вы его видели в последний раз?
- Прошлой ночью, около восьми часов. Я оставил его на автомобильной стоянке за театром "Метрополь" на Ноллендорфплац.
- Он работал?
- Да.
- Что он делал?
- Выслеживал одного типа. Вернее, наблюдал за ним.
- За тем, кто работает в театре или живет в близлежащем доме?
Я кивнул.
- Так все-таки за кем же?
- Я не могу вам этого сказать. По крайней мере, пока не могу. Я должен посоветоваться со своим клиентом.
- Которого вы мне, конечно, тоже не назовете. Вы думаете, вы священник? Это убийство, Гюнтер. Или вы не хотите поймать убийцу вашего напарника?
- А сами вы как считаете?
- Я считаю, вы должны учесть вероятность того, что ваш клиент мог приложить к этому руку.
Предположим, он вам скажет: "Господин Гюнтер, я запрещаю обсуждать этот несчастный случай с полицией". Куда это нас приведет? - Он покачал головой. - Не надо юлить, Гюнтер. Или вы расскажете мне обо всем, или вам придется рассказать все на суде. - Он встал и направился к двери. - Решайте сами. Подумайте. Я никогда не тороплю.
Он закрыл за собой дверь, оставив меня терзаться чувством вины за все те случаи, когда я злился на Бруно и его безобидную трубку.
Примерно через час дверь снова открылась, и в комнату вошел человек в чине высшего офицера СС.
- Я все думал, когда же вы появитесь? - сказал я.
Артур Небе вздохнул и покачал головой.
- Мне очень жаль Штальэкера. Он был хорошим человеком. Естественно, ты бы хотел увидеть его. - Небе предложил мне следовать за ним. - А затем, боюсь, тебе придется встретиться с Гейдрихом.
За внешним кабинетом и анатомическим театром, где патологоанатом работал с обнаженным телом юной девушки, располагалась длинная холодная комната, в которой я увидел рядами стоящие столы. На некоторых из них лежали человеческие тела, одни - в обнаженном виде, другие - покрытые простынями, некоторые, как Бруно, были еще в одежде и больше напоминали предметы забытого, багажа, чем людей.
Я подошел к столу, где лежал мой мертвый напарник, и какое-то время с тяжелым чувством смотрел на него. Рубашка на груди Бруно выглядела так, будто он вылил на себя целую бутылку красного вина, рот широко раскрыт, словно он сидел в кресле у зубного врача. Существует много способов прекратить сотрудничество, но ни один из них не делает этот разрыв таким окончательным, как убийство.
- Никогда не знал, что у него была вставная челюсть, - рассеянно произнес я, увидев, как что-то металлическое сверкнуло во рту у Бруно. Удар ножом?
- Да, один удар, прямо в сердце. Били снизу под ребра, в подложечку.
Я взял его руки и внимательно их осмотрел.
- Ладони не порезаны, значит, он не защищался, - отметил я. - Где его нашли?
- На автомобильной стоянке у театра "Метрополь", - сообщил Небе.
Я распахнул его куртку и заметил, что в кобуре нет пистолета, расстегнул рубашку, все еще липкую от крови и принялся изучать рану. Чтобы сказать что-либо определенное, нужно смыть кровь, но было видно, что края входного отверстия разорваны, как если бы нож в ране повернули.
- Тот, кто это сделал, знал, как можно убить человека ножом, - сказал я, - Похоже на штыковую рану. - Я вздохнул и покачал головой. - Не стоит приглашать сюда его жену, я сам сделаю формальное опознание. Ей уже сообщили?
- Не знаю. - Небе пожал плечами. Он провел меня к выходу из анатомического театра. - Но думаю, что ей скоро сообщат.
Патологоанатом, молодой человек с большими усами, прервал работу над телом девушки, чтобы покурить. Сигарета, которую он держал рукой, одетой в перчатку, запачкалась в крови, и немного крови попало на его нижнюю губу. Небе остановился и посмотрел на курящего патологоанатома и мертвое тело с выражением, в котором угадывалось нечто большее, чем легкое отвращение.
- Что, - сердито спросил он, - еще одна?
Патологоанатом лениво выпустил дым, и лицо его скривилось в гримасе.
- Судя по этой стадии исследования, определенно схожий случай, - сказал он. - У нее все те же признаки.
- Понятно. - Было очевидно, что Небе не высокого мнения о молодом патологоанатоме. - Надеюсь, ваш отчет будет подробнее, чем предыдущий. Не говоря уж о точности. - Он резко отвернулся и быстро пошел к выходу, добавив громко через плечо: - И постарайтесь, чтобы я получил его как можно скорее.
В служебной машине Небе, по дороге к Вильгельмштрассе, я спросил его, что все это значит.
- Я имею в виду то, что мы видели в анатомическом театре.
- Мой друг, думаю, что как раз сейчас ты обо всем узнаешь, - ответил он.
Штаб-квартира СД - службы безопасности, которую возглавлял Гейдрих, Вильгельмштрассе, 102, снаружи выглядела совершенно безобидно.