– В сентябре семьдесят седьмого, на пикнике студенческого самоуправления в парке Эйзенхауэра на Острове.
– До или после снимка на плака…
– После, – ответил он, допивая, – на несколько лет позже. Та фотография на плакате сделана во время школьного бала.
Я одним глотком допил свой скотч и помахал рукой официантке, чтобы она принесла еще.
– Итак…
– Совершенно верно, – опередил меня Салли. – По всему городу развешан миллион чертовых плакатов «Разыскивается!», и ни на одном из них Патрик не похож на парня, которого мы разыскиваем. Вы спросите меня почему. И я отвечу вам – не знаю.
– Как вы это достали? – спросил я, махнув фотографией в его сторону.
– Нашел на своем столе на прошлой неделе. Тот, кто положил, пожелал остаться неизвестным. Отпечатков пальцев нет. Нет записки о выкупе. Никто не позвонил. Я подумал, наконец‑то намек, вроде маленькой трещинки во льду. Мы тихо‑мирно пригласили родителей. Мы не хотели давать им напрасной надежды. Поэтому я показал снимок старику, а он набросился на меня: Где я взял эту фотографию? Лучше мне ее не использовать. Я должен делать свою работу и найти мальчика. Я ленивый дурак, такой же, как все болваны в Отделе розыска пропавших. Он отнимет у меня жетон. И так далее, и тому подобное…
– Ну и?..
– Ну и… – Салли улыбнулся, чокнулся очередной бутылкой с моим стаканом, – пошел он к черту! Он сам принес нам это дело. Я буду над ним работать как умею, верно?
– Верно.
– Неверно. – Он покачал головой. – Совершенно неверно. Меня вызвали в кабинет начальника и не велели пользоваться этим снимком, не беспокоить родственников и не предпринимать никаких шагов, не согласовав с ним.
– Полицейское начальство?
– Кто же еще? Мой начальник общается со мной, только если ему прикажут, то есть если кто‑то скажет ему, что именно он должен сделать.
– Вспомни Исаака Ньютона – дерьмо течет в одном направлении и не снизу вверх.
– Итак, у папаши Малоуни имеются связи, да? – спросил он.
– Джо Донохью.
– Помощник мэ…
– Он самый.
– Фрэнсис Малоуни, ничтожный подонок. – Салли не мог поверить. – Трудно себе представить, что он так высоко летает.
– Согласен, но это так.
Я допил свой скотч, он – доел цыпленка и покончил с пивом. Мы молчали: каждый ждал, что два главных вопроса задаст другой. Если семейство Малоуни взялось организовать всех этих добровольцев в городе и вокруг него, нанять сыщиков и обеспечить поддержку могущественных союзников, почему они сознательно дали для плаката такую старую фотографию своего сына? А когда этот факт обнаружился, почему они так стараются, чтобы последнее фото увидело как можно меньше людей?
Моя третья порция скотча сделала это за нас.
– Почему?
– Слишком много почему. И слишком много ответов. Выбирайте на любой вкус. Но я не дурак. – Салли наклонился над столом и зашептал: – Мальчишка сбежал. Отец это знает. Весь фарс – для жены.
Слишком много суеты, подумал я, хотя мнение детектива Салливэна может оказаться полезным. Говорят, гениальность Эйнштейна проявлялась в том, что он мог свести сложное явление к простой элегантной формуле. Я видел об этом передачу на 13‑м канале. Но семейная динамика не термодинамика, а Салли не Эйнштейн. Здесь должно быть что‑то большее, чем фарс для жены, обязательно.
Но я промолчал.
Район Бруклина Флэтлендс – не из тех, что снимают на открытки для туристов из Кеноши.
Однако если в поисках нирваны вы пустились бы в паломничество по автомобильным свалкам, это оказалось бы то, что надо. Люди, которые воруют машины, тащат их во Флэтлендс, чтобы разобрать на запчасти либо в подходящий момент отправить по воде за океан. Следовательно, эти места непреодолимо влекут к себе полицейских, особенно из спецподразделения по угонам.
Увидев меня, Рико удивился, но радости в этом удивлении я не заметил. По всей видимости, на улицах действует очень активная мафия, которая ворует автомобили и разбирает их на части для продажи. Неужели я не мог придумать ничего лучше, чем постучаться в заднюю дверь их фургона, откуда они ведут наблюдение? Я ответил, что поглупел от трех скотчей и потерял время из‑за закадычного приятеля. Он извинился и сказал полицейским в фургоне, что наверняка успеет вернуться до того, как что‑нибудь случится.
Чтобы выпить кофе, закусочная «Радуга», притулившаяся на перекрестке улиц Флэтленд и Ралф, была ничем не хуже любого другого заведения. Рико со смехом сказал, что местные мафиози, которые промышляют продажей запчастей от краденых автомобилей, часто пьют кофе в этой закусочной. Я не засмеялся. Мне не показались забавными его слова, что у него с утра замерзли сопли на усах.
– Мы встретились с Салли за ланчем, – сказал я. – Он показал мне снимок
– Ну, и что дальше?
– На нем был Патрик Малоуни.
Рико сразу сделался серьезным.
– И ты вытащил меня из фургона только для того, чтобы сообщить это?
– На этом снимке он не похож на себя на плакате.
– Господи, Мо! Кто похож на себя на фотографиях? Давно ты заглядывал в свое личное дело? Возможно, там ты похож на Уолфмана Джека.
– Значит, ты действительно ничего не знал?
– О чем? – Он терял терпение.
Я объяснил ему разницу и обратил его внимание на то, что Малоуни отказался публиковать последнее по времени фото. Еще я сказал, что нахожу весьма подозрительным молчание Рико по этому поводу.
– Для меня это новость, – сказал он, прижав руку к груди. – Ты думаешь, я знаю, как на самом деле выглядит этот парнишка? По‑моему, я встречал его всего один раз, на моей свадьбе. Ты тоже там был, помнишь, как он выглядит?
– Ладно, я понял.
– Малоуни и моя жена не такие уж близкие родственницы. Ко мне обратился Малоуни‑старший. До того вечера, как мы у них были и я рассказал Анджеле о тебе и той девчушке, нас не приглашали.
Я извинился перед Рико. Он кивнул. Возвращаясь из закусочной на стоянку и неся кофе напарникам, Рико напомнил мне кое‑что.
– Ты помнишь любимую шутку парней, которые работают в Отделе убийств? Иногда, когда к ним попадает дело, труп похож на тридцатилетнюю десятидолларовую проститутку с привычкой к героину и длинным, как разделительная желтая линия вдоль Оушн‑паркуэй, списком приводов, и им приходится идти и разыскивать ее мать для опознания, знаешь, что она всегда говорит?
– Она была такой милой девочкой…
– Именно, Мо. Малоуни не первые родители, которые отказываются видеть свое дитя таким, каким его видит окружающий мир.
Рико оставил меня у машины, а его слова все еще звучали в моих ушах. За десять лет знакомства с ним это была самая мудрая мысль, которую он произнес. Я не мог отделаться от вопроса: чего не желали видеть Малоуни?
На сей раз, когда зазвонил телефон, я видел сон. Я открыл глаза, и сон испарился.
– Да, – пробормотал я, вглядываясь сонными глазами в красные цифры на моем радиобудильнике: 3:20.
– Это Салли… Детектив Саллив…
– Я узнал, – зевнул я. – Просто медленно соображаю после трех.