Я попытался стучать ногой. Не повезло, ноль попаданий из трех попыток. В конце концов я толкнул дверь, она оказалась не заперта, и, поскольку никто меня не пригласил, я вошел сам.
Спиной ко мне и лицом к стереопроигрывателю сидел парнишка. Я удивился, что от такой громкой музыки у него не течет кровь из ушей. Он курил кальян в форме черепа, с упоением посасывая мундштук. Я остановился полюбоваться живописью: никаких дурацких черных постеров, одни только репродукции обложек альбомов популярных групп. Слева была изображена призма на черном фоне «Темной стороны Луны». Справа я увидел кузнечика с альбома «Steely Dan's Katy Lied». В затылок мне недобро уставился «Акваланг». Арон всегда считал мое пристрастие к рок‑музыке свидетельством незрелости. Может, и так. Но ведь Арон называл Вудсток сигналом к космическому апокалипсису.
Я не удосужился объявить о своем приходе, а просто похлопал парнишку по плечу. Он испугался, выплюнул порцию сока себе на джинсы, а траву из кальяна вылил на пол.
– Эй, приятель! – заорал он. – Что за…
Решив избежать лишнего вранья, я показал ему жетон.
– Ой, парень, – запричитал он, – мне теперь хана. Мои предки…
– Успокойся. Дыши глубже. Это не облава, – сказал я. – Сделай потише. Я только хочу поговорить.
Он послушно убавил громкость. Думаю, он готов был мне руки целовать. Хорошо, надеюсь, это сделает его сговорчивым.
– Как тебя зовут?
– Митч, – проблеял он, – но все зовут меня Дуби.
Удивительно. Я внимательно просмотрел список соседей Патрика по общежитию. Никаких Митчей, никаких Дуби. Я прочел имена вслух и спросил Дуби, есть ли кто‑нибудь поблизости.
– Они теперь здесь не живут, приятель, – сказал он, успокаиваясь. – После того как этот чудак Малоуни проделал трюк Гудини, они разбежались по другим корпусам. Думаю, их слишком доставали.
Я удивился, почему никто, включая бывшего полицейского на входе, не сказал мне, что соседи Малоуни смылись. Я молча курил и рассматривал стены. Мое восхищение не осталось не замеченным Дуби.
– Очень круто, правда?
– Твоя работа? – удивился я.
– Ни в коем случае, приятель, – засмеялся он. – У меня даже человечки из палочек не получаются. Они здесь уже были, когда я сюда въехал. В ванной нарисован «Унылый Блюз». Очень жаль, что он не нарисовал ни одного альбома «Зеп» или «Заппа».
– Да, жаль. Не знаешь, кто из парней…
– Наш Гудини, то есть Патрик. Смотрите, он подписал их все в углу.
Дуби был прав. В левом нижнем углу каждой стенной панели виднелись инициалы «ПММ». Конечно, это не потолок в Сикстинской капелле, но на меня рисунки произвели впечатление. Просто поразительно.
– Вы его разыскиваете? – спросил Дуби.
– Я и все остальные. Ты назвал его странным. Почему?
– Я не имел в виду ничего плохого, – начал оправдываться Дуби. – Я жил в этом же коридоре, и мы с ним даже словом ни разу не перекинулись, разве что «привет‑привет». Вы понимаете? Но он был именно странный. Не знаю…
– Попытайся.
– Он был… Объяснить. Ну‑у типа… Вы когда‑нибудь видели тот фильм с Дэвидом Боуи?
– «Человек, который упал на землю»?
– Во‑во! А вы для полицейского, того…
– Спасибо, но вернемся к фильму.
– Простите. Итак. Ну, вы знаете, Боуи был вроде чужеземца. И Патрик тоже. Он не соответствовал. Он жил в том же коридоре, но был отдельно от всех.
Я терял терпение с этим Дубстером и молился в душе об одном: чтобы он не тянул резину.
Я терял терпение с этим Дубстером и молился в душе об одном: чтобы он не тянул резину.
– Ты можешь привести пример?
Он указал пальцем на злобный «Акваланг» над моим плечом.
– Он нарисовал все это. Но парни мне говорили, что он никогда не слушал музыку. Ну, ненавидел ее. Стремился сбежать или запереться в своей комнате, когда другие врубали. Они сказали, что он расписывал стены, чтобы подлизаться к ним. Вроде обмена, понимаете?
– Что на что он хотел обменять?
Дуби задумался:
– Чтобы они его терпели, полагаю. Если они шли в бар или на стадион, брали его с собой.
– Если он не вписывался в компанию, почему не сменил соседей?
– Похоже, он устал это делать, приятель. Бобби сказал…
– Роберт Клингман? – спросил я. В голове у меня возник образ матери Клингмана, развивающей потенциал личности.
– Ага, Роберт Клингман. Он сказал, что Патрик после первого курса менял соседей по общежитию каждый семестр. Послушайте, он был ненормальный. И слишком часто улыбался, понятно?
Я не понимал. Из того, что сказал Дуби, я понял только, что Патрик Малоуни отчаянно стремился приноровиться. Мне, полицейскому‑еврею, легко было поставить себя на его место. Я помнил, что был готов терпеть многие неприятности, лишь бы меня приняли товарищи. Я требовал от Дуби новых примеров странностей Патрика, но он просто пожимал плечами и говорил, чтобы я отстал, но я чувствовал – он что‑то скрывает. Я снова надавил, напомнив о жетоне в кармане и о том, что сравнительно небольшое количество его любимой травки обеспечит ему бесплатное жилье в Аттике по закону Рокфеллера о наркотиках. Он прикинулся оскорбленным. Я веду нечестную игру. Я же обещал, что облавы не будет. И не будет, сказал я, если он перестанет врать.
Дуби сдался и поднял руки вверх:
– Ладно, вы победили. Но чтоб никаких слухов по общежитию… вы понимаете. Я хочу сказать – вдруг парень мертв, ну и все такое, а я…
Я сказал, что понимаю, но нет никаких доказательств смерти Патрика. Может, то, что он собирается сказать мне, как раз и поможет найти парня!
– Однажды вечером я зашел, чтобы одолжить у Бобби Клингмана альбом «Yes». – Тон Дуби внезапно сделался серьезным. – Я вошел. Было холодно, входная дверь никогда не закрывается, в комнате Бобби никого не было, но я слышал, что в другой комнате кто‑то есть. Я подумал, выкурю‑ка косячок. И тут увидел, что дверь Патрика закрыта неплотно, и заглянул. Хотел заговорить с ним, но он вел себя как ненормальный.
– Как?
– Патрик был в одном белье и ходил задом наперед, стараясь обойти комнату ровно по квадрату. Он все ходил и ходил и посматривал через плечо назад, чтобы убедиться, что его ноги попадают в точности в свой след. Я не знал, что делать. Не хотел смущать парня, понимаете. И, черт, я совсем одурел от наркотиков и уже почти всунул туда голову. Ну вот, а он кончил ходить по квадрату и оделся.
– Ну и что. – Я пожал плечами. – Оделся.
– Но не так, как одеваюсь я и все нормальные люди. Он принялся считать вслух обратным счетом, от двадцати, шептать себе под нос, взял одежду, которая лежала свернутой на кровати, и надел на себя все прежде, чем досчитал до нуля. И тут снова стал считать нормально и по счету разделся. Все аккуратно свернул и начал по новой. Я заметил: сначала он надевал все на правую сторону: правый носок, правую штанину, правый рукав. А когда раздевался, делал все наоборот. Сначала все снимал с левой части тела. Мне стало страшновато, я понял, что не имею права больше подглядывать. Я на цыпочках отвалил, но тут вошел Бобби и бросил книжку на пол.
– Патрик увидел тебя?
– Да. – Дуби наклонил голову.