Удача здесь ни при чем, посмотрите, сколько всего можно обнаружить за один день, если расследовать с умом. Разве я не наткнулся случайно на вещи, которые сам Патрик, а по всей видимости, и его родственники пожелали скрыть? Разве не я разыскал Нэнси Ластиг? Давало ли мне исчезновение Патрика официальное разрешение совать нос в самые темные уголки жизни Нэнси Ластиг? Становится ли каждый, кто контактировал с Патриком Малоуни, моей законной добычей? Я вдруг подумал, как трудно было бы моему брату Арону раскрывать посторонним подробности жизни нашей семьи, если бы внезапно исчезнувшим оказался я. Я впервые осознал, почему Фрэнсис Малоуни темнил, не выдавая свои карты. От этого он не стал нравиться мне больше, но, думаю, я понял его точку зрения. Он старался минимизировать вред. Если Патрик потерян навсегда, остальные члены семьи не должны пострадать. Я даже зауважал Малоуни‑старшего.
Мне расхотелось доедать заказанные на завтрак яйца. Кинув доллар на стол, я встал и вышел. Смяв салфетку, я сунул ее в карман брюк – глупый жест, вряд ли официант тратит время, расшифровывая каракули своих клиентов на салфетках. Только в кино люди читают заметки на салфетках или на оборотной стороне спичечных коробков. Я подумывал отправиться домой и забыть о темных углах. Последняя возможность выйти из игры.
Вместо этого я поехал обратно в студенческий городок университета Хофстра.
Мне не пришлось пробиваться с боем, и на сей раз я никому не показывал свой жетон. Регистраторша внимательно меня выслушала и поверила на слово. Поскольку все в студенческом городке были в курсе исчезновения мистера Малоуни, она сказала, что желает помочь, чем только сможет. Дух сотрудничества немедленно испарился, когда я попросил посмотреть историю болезни Патрика Малоуни.
– У нас строго с конфиденциальностью, я не могу вам абсолютно ничего сказать, и вы это сами знаете, – она с улыбкой погрозила мне пальцем, – не так ли?
Я кивнул – мол, знаю, но мама всегда говорила мне, что если не спрашиваешь, то и не получаешь. Поскольку ее мать придерживалась тех же взглядов, регистраторша пожелала дать мне еще один шанс. Я спросил, можно ли увидеть доктора Фрайар, бывшего психолога Нэнси Ластиг.
– Она ничего вам не скажет, – предупредила регистраторша, листая огромную книгу предварительной записи.
– Только имя, звание и личный номер, да? Можете назвать меня тупым, – я подмигнул, – но если я назначаю свидание девушке, то хочу услышать «нет» из ее уст, а не от мамочки!
Даже когда регистраторша подняла трубку, чтобы позвонить доктору Фрайар, на ее лице читался пессимизм. За исключением экстренных случаев, к сотрудникам медицинского центра можно было попасть лишь по записи. Я попросил ее упомянуть, что я знакомый Нэнси Ластиг.
– Она сейчас выйдет! – Регистраторша была поражена. – Присядьте.
Я взял журнал и прочел два абзаца из интервью Алекса Хэли. Показ по телевидению мини‑сериала по его «Корням», как он полагает, был маленьким шажком в эволюции сознания белой Америки. Чтобы установился межнациональный мир, белое население должно работать над собой. Ловкий мужик.
– Здравствуйте, мистер Прейгер, – Лиз Фрайар. Пойдемте со мной
Доктор Фрайар – женщина среднего роста и неопределенного возраста (между 35 и 45 годами), вот и все, что я мог сказать с совершенной уверенностью. Ее прямые черные волосы до плеч, разделенные посередине пробором, подпрыгивали при ходьбе. В них проблескивала седина. Она почти не использовала косметику, чтобы подчеркнуть улыбчивые карие глаза или изящно изогнутую линию губ, но выглядела очень привлекательной, я бы даже сказал – красивой. На ней были дорогие джинсы Haute couture, бесформенный свитер и кроссовки.
Вслед за доктором Фрайар я вошел в строгую комнату. Никаких дипломов на стенах, никаких репродукций с пейзажами.
– Да, дизайн минимальный, – кивнула она, прочтя по глазам мои мысли или вытащив их у меня из мозгов, – но студенты этого не замечают. В моем частном кабинете уютнее. Если хотите, могу записать вас на прием туда, я…
– Нет, все в порядке.
– Вы упомянули регистраторше Нэнси Ластиг. Она ваш друг?
– Да нет, просто знакомая. Это она мне о вас сказала.
Доктор Фрайар промолчала. Я еще не дошел до Патрика Малоуни, а уже наткнулся на каменную стену.
– Поверьте, я здесь не затем, чтобы говорить о Нэнси Ластиг, доктор Фрайар. Я понимаю, что если бы и захотел это сделать, вы бы не стали со мной говорить.
– Если бы она была моей пациенткой, боюсь, что не стала бы.
– Если бы она была вашей пациенткой, вот так? Послушайте, док, я не слишком силен в фехтовальных приемах, так что лучше выложу все напрямик!
– Я вас слушаю.
Я описал ей мою встречу с Марией и то, как она назвала мне Нэнси Ластиг. Нэнси, сказал я, по‑видимому, славная девочка, попавшая в неприятное положение, но мой интерес ограничивается Патриком Малоуни. Я здесь не для того, чтобы совать нос в чужие дела, но чтобы постараться найти разгадку. Пытаясь заслужить доверие доктора, я сообщил ей некоторые подробности истории Нэнси, которые мог узнать только от нее. Я упомянул сценарии, которые доктор Фрайар и Нэнси репетировали вместе, чтобы помочь ей объяснить Патрику, что она страдает от неудовлетворенности. Ничего у меня не вышло.
– Я не знаю, что могла бы для вас сделать, мистер Прейгер. Даже если бы я хотела – а это именно так, – не знаю, как смогла бы… К несчастью, у меня связаны руки.
Я спросил, лечила ли она сама Патрика Малоуни или знает того из здешних психологов, кто мог им заниматься, она снова сослалась на профессиональную этику. Я сказал, что понимаю. Хотя и не рад этому, но понимаю. И поскольку я не знаю, сколько времени доктор может уделить мне, мне следует быстро что‑то придумать.
– Вы любите игры, доктор Фрайар?
В ее глазах мелькнул огонек
– Подозреваю, мистер Прейгер, что все психологи любят игры. Игра – это символ того, что мы делаем. Наши клиенты – или пациенты, если хотите, – живут своей жизнью или играют в игру «жизнь» по определенным правилам. Они приходят к нам за помощью, когда игра принимает плохой оборот или причиняет боль, становится бесперспективной, или когда они понимают, что продолжение игры по старым правилам не дает прежних результатов. В принципе, наша задача состоит в том, чтобы помочь нашим клиентам увидеть, что именно им принадлежит право устанавливать правила. Используя множество приемов, мы направляем их или подталкиваем к перестройке основных правил. Часто правила нуждаются в очень небольших изменениях и весьма редко – в полной ревизии.
– И если вы правильно изменяете эти правила, то игра происходит по‑другому и дает лучшие результаты.
– Ну, мистер Прейгер, все обстоит не столь прямолинейно. Динамика индивидуальной жизни, как и индивидуальной игры в мяч, уникальна. А для людей, страдающих от серьезных психических расстройств, таких, как шизофрения… – Она замолчала, печально покачав головой – К счастью, символика игры справедлива для большинства студентов, которые приходят сюда. Но вы предложили игру…
– Это игра в юристов, – сказал я, – а поскольку их правила конфиденциальности не слишком отличаются от ваших, думаю, мы могли бы сыграть успешно. Это игра в предположения.
– Да, мистер Прейгер, я играю в нее на каждой вечеринке в честь дня рождения детей и на коктейлях, где я бываю, с другими гостями, непсихологами.