Как воспоминание.
Если бы пришлось расковырять рану ножом, она бы сделала это. Потому что она хочет помнить. Всю жизнь.
Камиль с пониманием качает головой: да-да, конечно, я понимаю; регистраторша тем временем возвращается к своим вызовам. Очевидно, что, попав сюда под вымышленным именем, Анна никак не могла представить карточку социального или дополнительного страхования. По этой же причине он не мог найти у нее никакого документа, удостоверяющего личность. Их у нее не было, по крайней мере на чужое имя.
И вдруг его охватывает желание позвонить ей. Просто так, без причины, как будто ему страшно заниматься всем этим без нее, когда ее нет рядом, ему хочется произнести ее имя – Анна…
И тут он понимает, что зовут ее по-другому. И все, чем было для него это имя, нужно просто забыть. От растерянности Камиль забывает все, даже свое собственное имя.
– Все в порядке? – спрашивает служащая регистратуры.
– Да-да, конечно… – Камиль напускает на себя чрезвычайно занятой вид, это всегда срабатывает, когда нужно поменять тему.
– А ее карточка, – задает он вопрос, – где она? Где ее медицинская карточка?
Анна сбежала прошлой ночью, карточка еще должна быть в отделении.
Камиль благодарит. Добирается до отделения, но так и не может придумать, что же именно нужно ему спросить, с чего начать. Он делает несколько шагов, размышляет. Он в самом конце коридора, в нескольких метрах от небольшого зала ожидания, переоборудованного бог знает во что, – именно здесь он импровизировал первое подведение итогов дела с Луи.
Ручка двери медленно поворачивается, дверь нерешительно открывается, можно подумать, что ее хочет открыть ребенок, робкий и боязливый.
На самом деле этому ребенку пора на пенсию, а не в детский сад: перед Верховеном предстает Юбер Денвиль собственной персоной – большой начальник, главный врач травматологической службы. Ощущение, что он только что снял бигуди, такая снежная пена волос покрывает его голову. При виде Камиля Денвиль краснеет как рак. В этом помещении обычно никого нет, здесь тупик, никто сюда не ходит.
– Что вы тут высматриваете? – Денвиль готов идти в атаку, он в ярости, голос звучит властно.
А вы? Вопрос чуть не срывается с губ майора, но нападение не самый хороший метод в подобном случае. Камиль делает растерянное лицо:
– Я заблудился… – И огорченно добавляет: – Я, наверное, пошел не в ту сторону…
Из красного лицо его собеседника превращается в розовое, ситуация проясняется, темперамент берет свое. Денвиль прочищает горло и решительно устремляется в коридор. Шагает он очень быстро, будто его срочно вызвали.
– Вам здесь больше нечего делать, майор.
Камиль неспешной рысью следует за врачом, положению его не позавидуешь, хотя он и думает так быстро, как позволяет ситуация.
– Ваша свидетельница нынче ночью сбежала! – продолжает доктор Денвиль таким тоном, будто в этом повинен лично Камиль.
– Да, мне сказали…
Ситуация безвыходная: Камиль запускает руку в карман, вынимает мобильный и роняет его на пол. Телефон звонко ударяется о пол, обычная оплошность.
– Вот черт!
Доктор Денвиль, который уже подошел к лифтам, оборачивается и видит спину нагнувшегося майора, подбирающего составные части своего телефона. Что за олух! Двери лифта распахиваются, и Денвиль скрывается за ними.
Камиль подбирает целехонький телефон и, делая вид, что чинит его, направляется к небольшой комнатке.
Время идет. Еще минута. Камиль ждет. Еще несколько секунд. Он наверняка ошибся. Ждет. Ничего не происходит. Тем хуже. Он уже готов вернуться. И останавливается.
Дверь снова открывается, на этот раз энергично.
Вид у выходящей женщины чрезвычайно деловой: это старшая медсестра Флоранс. Теперь при виде Камиля краснеет она, ее слишком пухлые губы приоткрываются и застывают в совершенной окружности, она не находит что сказать, а время уже упущено. Заправляет за ухо выбившуюся прядь, ее жест выдает смущение. Флоранс смотрит на Камиля, обретает наконец спокойствие и закрывает за собой дверь – делает она это демонстративно: я на работе, занята, у меня есть свои обязанности и упрекнуть меня не в чем. В это трудно поверить даже ей самой. Камилю совершенно не нужно подчеркивать свою более выигрышную позицию, он не может так опускаться… Но придется, и он ужасно злится. Он не сводит глаз с медсестры, наклоняет голову, подчеркивает свое превосходство: я не хотел вас беспокоить, пока вы тут занимались неизвестно чем… Вы можете оценить мою деликатность, не правда ли? Камиль ведет себя так, будто одержал победу над мобильным телефоном в коридоре, пока Флоранс и доктор Денвиль занимались своими делишками.
– Мне нужна история болезни мадам Форестье, – говорит он.
Флоранс выходит в коридор, но не так торопится, как доктор Денвиль. Она не защищается. И совсем не злится.
– Не знаю… – начинает она.
Камиль прикрывает глаза, он мысленно умоляет ее не заставлять его произносить: «Я поговорю с доктором Денвилем, думаю, что он…»
Они доходят до медицинского поста.
– Не знаю, здесь ли еще история болезни…
Она оборачивается к нему только один раз, открывает шкафчик с историями болезни. Решительно вынимает большую папку Анны Форестье – с рентгеном, результатами томографии, записями осмотра… Передавать это кому бы то ни было, даже полицейскому, – недопустимо для медицинской сестры.
– После обеда я занесу вам запрос от судебного следователя, – обещает Камиль. – А пока могу написать расписку.
– Нет, – быстро отвечает она. – Я хочу сказать, если с-следователь…
Камиль забирает папку – спасибо. Они переглядываются. Камилю невыносима, почти физически болезненна даже не сама ситуация, в которой он пользуется недопустимыми методами для получения информации, на которую не имеет никакого права, а то, что он понимает эту женщину.
Гиалуроновые губы говорят не о желании оставаться молодой, а о неопровержимой потребности любви.
13 часов
Вы минуете решетку, идете по аллее. Перед вами розовый дом, над вами – высокие деревья, можно даже подумать, это чьи-то владения, но уж никак не то место, где лежат трупы в ожидании, когда их начнут препарировать. Здесь выясняют, сколько весят сердца и печень, здесь распиливают черепа. Камиль ненавидит это место и знает его как свои пять пальцев.