Потому что в этот момент мозг подает мне новую информацию: ты стоишь на коленях в коридоре, патроны у тебя кончились, а в твою шею упирается дуло пистолета.
Я тут же застываю. Медленно кладу «Walter» на пол.
Оружие держит крепкая рука. Чувствую легкое нажатие дула. Послание незамысловатое, и я отталкиваю «Walter» подальше от себя, он отлетает метров на десять и останавливается.
Я хорошо влип. Развожу руки в знак того, что сопротивления не будет, очень медленно поворачиваюсь, избегая любого резкого движения.
Могу долго не гадать, кто готовится сейчас меня убить. Подтверждение моим догадкам приходит сразу же, как только в поле моего зрения попадает его обувь – очень маленького размера. Ботинки карлика. Мысль продолжает безумный бег в поисках выхода, в мозгу рождается вопрос: как он мог попасть сюда раньше меня?
Но я не очень-то стараюсь анализировать свое поражение, потому что, прежде чем я найду ответ, я совершенно безнаказанно получу пулю в голову. Впрочем, дуло пистолета скользит по моему черепу и упирается в середину лба, точно в то место, куда Афнер получил вторую пулю. Поднимаю голову.
– Здравствуй, Мальваль, – произносит Верховен.
Он в плаще, на голове шляпа, рука в кармане. Можно подумать, собирается уходить.
Плохой знак, что на другую руку, ту, что крепко держит оружие, надета перчатка. Меня начинает охватывать паника. Как бы быстро я ни постарался двинуться, пуля мне обеспечена. А тут еще эта ненормальная нога, крови-то вон сколько, поди узнай, как проклятая конечность будет реагировать, когда от нее что-нибудь потребуется.
Впрочем, Верховену это тоже прекрасно известно.
Из предосторожности он отступает на шаг, но рука остается точно такой же прямой, Верховен не боится, ни малейшей дрожи, его лицо с резкими чертами выражает собранную, спокойную безмятежность.
Я стою на коленях, он на прямых ногах, но наши глаза расположены почти на одном уровне. Может быть, это мой шанс. Последний. Я могу дотянуться до Верховена рукой, если выиграю несколько сантиметров, несколько минут…
– Вижу, думаешь ты по-прежнему быстро, мой большой мальчик…
«Мой большой мальчик…» Верховен верен себе. Защитник, патерналист. Учитывая, какого он роста, это откровенно смешно. Но Верховен хитер. А я хорошо его знаю и вижу, что настроен он очень серьезно.
– Может быть, не по-прежнему, но быстро, – продолжает он. – Потому что сегодня ночью ты немного запоздал. И почти совсем у цели… Есть от чего прийти в ярость. – Он не отводит от меня взгляда. – Если ты пришел за чемоданом с деньгами, то тебе приятно будет узнать, что он действительно был здесь. Час назад жена Афнера с ним и уехала. Я даже вызвал ей такси. Ты же знаешь, я очень обходителен с женщинами. Несет ли она чемодан или скандалит в ресторане, я всегда готов оказать женщине услугу.
Он не допустит никакой ошибки, пистолет у него заряжен, и это не табельное оружие…
– Совершенно верно, – говорит он, как будто угадав мои мысли. – Это пистолет Афнера. У него на втором этаже настоящий арсенал, тебе такой и не снился. Он-то мне его и посоветовал. Ну а мне в подобной ситуации все подходит – что тот, что другой…
Он не отрывает от меня взгляда, почти гипнотизирует. Когда я работал на него, я часто замечал этот взгляд, холодный, как лезвие ножа.
– Ты не можешь понять, как я здесь оказался, но еще больше тебя занимает, каким образом ты сможешь отсюда выбраться. Потому что ты прав – я действительно в ярости.
Его полная неподвижность доказывает, что мой конец лишь вопрос нескольких секунд.
– И не только в ярости. Я задет за живое, – продолжает Верховен. – А для такого человека, как я, это самое опасное.
С яростью можно справиться, в конце концов успокаиваешься, все относительно. Но вот когда касается самолюбия, тут уже потери непоправимы. Тем более речь идет о человеке, которому больше нечего терять, о человеке, у которого ничего не осталось. О таком человеке, как я, например. Из-за уязвленного самолюбия такой человек готов на все.
Я молчу и сглатываю слюну.
– Ты, – говорит он, – ты собираешься броситься на меня. Я чувствую. – Он улыбается. – На твоем месте я бы сделал то же самое. Пан или пропал – это так на нас с тобой похоже. А мы ведь очень похожи, не правда ли? Весьма похожи. Думаю, именно поэтому вся история и закрутилась.
Он рассуждает, но не теряет контроля над ситуацией.
Я напрягаю мускулы.
Он вынимает левую руку из кармана.
Мой взгляд по-прежнему устремлен на него, но я высчитываю траекторию.
Он держит пистолет двумя руками, целясь точно в мой взгляд. Я захвачу его врасплох, но он ждет, что я брошусь на него или смоюсь, предпочитаю второе.
– Ну-ну-ну… – Он убирает одну руку с пистолета и подносит ее к уху. – Слышишь?..
Я слышу. Полицейские сирены. Они очень быстро приближаются. Верховен по-прежнему безмятежен, он не наслаждается своей победой, он грустит.
Не будь я на том месте, на котором нахожусь, мне было бы его жаль.
Я всегда знал, что люблю этого человека.
– Арест за убийство, – произносит он. (Говорит Верховен почти шепотом, и для того, чтобы его услышать, нужно сконцентрироваться.) – Вооруженное нападение, соучастие в январском убийстве… За Равика – пытки и убийство, за убийство его подружки. Тебе сидеть и сидеть, неприятно, правда?
Он не врет.
Сирены на большой скорости приближаются к дому, машин, наверное, пять. В окнах мелькают блики мигалок, от них дом превращается в ярмарочный павильон. Потухшее лицо сидящего в кресле Афнера окрашивается в глубине гостиной то в синий цвет, то в красный.
Торопливые шаги. Входная дверь хлопает так, будто срывается с петель. Я поворачиваю голову.
Это Луи – мой приятель, появляется первым. Чистенький, причесанный, как на первое причастие.
– Привет, Луи.
Мне бы хотелось сделать вид, что ничего не происходит, быть циничным: скетч продолжается… Но увидеть Луи, находясь в таком положении, когда у нас было прошлое, чего только не было… Это разрывает мне сердце.
– Привет, Жан-Клод, – говорит он, приближаясь.
Я поворачиваю голову к Верховену. Но тот исчез.
22 часа 30 минут
Во всех домах свет, в садах тоже. Владельцы домов вышли на крыльцо, они иногда переговариваются, задают друг другу вопросы, некоторые подошли к изгородям, другие, более отважные, дошли до середины улицы, но приближаться все же опасаются. Двое полицейских в форме стоят с обоих концов участка, чтобы помешать нежданным визитам.
Комиссар Верховен – шляпа нахлобучена, руки в карманах плаща – повернулся спиной к происходящему и смотрит на улицу: она совершенно прямая и освещена, как в Рождество.
– Я прошу у тебя прощения, Луи. – Он говорит медленно, как очень уставший человек. – Я не все тебе рассказывал, как если бы не доверял тебе. Но это совсем не так, понимаешь?
Это не формальный вопрос.
– Понимаю, – отвечает Луи.
Он пытается что-то возразить, но Верховен уже на него не смотрит. Между ними всегда так: начинается вроде, но редко заканчивается. На сей раз, правда, что-то происходит. Каждому кажется, что они видят друг друга в последний раз.
И это придает Луи отчаянную храбрость.
– Женщина, – произносит он.
Произнести подобное просто неслыханно со стороны Луи. Камиль тут же реагирует:
– Не надо, Луи, не думай об этом.