Его возгласы повторялись с интервалами не более пяти минут. Уставая, он компенсировал потерю силы голоса своим возмущением.
– Это преступление против перегринского права!
– Он говорит нам садиться, – перевела Катерина и опустилась на землю.
Я сел рядом с ней, чувствовал насекомых на своих руках, но даже не попытался от них избавиться. А когда прилег, муравьи тут же заползли мне в уши. И тотчас получил сильный удар ногой по спине.
Калле всегда хотел пить «О’бой» по утрам.
Калле всегда хотел пить «О’бой» по утрам. Анника была не в восторге от этого, шоколад увеличивал содержание сахара у него в крови, и в результате он сначала становился слишком возбужденным, а потом кислым и раздраженным. Они договорились о компромиссе: он получал свой напиток, если одновременно ел яичницу с беконом, то есть жиры и белки. Эллен обожала густой греческий йогурт с малиной и грецкими орехами, поэтому Аннике не требовалось вести с ней переговоры относительно завтрака.
– Мы сможем пойти на хоккей в воскресенье? – спросил Калле. – Будет дерби, «Юргорден» против АИКа.
– Не знаю, стоит ли, – сказала Анника. – Матчи такого рода обычно проходят слишком бурно. «Черная армия» бросает хлопушки на лед, а «Железные камины» контратакуют бенгальскими огнями. Нет, спасибо.
Эллен с широко открытыми глазами остановила ложку с йогуртом на полпути ко рту.
– Но почему они так делают?
– Они же фанаты, – объяснил Калле. – И любят свою команду.
Анника одарила сына удивленным взглядом.
– Любят? – спросила она. – Так, значит, они любят команду? Бросая горящие предметы в игроков?
Калле пожал плечами.
– Мне жаль этих фанатов, – сказала Анника. – Какой скучной жизнью, наверное, они живут. Подумай, если бы им удалось найти себе какое-то другое занятие, не в школе или на работе, а иное для себя применение в политике или в чем-то еще. Взамен они усиленно любят какую-то хоккейную команду. Как трагично.
Калле запихал в рот остатки яичницы и опустошил кружку с «О’бой».
– Я юргорданец в любом случае, – констатировал он.
– А я болею за «Хеллефорснес», – сказала Анника.
– И я тоже, – поддержала ее Эллен.
Дети не спрашивали об отце все утро. И Анника посчитала ненужным упоминать его сейчас, ведь что она могла сказать?
Они почистили зубы и оделись без каких-либо нареканий с ее стороны.
И в виде исключения они вышли из дома вовремя.
На улице снова потеплело. Небо закрывали толстые серые облака. Пахло сыростью и отработанными газами. Снег приобрел коричневый оттенок.
Школа детей, American International Primary School of Stockholm, находилась на пути к ее редакции, как раз за Кунгсхольмской гимназией. Она проводила их до кованой железной решетки, отгораживавшей ее территорию от улицы, торопливо обняла Эллен и смотрела им вслед, пока они не исчезли за прочной дубовой дверью. А потом постояла еще немного, наблюдая за детьми и родителями, мальчиками и девочками, мамами и папами, которые непрерывным потоком проходили мимо нее в калитку. Конечно, там кое-где чувствовалась твердая рука и слышались раздраженные голоса, но прежде всего царили любовь и терпение, гордость и доброжелательность без конца.
Анника оставалась там, пока людская река не иссякла и у нее не начали замерзать пальцы ног.
Вопреки всему, это была хорошая школа, даже если большую часть предметов в ней преподавали на английском.
И на самом деле идея отправить их сюда принадлежала не ей. Томас настоял, чтобы сын и дочь продолжили изучать английский после их возвращения домой, несмотря на ее сомнения. Дети же были шведскими, и предполагалось, что они будут жить в Швеции, и она не видела причины усложнять им жизнь.
Ей показалось, что она слышит сейчас его голос.
– Какие еще сложности? Они ведь изучают шведский на уроках родного языка. Подумай, какая возможность для них стать полностью двуязычными. Позволить им сохранить преимущество, которое они получили.
Анника сдалась, хотя и не из-за фантастической интернационализации детей, заботившей ее меньше всего (честно говоря, она была совершенно не заинтересована в ней), а памятуя свой опыт обычной, шведской, муниципальной, среднестатистической школы.