Однако, как я уже отметил, у меня нет никаких фактов в поддержку моей теории; я предлагаю её лишь в качестве гипотезы.
Данным отрывком из выступления проницательного и учёного профессора мы и можем, я полагаю, завершить свой рассказ о знаменитом судебном процессе.
Остаётся только добавить, что обломки пресловутого топора были брошены в глубокое болото, для чего пришлось прибегнуть к помощи одного смышлёного спаниеля; собака переносила их в зубах: никто из людей не решился притронуться к ним из страха сделаться жертвой уже известной всем мании. Пергамент же хранится и доныне в музее университета. Ну а Штраус и Шлегель, равно как Баумгартен и Винкель, – по-прежнему самые лучшие друзья на свете и намереваются оставаться таковыми, насколько я знаю, и впредь. Шлезингер в качестве военного хирурга поступил на службу в кавалерийский полк и пятью годами позже был сражён пулей в одной из битв, когда под шквальным огнём противника пробирался к раненым, чтобы оказать помощь. В согласии с волей покойного его небольшое имение было продано, а деньги употреблены на сооружение мраморного обелиска на могиле профессора фон Гопштейна.
1883 г.
– Начинаю подозревать, что источник этого шума находится где-то вблизи нашего парадного, – проговорил сэр Чарльз в манере человека, привыкшего размышлять вслух. – С некоторыми паузами продолжается это уже минут пять. А ведь Перкинсу даны были соответствующие указания.
Повинуясь жесту хозяина, Амброуз вышел на балкон и свесил вниз свою почтенную голову.
– Ты очень обяжешь меня, приятель, если соизволишь открыть дверь, – донёсся с улицы медленный, но отчётливый голос.
– Кто это? Кто это такой? – возмущённо воскликнул сэр Чарльз, и рука его замерла локтем вверх.
Амброуз вернулся, выразив на смуглом лице изумление – в той пропорции, какова позволительна была при его положении.
– Это юный джентльмен, сэр Чарльз.
– Юный джентльмен? Но все в Лондоне знают, что я не показываюсь до полудня. Тебе знаком этот человек? Ты видел его раньше?
– Нет, сэр, но он весьма напоминает мне того, чьё имя я бы, пожалуй, не решился произнести.
– Кого же?
– При всём уважении, сэр Чарльз… Был момент, когда мне показалось, будто вы сами стоите внизу. Молодой человек пониже ростом и помоложе, но голос, лицо, осанка…
– Это, должно быть, юнец Верекер, несносный отпрыск моего братца, – пробормотал сэр Чарльз, возобновляя свой туалет.
– Я слышал, кое в чём он действительно на меня похож. Верекер написал мне, что приезжает из Оксфорда, а я ответил, что не приму его. Однако, я вижу, он рискнул проявить настойчивость. Этому парню требуется преподать урок! Амброуз, вызови Перкинса.
На пороге комнаты возник рослый дворецкий; лицо его выражало крайнее возмущение.
– Перкинс, я более не намерен терпеть этот шум за дверьми.
– Позвольте, сэр, но юный джентльмен уходить не желает.
– Не желает? Но твоя обязанность и состоит в том, чтобы заставить его уйти. Разве ты не получал указаний? Ты сказал ему, что до полудня видеть меня не позволяется?
– Сказал, сэр. Он вознамерился было оттолкнуть меня и ворваться в дом, поэтому я захлопнул дверь прямо у него перед носом.
– Правильно сделал, Перкинс.
– Но сейчас, сэр, он создаёт такой шум, что все жильцы высунулись из окон. Кроме того, на улице, сэр, начинает собираться толпа.
Снизу донеслись оглушительный бой молоточка (с каждым ударом своим звучавшего всё настойчивее), взрыв хохота и ободряющие реплики зрителей. Лицо сэра Чарльза гневно вспыхнуло. Непочтительности этой пора было положить конец.
– Перкинс, возьми мою зачехлённую янтарную трость в углу и распорядись ею по собственному усмотрению. Пара ударов, думаю, вправит мозги юному негодяю.
Громила Перкинс улыбнулся и вышел. Слышно было, как отворилась дверь; стук прекратился. Через несколько секунд кто-то оглушительно взвыл и послышались удары, словно о выбиваемый ковёр. Некоторое время сэр Чарльз внимал этим звукам вполне благосклонно; затем улыбка сползла с его добродушного лица.
– Перкинсу бы не переусердствовать, – пробормотал он. – Нельзя же оставить парня калекой, пусть даже он того и заслуживает. Амброуз, беги на балкон и зови Перкинса обратно. Это перешло уже все границы.
Не успел слуга сдвинуться с места, как на лестнице послышался быстрый топот и в дверях возник миловидный юноша, разодетый по последней моде. Осанка, черты лица, но более всего лукавые пляшущие искорки во взгляде больших голубых глаз явно выдавали в нём знаменитую кровь Треджеллисов. Таким был и сэр Чарльз, когда двадцать лет назад благодаря исключительно дерзости и силе духа за один сезон занял место на лондонском олимпе, откуда не сумел сбросить его сам Бруммель. Бросив весёлый взгляд на искажённое гневом лицо дядюшки, юноша залихватски протянул ему остатки янтарной трости.
– Опасаюсь, сэр, – заговорил он, – что, наставляя вашего слугу на путь истинный, я имел несчастье нанести ущерб тому, что, несомненно, являлось вашей собственностью. Мне жаль, что это произошло.
Сэр Чарльз ошеломлённо воззрился на дерзкого пришельца, а тот, в свою очередь, смешно спародировал манеру родственника ответным взглядом. Как успел уже заметить Амброуз с балкона, оба казались точными копиями друг друга; разве что Треджеллис-младший был чуточку ниже, тоньше и непоседливей.
– Итак, вы – мой племянник, Верекер Треджеллис? – спросил сэр Чарльз.
– К вашим услугам, сэр.
– Я получил о вас из Оксфорда дурные известия.
– Новости оттуда, сэр, насколько я понимаю, идут действительно нехорошие.
– Хуже некуда.
– Вот и я был проинформирован в том же духе.
– Зачем вы явились сюда?
– Чтобы повидать своего знаменитого дядюшку.
– Ради этого вы учинили скандал на улице, ворвались к нему в дом и избили его дворецкого?
– Именно так, сэр.
– Вы получили моё письмо?
– Да, сэр.
– Из коего явствовало, что я не приму вас?
– Да, сэр.
– С такой наглостью я, кажется, встречаюсь впервые.