Они организуют паломничества в Лурд для инвалидов, устраивают стариков в монастыри в Италии, иногда во Франции. Кроме того, проводят конференции.
– Одна из которых посвящена дьяволу.
– Ну да, в ноябре.
– Можешь составить список участников, тем докладов и так далее?
– Без проблем.
– А кто их финансирует?
– Паломники вносят пожертвования. Похоже, этого хватает.
– А что с электронной почтой?
– Я разговаривал с секретарем. Он клянется, что ничего не получал.
– Он лжет. Люк послал три сообщения 18 и 20 октября.
– И тем не менее парень не в курсе.
– Поищи еще.
Я поблагодарил Фуко за работу.
– Мат, у меня могут возникнуть проблемы с «быками».
– Знаю. Они с тобой связались?
– Спасибо, что не связали. Кондансо и еще один тип.
– Что ты им сказал?
– Напустил туману. Мол, Люк плотно с нами работал, но у него просто не было времени передать нам все данные.
– И как они на это прореагировали?
– Поржали. Они не сойдут со следа – это ясно.
– Дюмайе прикроет нас на сорок восемь часов, начиная с сегодняшнего дня.
– Этого слишком мало.
– Значит, придется пошевеливаться.
Я принялся за дело Ларфауи. С первых же строк его история всплыла в моей памяти. Я уже как‑то имел с ним дело.
Ларфауи, Массин Мохаммед. Родился 24 февраля 1944 года в Оране. Был еще слишком молодым, чтобы служить в армии во время французских «операций по поддержанию порядка» в Алжире, но достаточно взрослым, чтобы потихоньку примкнуть к Фронту национального освобождения. Подозревался в соучастии в организации терактов в Алжире. Десять лет спустя на деньги, полученные по наследству от родителей‑бакалейщиков, открыл бар в Таманрассете у «Ворот Сахары». В 1977 году пересек пустыню и построил отель‑ресторан в Агадесе в Нигере. Много лет его дела процветали. Во владении кабила было около восьми кафе и отелей в Африке, и зона его влияния распространялась до Браззавиля и Киншасы…
Я все это знал и раньше, но теперь появились некоторые подробности. В Париже Ларфауи стал одним из самых крупных поставщиков, снабжавших пивные, и получил прозвище Африканец. Он был известен особым пристрастием к африканкам. Массина Ларфауи распаляли черные задницы.
Вот на что намекал Саид. Не просто шлюха, а черная шлюха. «У вас есть возможности ее отыскать», – сказал этот ловкач. Прямой намек на мое знание африканской криминальной среды, и особенно сети проституции и сутенерства. 18 часов. В этих джунглях ничего не узнаешь по телефону, да и идти туда сейчас не имеет смысла. Надо было дождаться ночи, вернее – глубокой ночи.
Я позвонил Маласпе:
– Как продвигается дело в Ле‑Пере?
– Нюх тебя не подвел. Цыгане развязали языки. Одно и то же имя всплывало в таборах в Гриньи и Шампиньи. Румынский цыган, из рода Калдераш. Говорят, он не в себе. Буйный, параноик, мистик. Ребята из Кретея проверяют его алиби.
– Замечательно. Позвони‑ка Мейеру и все это ему передай. Пусть он нам составит подробный рапорт, чтобы завтра утром положить его на стол Дюмайе.
– Между прочим, он вообще‑то человек семейный, ты в курсе?
– Дело не терпит отлагательств. А что там с образком?
– Стандартная копия. Работа кустарная. Их штампует заводик в Веркоре и…
– Завтра мне нужна подробная справка.
– Мат…
– Что? У тебя тоже семья?
– Нет, но…
– Тогда за дело!
Я отключил мобильный, выключил служебный телефон и запер дверь.
Откинувшись в кресле и накрывшись плащом вместо пледа, я погасил свет.
Будильник на часах был поставлен на полночь. Самое время для высадки на «Черный континент».
– Что привело тебя к нам, дорогуша?
– Я ищу Клода.
– Здесь ты его не найдешь. Он поругался с патроном. Сходи в «Кер Самба».
Клод был одним из моих бывших информаторов. Уроженец Берега Слоновой Кости, он не стал сутенером в прямом смысле этого слова, а скорее консультантом, посредником между этническими группами, поставщиками и денежными клиентами. Очень нужный человек в африканской диаспоре.
Четыре поцелуя, и я уже было двинулся к выходу, но внезапно передумал. «Только взгляну», – решил я, вернулся и прошел в зал. Из полутьмы мне в лицо ударила музыка – африканские мотивы в стиле «зук». Я застыл, ошеломленный. Они были там, на подиуме, – длинноногие, чернокожие, почти неподвижные, плавно изгибавшиеся под музыку. Сосредоточенные и в то же время отстраненно‑раскованные. Казалось, они видят то, что недоступно другим: переменчивость, текучесть и особую томность этих ритмов. У каждой – своя манера самовыражения: колдовские вращения бедер, поднятые руки, как бы в знак прощания с сушей, волнообразно изгибающееся тело, преодолевающее невидимую преграду, внезапные резкие движения поясницей – и все это с потрясающей сдержанностью…
Я ощутил прилив крови в низу живота. Как мог я забыть это? Как удавалось мне с тех пор, как я работал в уголовке, противостоять влечению и отказываться от своих приключений? Я незаметно выскользнул, не оборачиваясь, избегая даже тени собственных желаний.
Я сел в машину и поехал по набережной. Рядом текла Сена, черная и медлительная, ночные огни плясали на ее водах, казалось, это какая‑то другая река, ведомая только мне, на берегах которой была Африка. Я пересек Сену у Гран‑Пале и поехал к Восьмому округу.