– Вы каждое утро приходите сюда для молитвы?
– Нет, я просто прогуливаюсь по тропинке.
– Как же тогда вы обнаружили тело?
– Из‑за зловония. Я подумала, что там лежит падаль.
– В котором часу это было?
– В шесть часов утра.
– Так это вы опознали Сильви Симонис? – догадался я.
– Ну конечно. Лицо совсем не пострадало.
– Вы ее знали?
– В Сартуи ее все знали.
– Я хочу сказать: лично?
– Нет, но убийство ее дочери ужаснуло весь район.
– Что вам известно об этом первом убийстве?
– А что я, по‑вашему, могу об этом знать?
Воцарилось молчание. Смеркалось. В воздухе повис снежный туман. Я бы с удовольствием закурил, но так и не решился, – наверное, из‑за сакрального характера этого места, где совершилось гнусное преступление.
– Я слышал, что тело было повернуто к монастырю.
– Да, естественно.
– Почему же «естественно»?
– Потому что этот труп был провокацией.
– Чьей?
Она спрятала руки под пелерину. Ее коричневое морщинистое лицо напоминало кусок черного кварца.
– Дьявола.
«Вот оно!» – подумал я. Мысль была нелепой, но я ощутил некоторое облегчение: враг был назван, хотя без предрассудков не обошлось.
Я постарался говорить подобающим случаю языком:
– Почему дьявол выбрал именно ваш парк?
– Чтобы осквернить наш монастырь. Изгадить его. Как теперь здесь молиться? Сатана оставил после себя запах тлена.
Я приблизился к краю пропасти, и ветер прижал плащ к моему телу. Жесткая трава скрипела под ногами.
– Помимо выбора места преступления, что заставляет вас считать его сатанинским?
– Положение тела.
– Но я видел снимки. Ничего дьявольского в них нет.
– Дело в том, что…
– Что?
Она искоса взглянула на меня:
– Вы действительно специалист?
– Я же вам сказал: ритуальные преступления, сатанинские убийства. Моя группа сотрудничает с парижским архиепископством.
Казалось, это ее убедило.
– Прежде чем позвать жандармов, – еле слышно проговорила она, – я изменила положение тела.
– Как это?!
– У меня не было выбора. Вам неизвестно о славе монастыря Богоматери Благих дел, о его мучениках, о чудесах, об упорстве, проявленном, чтобы отстоять само это место, которому постоянно угрожало разрушение. Мы…
– Как тело лежало первоначально?
Она колебалась. Хлопья снега кружились вокруг ее темного лица:
– Она лежала на спине, – прошептала она, – с раздвинутыми ногами.
Я взглянул вниз: ограда монастыря и река раскинулись перед нами. Значит, труп лежал прямо над монастырем, выставив напоказ кишащее червями влагалище. Теперь я понял, в чем заключалась провокация Сатаны – восставшего Властелина тьмы, падшего ангела, который вечно стремится раздавить Церковь своей мощью или осквернить ее…
– Марилина, вы чего‑то недоговариваете, – сказал я, выпрямляясь. – Дьявол никогда ничего не делает наполовину. Было еще что‑то. Знаки в траве? Пентаграммы? Послание?
Она подошла ближе. Вершины елей гудели позади нас, словно трубы гигантского лесного органа.
– Вы правы, – призналась она. – Я кое‑что спрятала. Вообще‑то это не так уж важно. Я хочу сказать – для следствия… Но зато очень важно для нашей обители. Когда я нашла останки, то сразу поняла – это дело рук Сатаны.
Я вернулась в монастырь за перчатками. Знаете, резиновые перчатки, в которых моют посуду. Потом передвинула тело так, чтобы скрыть… ну, интимные места.
Я представил себе эту сцену, состояние трупа. Поистине эта женщина была не из пугливых.
– Поворачивая ей ноги, я его и увидела.
– Что значит «его»?
Она снова покосилась на меня. Словно две свинцовые пули вылетели из пневматического пистолета. Перекрестилась и выпалила:
– Распятие! О Господи, оно было воткнуто во влагалище.
Я вновь испытал почти облегчение. Мы оказались на привычной территории: классический случай профанации. Ничего общего с неодолимым, безумным бредом убийства. Чтобы все было ясно до конца, я добавил:
– Полагаю, голова на распятии была внизу.
– Откуда вы знаете?
– Я же эксперт, не забывайте.
Она снова перекрестилась. Я уже повернул было обратно, но тут все поплыло перед глазами. Кто‑то смотрел на меня из полумрака. Взгляд был преисполнен ярости и ощущался как чье‑то омерзительное прикосновение. Я вдруг почувствовал собственную уязвимость. Этот невидимый пылающий взгляд, казалось, осквернял и раздевал меня, пронзая словно каленым железом. Чья‑то рука поддержала меня:
– Осторожно, вы чуть не упали.
Я с удивлением уставился на Марилину, затем вгляделся в ели. Там, разумеется, никого не было. Изменившимся голосом я произнес:
– А вы сохранили это… распятие?
Она сунула руку под пелерину и положила на мою ладонь что‑то, завернутое в тряпку:
– Возьмите и уходите!
Марилина дала мне номер своего мобильного. «На всякий случай», – сказала она. На обратном пути я показал ей фотографию Люка, но она его никогда не видела. Я направлялся к елям, когда за спиной прозвучал вопрос:
– Почему вы покинули нас?
Я остановился. Филиппинка догнала меня:
– Вы сказали, что учились в семинарии. Что же вас заставило покинуть нас?
– Я никого не покидал. Моя вера неизменна.
– В наших приходах просто необходимы такие люди, как вы.
– Вы же меня не знаете.
– Вы молоды, ничем не запятнаны. А наша религия умрет вместе с моим поколением.
– Христианская вера основана не на устной традиции, которая исчезает вместе с ее носителями.
– В настоящее время мы все больше теряем почву под ногами. Молодежь выбирает другие пути, другие битвы. Вот и вы тоже.
Я сунул распятие в карман:
– С чего вы взяли, что речь идет не об одной и той же битве?
Сбитая с толку Марилина отступила. Она попалась в собственную ловушку. Бог против Сатаны. Я шел вперед не оглядываясь. Это были всего лишь слова, брошенные на воздух, но они поразили цель.
Оскверненное тело Сильви было не просто вызовом. Это было объявлением войны.
32
До Сартуи я добрался уже ночью. Я ожидал увидеть провинциальный городок с фахверковыми домиками и каменной колокольней, а меня встретил вполне современный город, отлитый из бетона. Главная улица, словно прорезанная пилой, разделяла центр на две части. Повсюду виднелись часовые мастерские, закрытые с незапамятных времен. Об этом красноречиво свидетельствовали неподвижные стрелки часов на их вывесках.
«Сартуи, – подумал я, – город, где остановилось время».
История города была мне известна. В XX веке в верховьях реки Ду начался экономический подъем и стала развиваться часовая и механическая промышленность. Претворялись в жизнь самые несбыточные мечты. Именно тогда, в пятидесятых годах, был построен Сартуи. Но надежды оказались призрачными. Конкуренция с азиатскими странами и появление кварцевых часов подкосили великие начинания жителей Юра.
Вскоре я оказался на центральной площади с более традиционной архитектурой.