Вскоре прибыла новая партия пострадавших. Истерично рыдающие матери, прячущие лица под покрывалами и несущие на руках посиневших младенцев, кашляющих и задыхающихся. Раненые дети в окровавленной одежде, страдальчески озирающиеся вокруг, скорчившиеся от боли на носилках. Отцы, глотающие слезы и держащие за руку сыновей, которых готовят к операции. И другие отцы, голосящие за стенами палатки, в пыли, и жаждущие мести.
На третий день за мной приехала машина израильской «Скорой помощи». Меня хотели перевезти в Иерусалим и поместить в более комфортные условия, до тех пор пока я не смогу вернуться на родину. Я отказался. Еще через час прибыла делегация службы туризма: они предложили обеспечить мне улучшенное питание, более удобное спальное место и еще кучу всяких благ. Я снова отказался. И вовсе не из солидарности с арабами, а потому, что эта палатка стала для меня единственным надежным убежищем – и мой «Глок» с полной обоймой спокойно лежал тут же, спрятанный под матрацем. Тогда израильтяне дали мне подписать бумагу, гласившую, что за все, что произошло и еще может произойти со мной на западном берегу реки Иордан, они ответственности не несут. Я подписал. Взамен я попросил, чтобы они помогли мне взять в аренду другую машину.
Когда они уехали, я умылся и осмотрел свою физиономию, глядя в заляпанное зеркало. Лицо еще больше потемнело, к тому же я здорово похудел. Кожа на скулах была натянута так, что я напоминал скелет.
Я очень осторожно снял повязку, закрывавшую рот. От края нижней губы наискосок спускался длинный шрам. Эта вторая, кривая улыбка словно была выдавлена колючей проволокой. Я погрузился в раздумья. Сначала о своем новом лице. Потом – о том, что моя личность все время претерпевает изменения. И преисполнился мрачного оптимизма с примесью лихорадочной тяги к самоубийству. Я решил, что отъезд из Парижа 19 августа стал моим собственным концом света. За последние несколько недель я превратился в неприкаянного Безымянного Странника, который подвергается чудовищному риску, но знает, что будет вознагражден: каждый день он будет открывать для себя реальную жизнь. Впрочем, Сара уже сказала мне однажды, что я «никто». Мои руки без отпечатков пальцев стали символом новой свободы.
Тем вечером я думал о «Едином мире». Мои подозрения рассеялись. За несколько дней пребывания в полевом госпитале я смог оценить работу организации: ни единого намека на какие‑нибудь махинации, злоупотребления или торговлю человеческими органами. Сотрудниками «Единого мира» были врачи‑добровольцы, самоотверженные и заботливые люди, опытные профессионалы. И хотя «Единый мир» все время оказывался на моем пути, хотя Сикков якобы работал на эту организацию, хотя Макс Бём по каким‑то неизвестным соображениям завещал свое состояние именно этой ассоциации – версия о незаконной торговле человеческими органами отпадала. И все же какая‑то связь существовала, в этом я не сомневался.
Я рассказал ему о своем путешествии и о спутниковой системе, следившей за передвижением аистов над территорией Европы и Африки.
Я рассказал ему о своем путешествии и о спутниковой системе, следившей за передвижением аистов над территорией Европы и Африки.
– Ты не знаешь Миклоша Сиккова? – задал я очередной вопрос. – Он работает в ООН.
– Это имя мне ничего не говорит.
Я протянул Кристиану паспорт убийцы.
– Да, я знаю этого типа, – сказал он, взглянув на фотографию. – Где ты взял этот паспорт?
– Что тебе известно об этом человеке?
– Не так уж много. Он забредал сюда время от времени. Подозрительная была личность. – Кристиан замолчал и посмотрел на меня. – Его кто‑то убил в тот день, когда на тебя напали.
Кристиан отдал мне паспорт, отливающий металлом.
– Лица у него не осталось вообще. В него попало шестнадцать пуль сорок пятого калибра, да еще стреляли в упор. Здесь нечасто встретишь такое оружие. По правде говоря, я только однажды видел сорок пятый калибр – тот, что лежит у тебя под матрацем.
– Откуда ты знаешь?
– Небольшой личный обыск.
– А когда вы нашли Сиккова? – не унимался я.
– Сразу после тебя, в нескольких кварталах от площади. В суматохе никто не связал его смерть с твоим присутствием в лагере. Сначала решили, что была разборка между палестинцами. Потом опознали одежду, оружие и все остальное. Проверили отпечатки пальцев – в «Едином мире» все проходят регистрацию – и окончательно установили личность этого болгарина. Врачи, производившие вскрытие, нашли у него в черепе несколько пуль.
Я читал отчет: это закрытый документ, ни номера, ни имени. Я сразу понял, что здесь что‑то не так. Во‑первых, этот тип погиб при загадочных обстоятельствах. Во‑вторых, этот болгарин вообще занимался непонятно чем. Мы объяснили людям из спецслужб, что речь идет о самом обычном несчастном случае, что телом мы можем распорядиться по нашему усмотрению и что израильской полиции это совершенно не касается. Мы находимся под покровительством ООН. И израильтяне тут же заткнулись. И больше не было разговоров ни об убийстве, ни об оружии сорок пятого калибра. Дело закрыли.
– Кем был Сикков?
– Не знаю. Кем‑то вроде наемника. Его прислали из Женевы, чтобы обеспечивать охрану наших грузов от возможного расхищения. Сикков был странным парнем. За последний год он появлялся всего только пару раз, в одни и те же дни.
– Когда?
– Не знаю. Думаю, что в сентябре и, наверное, в феврале.
Именно в это время аисты обычно пересекают территорию Израиля. Подтверждение еще одной догадки: Сикков действительно был одной из пешек в игре Макса Бёма.
– Что вы сделали с трупом?
Кристиан пожал плечами:
– Мы его похоронили, вот и все. Сикков был не из тех, чье тело могли бы потребовать родственники.
– Вы не задавались вопросом, кто мог отправить его на тот свет?
– Сикков был темной личностью. Никто о нем не жалеет. Это ты его убил?
– Да, – вздохнул я. – Но я не могу тебе больше ничего рассказать. Я уже говорил о своем путешествии в компании аистов. Я убежден, что Сикков тоже следил за ними. В Софии он и еще один человек попытались меня убить. Погибли несколько ни в чем не повинных людей. Во время столкновения с ними я прикончил его соратника и скрылся. Потом Сикков нашел меня здесь. На самом деле ему было отлично известно, куда я двинусь дальше.
– Как он мог об этом узнать?
– С помощью аистов. Ты правда не знаешь, чем занимался Сикков в лагере?
– Во всяком случае, к медицине он не имел никакого отношения. В этом году он приехал сюда две недели назад. Потом внезапно уехал. Когда мы увидели его в следующий раз, он был уже мертв.