Минти пришла на прием к специалисту, с которым договорилась Соновия, но тот сказал лишь, что нужно не держать в себе свое горе, а выплеснуть наружу, поговорить с другими людьми, у которых эта катастрофа отняла близких. Но как это сделать? Она ведь с ними не знакома. И держать в себе горе ей не приходило в голову — слезы лились не переставая целую неделю. Интересно, как выглядит ее горе? Наверное, мутная серая жидкость без пены и пузырьков. В любом случае беседа не принесла обещанного облегчения. Минти по-прежнему ненавидела Джока, жалея, что встретила его и что он разрушил ее жизнь. Больше всего ей не хватало человека, который знает, как избавиться от привидений. На свете должны существовать люди — викарии или кто-то еще, — которые подскажут, что делать, или сами сделают это для нее. Беда в том, что в ее призрак никто не верил. Временами ей казалось, что придется избавляться от него самой.
После визита в «Чистюлю» Джок не появлялся целую неделю. Теперь вечерами было уже не так темно, и Минти приходила домой с работы засветло. Она следила за тем, чтобы не оставлять стул посередине комнаты, и сказала Джозефин, что не хочет оставаться в химчистке одна — это ее нервирует. С потерей Джока нервы ее совсем расшатались. Странное ощущение — ненавидеть кого-то и одновременно скучать по нему. Однажды она отправилась на Харвист-роуд, чтобы взглянуть на дом, где жил Джок, — в конце концов он показал ей свое жилище. Минти подумала, что женщина, у которой он снимал квартиру, могла повесить черный венок на одно из окон или хотя бы держать занавески задернутыми, но ничего такого не обнаружила. А вдруг призрак выйдет из парадной двери и начнет спускаться по ступенькам крыльца? Минти так испугалась, что бежала до самой автобусной остановки.
— Ей лучше думать, что он умер, — объясняла Соновия своей дочери Коринне. — Твой отец говорит, что у него чешутся руки, и если Джок осмелится появиться тут после того, что натворил, пусть пеняет на себя. Я хочу сказать, что от таких разговоров никакого проку. Пусть она просто переживет свое горе. А потом будет жить дальше.
— И что это будет за жизнь, мама? Она и не жила-то по-настоящему. Он выманил у нее деньги?
— Минти не говорила, но я подозреваю, что да. Винни оставила ей немного денег; не знаю сколько, но спрашивать не буду. Отец говорит, что примерно представляет, как все произошло. Этот Джок с кем-то разговорился в пабе — скорее всего, с Брендой, она никогда не умела держать язык за зубами, — и она указала ему на Минти и разболтала, что Винни Нокс оставила ей дом и немного денег, при этом умножив сумму на десять, и Джок сразу почувствовал выгодное дельце.
Коринна подошла к окну и выглянула на задний двор, который был отделен от соседского только забором из металлической сетки. По другую сторону на черном пластиковом мешке для мусора, расстеленном на траве, стояла Минти и развешивала белье.
— Я серьезно, мама. Откуда вы знаете, что он вообще существовал? Вы его когда-нибудь видели?
Соновия пристально посмотрела на нее.
— Нет, никогда. Ты знаешь, что мы не суем нос в чужую жизнь. — Вид у ее дочери был такой, словно она понятия не имела, и это стало для нее новостью. — Нет, погоди. Мы видели его машину, древний хлам. А папа слышал голос через стену. Смех. У него был очень низкий, приятный смех.
— Отлично. Только люди склонны фантазировать. А теперь Минти видит привидение, да? Ты не знаешь, она никогда не лечилась у психиатра?
— Кто? Минти?
— Нет, мама. Кот мистера Кроута. Кто еще, если не Минти?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Потому что нормальные люди не ведут себя так, как она. Видит призраки, до Джока не общалась с мужчинами и всегда носит одинаковую одежду, точь-в-точь .
И все ее навязчивые идеи.
— Раз уж ты об этом завела речь — то же самое я говорила отцу.
— У меня была одна такая клиентка. Ее обвинили в нападении с причинением телесного повреждения, но она говорила, что больше всего телесных повреждений нанесла самой себе — резала себя, чтобы снять напряжение. Из-за многочисленных навязчивых идей ее уволили с работы, потому что она была слишком занята, расставляя все по местам, а затем возвращаясь десять или двадцать раз, чтобы проверить, все ли в порядке, и у нее не оставалось времени на выполнение служебных обязанностей.
— Нужно быть сумасшедшим, чтобы так себя вести.
— Это ты сказала, мама, — заметила Коринна.
Тетушка говорила, что Агнес собиралась назвать ее Арабеллой. Потом ее лучшая подруга — не Тетушка, а другая, которая была замужем, — родила дочку, которую назвала Арабеллой, и поэтому Агнес выбрала имя Араминта, что почти одно и то же. Они с Джоком однажды обсуждали имена, и он сказал, что его зовут Джон, но мать называла его Джоком, потому что сама родом из Шотландии. Это все, что Минти знала о матери Джока: она шотландка и, похоже, живет где-то в Глостере.
Джок не успел купить микроавтобус или открыть собственное дело, и поэтому после его смерти все ее деньги, наверное, остались в целости и сохранности. Кому они теперь достанутся? Минти спросила Джозефин. Разумеется, не называя имен. Просто поинтересовалась, что происходит с деньгами человека, если он умрет, не оставив завещания, как Тетушка. Минти знала, что у Джока не было завещания — он сам об этом говорил, прибавляя, что им обоим следует составить завещания после свадьбы.
— Наверное, перейдут к ближайшим родственникам, — ответила Джозефин.
Они не достанутся бывшей жене Джока, потому что она бывшая. Деньги отойдут к старой миссис Льюис. Она обязанавернуть деньги Минти. Она не имеет на них права, потому что Минти дала их Джоку — не миссис Льюис, а Джоку, причем не подарила, а одолжила. Не погрешив против истины, можно сказать, что миссис Льюис украла эти деньги. Минти часто думала о матери Джока. Живет в своем красивом доме в Глостере и тратит чужие деньги на бинго, дорогие вещи, бельгийский шоколад и вишневый ликер. На эти деньги Минти хотела установить душ. Под душем тратишь меньше воды, но становишься чище. Очень удобно принимать душ два раза в день и одновременно мыть голову. Причем это был бы не шланг от крана, а настоящая душевая кабина со стеклянной дверью и облицованными плиткой стенками. Теперь у нее никогда не будет душевой кабины — или, по крайней мере, много-много лет.
Когда Джок появился снова, на стуле в кухне, Минти уже не испугалась так, как в первый раз. Наверное, потому, что он был нечетким и расплывчатым, почти прозрачным. Сквозь его грудь просвечивали зеленые перекладины стула. Минти встала прямо перед ним и спросила, почему он позволил матери взять ее деньги. Джок не ответил — он никогда не отвечал — и вскоре ушел, проделав тот же трюк с исчезновением джина в бутылке, улетучившись, словно растаявший снег.
Однако ночью Джок заговорил с ней. Или просто заговорил . Не обязательно с ней или с кем-то еще. Голос Джока пробудил ее от глубокого сна, произнеся: «Она мертва, она мертва…» Этот нежный, сладкий, шоколадный голос. Кого он имел в виду? Явно не бывшую жену — она слишком молода. Минти лежала в кровати, размышляя. После того как фонари на улице погасли, а занавески были задернуты, темнота в комнате стала непроницаемой. Минти всматривалась в темные пустые углы, надеясь увидеть призрак, но тщетно.
Наверное, Джок имел в виду мать. И ему не следовало печалиться, потому что старая миссис Льюис воссоединялась с ним, где бы он ни находился. Минти снова закрыла глаза, но заснуть долго не могла.
Глава 4
Жизненный опыт подсказывал Зилле, что мужчины не делают предложений — такое встречается только в старинных романах.