– Выждете Дженнифер Рокуэлл?
– Кого надо, того и жду. Вали отсюда.
– Она, – говорю, – умерла. – И придерживаю его за плечо. – Без паники, мистер Дебс. Не дергайтесь. Давайте-ка пересядем вот туда, в уголок, и побеседуем.
– Руки убери, – зашипел он.
А я ему спокойненько:
– Ладно. Хотите, чтобы я огласила ваш послужной список? Жена и дочка, поди, не догадываются о вашем знакомстве с Дженнифер? А известно ли им, в какое дерьмо вы вляпались в августе восемьдесят первого? Как там ее звали – Септембер Дюваль? Это ведь была попытка изнасилования, не так ли? Но судили вас только за причинение телесных повреждений. Вы тогда еще обитали в какой-то вонючей дыре, в штате Небраска. Припоминаете? Эрик! – окликнула я бармена. – Пришли мне за столик томатный сок, а этому джентльмену – двойное виски.
– Сию секунду, детектив Хулигэн. Сию секунду.
Итак, что мы здесь наблюдаем (он сейчас сидит напротив меня, у окна, с трудом помещаясь в угловую нишу, и плечами едва не сбивает два чучела уток): бывший уголовник в добротном твидовом пиджаке и брюках в рубчик. Когда выбирается в другой город, ни в чем себе не отказывает. Во французском ресторане на втором этаже заказал столик на двоих. Техасский загар, темные очки в нагрудном кармане, ухоженная рыжеватая шевелюра, которой он явно гордится – ему бы подошла кличка Ржавый или Рыжий. Наверняка как-нибудь так его и прозвали. Высоченный, плечистый, недурен собой, с бегающими глазками. Разбогатевший прохиндей, бабник, тюрьма по нему плачет.
Я сказала, выпейте, мистер Дебс.
Он говорит: вот черт, надо же так попасть.
Я говорю: значит, вы были знакомы с Дженнифер Рокуэлл.
Ну, отвечает, это как посмотреть – мы с ней всего один раз виделись.
Когда?
С месяц назад. Я сюда по делам наезжаю, раз в три-четыре недели. Вот в последний мой приезд и познакомились. Двадцать восьмого февраля. Я запомнил, потому что год не високосный. Познакомились с ней двадцать восьмого февраля.
Где?
Да прямо здесь, отвечает. У стойки сидели, через два места. Слово за слово – так и познакомились.
Я говорю: она, стало быть, пришла сюда одна. И никого не ждала.
Вот именно, соглашается он. Сидела за стойкой, попивала белое вино. Ну, сами понимаете.
И что вы подумали?
Честно сказать, подумал, что она манекенщица, а может, и шлюха дорогая – из тех, что ездят по вызову в хорошие гостиницы. Нет, ее услугами я пользоваться не собирался. Просто разговорились. И сразу стало ясно, что она не по этому делу. Обручального кольца у нее не заметил. А что, она замужем была?
О чем вы разговаривали?
О житейских делах. Так, вообще, о жизни.
Неужели? И что же вы ей поведали о жизни? Не знаешь – где найдешь, где потеряешь? Семь раз отмерь – один отрежь? В таком духе?
Он говорит: зачем подкалывать-то? Я ж не отказываюсь отвечать, верно?
Вы ей сказали, что у вас есть жена и дочь?
Нет, говорит, как-то к слову не пришлось.
И вы назначили свидание. На сегодняшний вечер.
Он говорит: послушайте, я ничего такого себе не позволял. Держал себя в рамках.
Тут Дебса как прорвало: мол, он работает на фирму в Далласе, и у них был семинар по нормам социального поведения. Лекторша приезжала аж из Вашингтона – объясняла, как себя вести, чтобы избежать обвинений в сексуальном домогательстве. Так что теперь он все правила знает и держит себя в рамках.
Так что же, спрашиваю, произошло?
Я, говорит, ей предложил: не хотите ли поужинать? Здесь, в отеле? А она: я в принципе не против, но сегодня не могу. Давайте в другой раз встретимся.
Как получилось, что она дала вам мой номер телефона?
Дебс удивляется: А вы-то тут при чем?
До вас еще не дошло? Это я вчера сняла трубку.
Вы? Постойте, я, кажется, понял. Она предупредила, что это номерок кого-то из знакомых; вроде как у нее есть сожитель и, если я ей домой позвоню, могут начаться разборки.
Ладно, говорю я, хватит молоть чепуху. Дело было совсем не так. Вы хотели ее снять. Не перебивайте! Привязались к ней в баре, пошли следом в вестибюль, а может, и на улицу. Она дала вам телефон, только чтобы отвязаться. Вы собирались…
Нет, запротестовал он, клянусь, ничего такого не было. Я пошел проводить ее до стоянки такси, и она сама мне записала телефон. Сейчас покажу.
Дебс вытащил из внутреннего кармана бумажник и порылся в россыпи визитных карточек: Вот, глядите.
Это мой номер телефона, а под ним – аккуратная подпись Дженнифер и два сердечка.
Спрашиваю: Вы ее целовали, Арн?
Ну, допустим, говорит.
Тут Дебс замолчал. Потом, оправившись от первого потрясения, приободрив себя двойным виски, он мало-помалу расхрабрился.
– Представьте себе, целовал, а что такого? Или нынче это запрещено законом?
– Заставили ее открыть рот, Арн?
Он назидательно потряс пальцем:
– Я вел себя в высшей степени корректно. Слава Богу, романтика еще жива. Кстати, от чего наступила смерть?
Надо же такое ввернуть. Дженнифер умерла, а романтика еще жива.
– От несчастного случая. Неосторожное обращение с оружием.
– Надо же! А ведь красавица была. И как себя держала. Вы меня понимаете?
– Можете не продолжать. Благодарю, мистер Дебс.
– Как, это все?
– Да, это все.
Он наклонился и обдал меня кислым, тяжелым духом:
– Вчера я, грешным делом, подумал, что к телефону подошел мужик. Причем не хилый. Вроде меня. Ошибка вышла. Если бы вы не показали, куда жетон прицеплен, я бы так и остался в заблуждении. Ну-ка, дайте еще разок взглянуть. К вашему сведению, у меня в номере припасена бутылка шампанского в ведерке со льдом. Не пропадать же добру! Эй, куда вы так торопитесь? На дежурство, что ли? Да подождите вы! Надо хоть выпить за знакомство.
В прежние времена мне случалось баловаться психотропными средствами. Глотала таблетки, которые в сочетании с алкоголем вызывают эпилептический припадок. И запивала их алкоголем. Результат был бесподобный. Все по фигу. Правда, пару-тройку дней бьешься в конвульсиях, зато потом – сплошной кайф.
Теперь это исключено. Алкоголь неминуемо вызовет у меня разрыв печени. Если я вздумаю словить кайф, то отправлюсь прямиком на тот свет.
Пока не поздно. Хочу сменить имя. Чтобы звучало более женственно. Например, детектив ДженниферХулигэн.
Когда девочке дается мужское имя – это не редкость. Я знала двух женщин, которых звали Дейв и Пол; они никогда не стремились перекроить свои имена, чтобы превратиться в Дейвину или Полину. Кстати, знавала и свою тезку – Майк. Имя к человеку прирастает. А вот интересно, есть ли где-нибудь такой мужик, которого зовут, скажем, Присцилла?
Одного не могу понять: зачем папаша назвал меня Майк, если с самого начала собирался меня трахать? Или он вдобавок ко всему был психом? И что уж совсем не объяснимо: я до сих пор не разлюбила своего отца. До сих пор не разлюбила. Ничего не могу с собой поделать: как вспомню о нем – в душе отзываются какие-то струны, сердце захлестывает любовь.
А вот и ночной поезд. Сначала лязг металла, словно кто-то точит ножи. Потом протяжный крик, резкий, но не лишенный мелодичности, как аккорд автомобильных гудков.
Сплошная дырка
Диспетчер дает адрес на Стэнтон-хилл. Внушительный особняк в тюдоровском стиле. Родители в слезах, домашняя прислуга в слезах. Ведут по лестнице наверх. Поднимаешься вместе с напарником (в данном случае, с Сильверой), входишь в комнату. Куда ни глянь – аппаратура, колонки, компьютерные приставки, кассеты-дискеты, на стенах постеры с голыми девками и рок-звездами, а на кровати – труп несчастного парнишки с застывшей ухмылкой.