Возможно, кому-то была выгодна смерть Огастеса по причинам, которые сразу не бросаются в глаза…
Алисия сильно побледнела, затем стала пунцовой. Питт не имел в виду наследство, но она подумала, что он говорит именно об этом. Доминик тоже молчал, переминаясь с ноги на ногу. Возможно, ему было неуютно, или же он стоял слишком близко к огню и не мог отодвинуться, не попросив Питта отойти.
— Или ревность, — закончил Томас. — Жажда свободы. Быть может, он мешал кому-то получить то, чего тот отчаянно желал. — Теперь он не мог прямо взглянуть на них. Конечно, они тоже не смотрят друг на друга. — В общем, существует множество причин. — Он слегка отступил, чтобы Доминик мог отодвинуться от огня. — Нужно учитывать их все, пока нам не удастся что-то выяснить.
— Вы… вы собираетесь расследовать их все? — запинаясь, спросила Алисия.
— Возможно, в этом не будет необходимости, — ответил Питт, ненавидя в эту минуту свою работу, поскольку в его душе уже зародилось подозрение. — Как знать, быть может, нам удастся быстро установить истину.
Ей не стало от этого легче, да он и не собирался ее утешать. Алисия сделала несколько шагов и встала между Питтом и Домиником. Томас сотни раз видел этот чисто женский жест: мать защищала провинившееся дитя, жена лгала ради спасения мужа, дочь выгораживала пьяного отца.
— Надеюсь, вы сохраните все в тайне, инспектор, — тихо сказала она. — В противном случае вы можете причинить ненужную боль и запятнать память моего мужа. Я уж не говорю о тех, у кого, как вы намекаете, могут быть подобные мотивы.
— Разумеется, — согласился Питт. — Факты нужно исследовать, но никаких намеков не будет сделано.
Казалось, Алисия не особенно ему верила, но больше она ничего не сказала.
Томас откланялся, и на этот раз лакей удостоверился, что он ушел.
На улице его сразу же сковал холод, несмотря на многочисленные слои одежды. Туман рассеялся, и шел дождь со снегом. Ветер раскачивал лавр и магнолию; все вокруг было темным-темно. Теперь не оставалось ничего иного, как настаивать на вскрытии Огастеса Фицрой-Хэммонда. Нельзя было исключать возможность убийства, но нужно действовать осторожно, потому что это могло навредить многим.
Питт заранее узнал, где найти доктора Макдаффа, и направился прямо к нему.
Дом доктора был таким же большим, солидным и консервативным, как и его хозяин. Ничто в нем не будило воображения, ничто не нарушало безмятежности. Питта проводили еще в одну холодную утреннюю комнату и попросили подождать. Спустя четверть часа его привели в кабинет, уставленный книжными шкафами с томами в кожаных переплетах. Он стоял перед огромным письменным столом, как школьник, отвечающий учителю. Но, по крайней мере, здесь горел огонь в камине.
— Здравствуйте, — мрачно приветствовал его доктор Макдафф. Наверное, в юности он был недурен, но время и раздражительный нрав избороздили чело морщинами, и его портило самодовольное выражение лица. — Чем могу служить?
Питт придвинул к себе единственное свободное кресло и сел. Он не позволит этому человеку обращаться с собой как со слугой. В конце концов, оба они профессионалы, которым платят за то, чтобы они занимались наименее приятными проблемами человечества.
— Вы были лечащим врачом покойного лорда Фицрой-Хэммонда до самой его смерти… — начал Томас.
— Да, действительно, — ответил доктор Макдафф. — Но вряд ли это лежит в сфере интересов полиции. Этот человек умер от сердечного приступа. Я сам подписывал свидетельство. И я ничего не знаю об ужасном осквернении могилы, которое имело место после того. Это ваше дело, и чем скорее вы с ним разберетесь, тем лучше.
Питт кожей чувствовал враждебность, витавшую в воздухе.
Для Макдаффа он олицетворял грязный мир за пределами его уютного круга. Если Томас хочет чего-нибудь добиться от доктора, то следует выбрать не лобовую атаку, а обходные пути. Нужно воспользоваться тщеславием Макдаффа.
— Да, это ужасное дело, — согласился инспектор. — Мне никогда прежде не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Очень хотелось бы узнать ваше профессиональное мнение о том, что за человек может быть одержим подобным безумным желанием.
Макдафф открыл было рот, чтобы заявить, что не желает иметь с этим ничего общего, но сейчас был брошен вызов его профессионализму. Он не ожидал такого от Питта и поэтому был застигнут врасплох.
— А! — Доктор тянул время, пытаясь собраться с мыслями. — Да, это очень сложный вопрос. — Он чуть было не сказал, что не разбирается в этом, но никогда бы не признался в том, что чего-то не знает. В конце концов, многолетний опыт наделил его безмерной мудростью и пониманием человеческого поведения во всех комедиях и трагедиях. — Вы совершенно правы: вырыть человеческий труп из могилы — это безумие, и тут нет никакого сомнения.
— Вы знаете о каком-то состоянии рассудка, которое привело бы к подобному поступку? — спросил Питт с совершенно невинным выражением лица. — Может быть, какого-то рода одержимость?
— Одержимость мертвецами? — Макдафф задумался, что бы такое сказать. — Вы имеете в виду термин «некрофилия»?
— Да, — легко согласился Томас. — Быть может, это даже маниакальная ненависть или зависть к самому лорду Огастесу — в конце концов, этот ненормальный вырыл его дважды! Непохоже на совпадение.
На лице Макдаффа отразилась неприязнь. Теперь угрожали его собственному мирку, его светскому кругу. Питт понял это и поменял тактику.
— Естественно, ваша профессиональная этика не позволит вам назвать имена, доктор Макдафф, — поспешно сказал он. — Даже намекнуть. Но как человек, долгие годы занимающийся медициной, вы можете мне сказать, существует ли такое состояние рассудка, и тогда я должен буду сам отыскать этого несчастного. Наш общий долг — позаботиться о том, чтобы лорда Огастеса достойно захоронили и чтобы он обрел наконец покой; и его несчастная семья тоже. Его вдова и его матушка.
Доктор Макдафф вспомнил кошелек старой леди.
— Конечно, — сразу же согласился он. — Я сделаю все, что в моих силах, разумеется, не нарушая профессиональной этики. Но я не могу вот так сразу вспомнить, какая именно болезнь вызывает такую отвратительную форму безумия. Я обдумаю этот вопрос, и если вы захотите снова заглянуть ко мне, изложу более взвешенное мнение.
— Большое вам спасибо. — Питт поднялся и направился к двери, но перед тем, как ее отворить, оглянулся: — Между прочим, существует весьма неприятное предположение, что лорда Огастеса могли убить, и кто-то, зная об этом, выкапывает тело, чтобы привлечь внимание к этому факту и вынудить нас провести расследование. Я полагаю, смерть была вполне естественной и не явилась неожиданностью?
Лицо Макдаффа помрачнело.
— Ну конечно, она была естественной! Вы думаете, я бы подписал свидетельство, если бы это было не так?
— И не явилась неожиданностью? — настаивал Питт. — Он болел в течение какого-то времени?
— С неделю или около того. Но тут нет ничего необычного, когда человеку шестьдесят. У его матери слабое сердце.
— Но она все еще жива, — заметил Питт. — А ей, кажется, за восемьдесят.
— Это не имеет никакого отношения к делу! — отрезал Макдафф, и его рука, лежавшая на письменном столе, сжалась в кулак. — Смерть лорда Фицрой-Хэммонда была совершенно естественной, и в ней не было ничего необычного для человека его лет, при таком состоянии здоровья.