Мы все равно не сможем помешать. А вот графа, пожалуй, стоит предупредить, чтобы ждал посетителя. А то еще обидится, что ты подкинул ему незваного гостя за здорово живешь. Хотя вряд ли, гостей он любит. Даже чересчур, — криво усмехнулся Штайнберг. — Отправь ему весточку и не забудь засвидетельствовать свое почтение фроляйн Гизеле. Ох, и почему я должен тебя всему учить!
Леонард уныло кивнул. Он давно уже чувствовал себя так, словно пытался вытащить из шкафа галстук, лавируя между скелетами, которые клацали зубами и норовили цапнуть его за руку.
— Вы звали меня, герр доктор?
Доктор Ратманн, главный врач в больнице Св. Кунигунды, оторвался от изучения документов и посмотрел на вошедшую. Как и остальные сиделки, девушка была одета в темно-коричневое шерстяное платье с высоким белым воротничком и столь же белоснежным фартуком, так что запросто сошла бы за горничную из респектабельного семейства. Из-под гофрированного чепца не выбилось ни пряди каштановых волос. Несмотря на свою молодость, ночная сиделка являла картину спокойствия и благопристойности.
Она была высока ростом и хорошо сложена, но общую картину портили руки, чересчур мускулистые для барышни. Такие бывают у девиц, которые всю жизни работали с маслобойкой — или же увлекались теннисом и стрельбой из лука. Кожа ее была смуглой, но россыпь еще более темных веснушек на щеках и носу устраняла любой намек на экзотичность. Из-под густых бровей пристально смотрели вполне заурядные карие глаза. И скулы чересчур острые, и губы тонкие. Вот кому не помешало бы немножко пудры, да мазок помады. Сиделка, похоже, сама об этом догадывалась.
На второй же день службы она заявилась с нарумяненными щеками, размалеванными губами, а в глаза накапала апельсинового сока, чтобы блестели поярче. Кого она надеялась таким образом подцепить, одному Господу известно. Как бы то ни было, но старшая сиделка фрау (хотя фроляйн, конечно) Кальтерзиле не спускала подчиненным подобного распутства. Ведь именно спартанский облик отличал медсестер от прочих девушек, тоже работавших в ночную смену. Сначала она разразилось тирадой, согласно которой рядом с бесстыдной сестричкой даже Лукреция Борджиа выходила жалкой дебютанткой, явившей на первый бал в розовом платьице. Затем, схватив бедняжку повыше локтя, поволокла ее в ванную, смывать следы порока. Вся смена тут же прилипла к двери, ибо у старшей сиделки рука тяжелая, да и на расправу она была скорой. Новенькую ожидала серьезная головомойка.
Сразу же послышался плеск воды, потом всхлипы и просьбы, «Ах!.. Боже мой, что вы делаете… да как же так можно… ну полно вам… прекратите, пожалуйста…» Удивлению персонала не было предела, когда стало ясно, что это причитает фрау Кальтерзиле. Проще разжалобить гранитную глыбу, чем заставить матрону уронить хоть слезинку. «Так сойдет или мне продолжить?» спокойно уточнила девушка. «Да, да, хватит уже, простите, я была неправа!» Наконец из ванной вышла новенькая, со смиренным видом и без крупицы румян, а вслед за ней выбежала фрау Кальтерзиле, понеслась прямиком в кладовую и одним махом употребила полугодовой запас успокоительного. С тех пор старшая сиделка величала подчиненную не иначе как «сударыня» и склонялась перед ней в реверансе, словно ученица начальных классов при виде строгой директрисы. Да и с остальными медсестрами сделалась помягче. Те только диву давались, но их любопытство так и не было удовлетворено — новенькая оказалась не из болтливых, себе на уме.
«Иными словами, идеальная кандидатка для этого задания,» — подумал доктор Ратманн, по-прежнему разглядывая медицинскую сестру.
— Проходите, фроляйн, и присаживайтесь, пожалуйста.
— Благодарю, герр доктор.
Присела на край стула, смотрит выжидательно. С такой лучше резину не тянуть.
— Я вызвал вас вот по какому поводу — на днях к нам поступила новая пациентка.
— Еще одна императрица Елизавета?
— Нет, не угадали. Кстати, сколько их уже у нас?
— Три штуки. И постоянно выясняют, какая из них настоящая.
— И как же?
— Зачастую, меряются талиями.
Она решила умолчать про скачки на табуретках. Она еще не до конца осмыслила этот опыт, чтобы выразить его вербально. В ее списке «Событий, о которых я не хочу вспоминать никогда» скачки на табуретках занимали почетное четвертое место.
— Что стряслось с новой больной?
— В один прекрасный день она начала говорить странные вещи, которые очень не понравились ее опекунам. Настолько не понравились, что тем пришлось принять определенные меры. Я еще понимаю, если бы этому предшествовали перебои в менструальном цикле, но барышня даже от бледной немочи никогда не страдала. Вес в норме. Развитие соответствует возрасту. Семья хорошая, без сумасшедших… хотя надо же откуда-то начинать, правда? — сострил доктор. — Зовут пациентку… А впрочем не важно, как ее зовут. Называйте ее тем именем, которым она представится.
— Что от меня потребуется? Устроить ей холодный душ? Или горячий? — спросила сиделка ровным голосом, словно уточняя сколько ложек сахара положить в чай. — Или все вместе — посадить в горячую ванну, а на голову лить ледяную воду по капле?
— Боюсь, что ледяной душ доживает свои последние дни, — доктор потер высокий с залысинами лоб, — Иное дело в прежние времена — раскрутишь, бывало, больную на центрифуге, чтобы блуждающая матка вернулась на место. Эх, красотища! Но нет, сейчас в моде новые штучки, тот же гипноз.
— Вам угодно, чтобы я ее загипнотизировала? — подумав, предложила девушка.
— Ну что вы, милочка, откуда вам знать о такой технике, — покровительственно улыбнулся эскулап, — Вам нужно просто-напросто поговорить с ней.
— О чем?
— О том, что ее беспокоит. Это тоже новый метод, разговаривать с пациентами об их заболеваниях. Мол, если выговорятся, им легче станет, да и доктор поймет, как их лучше лечить. По-мне, так метод сомнительный. Сколько не болтай, а матка от этого на место не встанет. Но нельзя допустить, чтобы наша лечебница прослыла прибежищем ретроградов. Кроме того, с этой больной нужно обращаться поделикатней. Ее опекуны — очень влиятельные люди. Вы слышали выражение «из-под земли достать»? Так вот, у них достаточно средств, чтобы в случае чего пробурить землю насквозь и поймать вас где-нибудь в Аргентине. Все понятно?
— Да, — ответила сиделка, которой незнакомая девица нравилась все меньше и меньше. Если бы она умела лебезить перед богатыми клиентками, пошла бы в служить в ателье.
— Тогда ступайте, фроляйн. Вам в четырнадцатую. Завтра жду вас с отчетом.
Сделав книксен, сиделка направилась в восточное крыло. Отыскала нужную палату и приподняла бляху, закрывавшую дверной глазок. Кажется, все тихо. Комнатка была маленькой и узкой, с белеными известкой стенами, дощатым полом и обязательной решеткой на окне, через которую робко пробивался лунный свет. Тень от решетки легла на пол, будто разлинованный для игры в крестики-нолики. Причудливая тень была единственным украшением палаты, где не было ни книг, ни даже рамочек с вышивкой на стенах. Только кровать, застеленная стеганым покрывалом, табурет да ночной столик с медным тазом для умывания. Ничто не должно напрягать и без того утомленный разум пациенток, который расслаблялся на диете из серовато-бежевых оттенков, в то время как их тела извлекали пользу из пресного молочного супа. Уже через месяц такой благотворной терапии даже спартанский царь Леонид завыл бы от безысходности, не говоря уже о женщинах, которые готовы были отречься от своего безумия ради тоста с горчицей и сардинами.