– Мы в Америке или в мире Оруэлла?
– Там и там, моя дорогая, – ответил водитель.
– Не называй меня так, не люблю.
– Теперь, на свободе, ты предпочитаешь обращение «Ханна»?
– Отстань, Макс. Я на свободе, и я устала.
– Если хочешь остаться на свободе, лучше подними стекло.
– До шести утра они меня не хватятся. Даже после этого они вряд ли поднимут шум и пустят по моему следу полицию. Я больше никому не интересна.
– Если бы было так, я бы не колесил глубокой ночью по городу, – возразил Макс.
Агата повернула голову и уставилась на него.
– А ты постарел! – сказала она.
– С моего последнего посещения?
– Нет, с последнего раза, когда мы улепетывали в машине вдвоем. Только в тот раз был слышен мотор и ты ехал быстрее.
– Тогда не было радаров, а двигатель был бензиновый. Этот – электрический.
– Пересели на электрические тачки? Проклятье, к этому нелегко будет привыкнуть. Куда ты меня везешь?
– Не к себе. Это было бы опрометчиво: я стану первым подозреваемым, я ведь тебя навещал.
– Я думала, ты делал это под вымышленным именем.
– Под вымышленным, только в комнате посещений тоже камеры, меня быстро вычислят.
Агата вздохнула.
– Я не виноват, что времена изменились, Ханна.
– Виноват. Мы все отчасти виноваты, раз потерпели поражение. И вообще, называй меня Агатой, Ханны больше нет, во всяком случае, в этом мире.
– Мы все постарели. Ты это предрекала. У меня под Вэлли-Фордж загородный домик, мы скоро туда приедем.
Дорога вела через мелкий лесок. Они проехали несколько миль, свернули на проселок в густом лесу и наконец добрались до тупика. Макс вылез первым, обошел свой «Шеви», открыл дверцу Агаты и помог ей выйти. Потом зажег фонарь и взял ее под руку.
– Отсюда уже недалеко, каких-нибудь тридцать метров. Тебе здесь будет хорошо. Отдохнешь несколько дней, наберешься сил, а там видно будет.
В луче фонаря возник бревенчатый фасад. Макс достал ключи, отпер дверь и пригласил Агату войти. От щелчка выключателя загорелась свисавшая на цепи люстра. Потолок в комнате был невероятно высоким. Монументальный камин, толстый ковер, кожаные честерфилдские кресла справа и слева от камина. Напротив камина стоял обеденный стол из темноствольной канадской березы в окружении восьми стульев из той же древесины. Здесь же был письменный стол из красного дерева с кожаным креслом под пледом. Вдоль стены тянулась лестница на галерею второго этажа.
– Жилые комнаты наверху, – сказал Макс по пути в кухню.
Агата побрела за ним.
– А у тебя здесь красота! – похвалила она.
– Да, неплохо, – согласился Макс, наливая ей бокал вина.
– Богато, я бы сказала. Представляю, во сколько тебе все это обошлось!
– Купил-то я домик за бесценок, а вот ремонт влетел в копеечку.
– Значит, пока я томилась в застенке, ты зашибал деньгу?
– Мне повезло. Ты хотела, чтобы я ночевал под мостом?
– Ничего я не хотела, Макс. Рада, что ты выскользнул из невода. Спасибо за вино, я выпью его позже, первым делом мне хотелось бы немного освежиться.
– Ванная на втором этаже. – Макс указал на одну из двух дверей, видневшихся за ограждением галереи.
Поднимаясь по лестнице, Агата рассматривала фотографии на стенах. На одной из них был запечатлен Макс щека к щеке с молодой женщиной. Перед этой фотографией она задержалась.
– Сколько лет твоей дочери? – спросила Агата шедшего за ней следом Макса.
– Тридцать, – процедил он сквозь зубы.
– Тридцать, – процедил он сквозь зубы. – Левая дверь – спальня, правая – ванная.
– Спальня всего одна?
– Очень удобная кровать, спать будешь без задних ног.
– А ты вернешься к дочери?
– Ты голодна? – ответил Макс вопросом на вопрос, вскидывая голову.
– Подыхаю с голоду! – С этими словами Агата скрылась в ванной.
Найдя на полочке в нише графин с солью для ванны, она сняла с него крышечку, понюхала содержимое и почти все высыпала в воду. Персиковый аромат растрогал ее до слез.
В первые двадцать лет неволи ей приходилось многим жертвовать, чтобы добиться собственного куска мыла, не говоря о сражениях, в которые приходилось вступать, чтобы его отстоять у воровок. Взглянув на свое отражение в воде, она поболтала в воде рукой, чтобы лишний раз себя не видеть.
Раздевшись, она все-таки не могла не взглянуть на себя в зеркало. Кожа, грудь, бедра сохранили упругость, в волосах не было заметно седины. Она повернулась, изучая ягодицы, и испытала чувство гордости: все же она сумела сохранить себя за все эти годы. Она улыбнулась при мысли, что еще способна соблазнять мужчин.
Вода была слишком горячей, но она смело погрузилась в нее по шею. Она давно забыла это ощущение – вода, выталкивающая восхитительно легкое тело; она дала себе слово, что теперь не будет лениться и будет принимать ванну всякий раз, когда возникнет желание. Она заплатила долг, отдала больше, чем следовало. Теперь никто ничего не посмеет ей запретить, никакие правила не принудят ее делать что-либо помимо воли.
Внутренний голос воззвал к рассудку: она так рисковала, так долго ждала не ради того, чтобы нежиться в ванне, а ради обещания, которое она выполнит, чего бы это ей ни стоило.
Прогнав оцепенение, она вышла из ванны, растерлась полотенцем с ног до головы и завернулась в потрясающе мягкий купальный халат.
Теперь пригладить волосы, наложить на щеки немного румян из коробочки на раковине, спустить из ванны воду. Сделав все это, она спустилась в гостиную, где уже упоительно пахло едой. Макс, накрыв стол скатертью, водрузил на него тарелку с оладьями, сдобренными кленовым сиропом. Он отодвинул стул, усадил Агату, сел напротив и стал сверлить ее взглядом.
– Над тобой возраст не властен, – проговорил он, беря ее руку.
Агата вонзила вилку в стопку оладий.
– Если хочешь, чтобы мы легли вместе, я не против, только избавь меня от своих дурацких комплиментов. В былые времена ты не ходил вокруг да около.
– Тогда мы свободнее распоряжались своими телами, чем теперь.
– А что, в смысле постели тоже произошли перемены?
– А как же! – Макс вздохнул. – Снова правит пуританство, а тут еще СПИД. От него умерли Джереми, Селия, Фрэнсис и Берни, и это я еще не всех вспомнил.
– Но хоть кто-то выжил? – осведомилась Агата.
– Ты, я, Люси, Брайан, Рауль, Вера, Квинт, Данкинс – уж не знаю, помнишь ли ты его, – Дэвид, Билл, с десяток других.
– Кем все они стали?
– Университетскими преподавателями, писателями, журналистами. Большинство – примерные буржуа.
– Как ты?
– Мне чуждо притворство.
– Что толку притворяться, с такими-то хоромами?
– Дэвид по-прежнему за решеткой, Квинт разводит в Аризоне лошадей.
– Квинт разводит лошадок? Я балдею!
– Он среди нас самый успешный, разбогател, как Крез. Его хозяйство занимает сотни гектаров.
– Расскажи мне о Дэвиде.
– Ему никогда не выйти, ему влепили семьдесят пять лет… Тебе-то зачем понадобилось бежать, ты ведь уже отмотала почти весь свой срок?
– Еще шестьдесят месяцев за решеткой – это немало, поверь.