Следовало потушить пожары, сколотить разбитые двери, устроить раненых и унести убитых.
Крестьяне аккуратно сложили трупы возле кладбища. Бледные и неподвижные, монахи и служители лежали рядом с мятежниками так, словно смерть всех уравняла. Перед церковью высилась куча награбленных церковных богатств — под неусыпным взором Янсена и Паулюса. Крестьяне пожирали алчными взглядами серебряные подсвечники, ларцы, шкатулки, позолоченные кресты и изваяния святых. Но Йокель ясно дал понять, что любая кража повлечет за собой суровое наказание. Матис всецело поддержал эту угрозу. Деньги нужны были на покупку оружия, но прежде всего — на общие нужды. Таким образом каждый получил бы свою долю.
Перед кучей сидел, скрестив ноги, Йокель и вносил записи в тетрадку. Когда Матис проходил мимо него, пастух не удостоил его даже взглядом. Но стоявшие рядом крестьяне хлопали оружейника по плечу. Судя по всему, они были рады, что Матису удалось остановить кровопролитие.
Выживших монахов крестьяне заперли в одном из подвалов. Заложникам предстояло находиться там до тех пор, пока монастырь не подготовят к обороне и не подойдут подкрепления из Дана и Вильгартсвизена. Матис не строил иллюзий: против хорошо вооруженных ландскнехтов, даже под защитой высоких стен, им не выстоять и дня. Нападением на Ойссерталь крестьяне Анвайлера объявили войну епископу Шпейера, герцогу Цвайбрюкена да и всему Пфальцу. Ответные действия не заставят себя ждать. А до тех пор следовало собрать вокруг себя как можно больше народу. Это был их единственный шанс. Назад пути не было.
Матис решил еще раз пройтись по жилым помещениям монастыря, чтобы присмотреть подходящую комнату для будущего арсенала. Он повернул направо и пересек капитул, где до вчерашнего вечера монахи устраивали каждодневные чтения и беседы. По пути заглянул в трапезную. Эта часть монастыря больше всего пострадала от буйства крестьян. Столы и стулья были опрокинуты, по полу валялись осколки тарелок и чашек, посреди обитого кресла настоятеля кто-то из мятежников наложил зловонную кучу. Сморщив нос, Матис поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь разрушений было меньше. Вероятно, многие из крестьян сюда даже не добрались. Слева располагались несколько комнат, одна из которых особенно заинтересовала Матиса, так как располагала массивным замком. Возможно, здесь они и будут хранить свое будущее оружие. Надпись на двери подсказала ему, что за ней скрывалось.
Скрипторий.
Повернув ручку, Матис заметил, что дверь уже была приоткрыта. Она подалась внутрь и открыла взору несколько кафедр, на каждой из которых стояло по чернильнице и стопке пергаментных листов. На столах и на полу высились стопки книг. На самой дальней кафедре лежало безжизненное тело в белом одеянии. Голова покоилась на столешнице, пальцы судорожно сжимали перо. Присмотревшись, Матис заметил, как на пол густыми чернилами размеренно капала кровь. В первый миг его сковал ужас.
В безжизненном теле за кафедрой он узнал отца Тристана.
— О Господи!
Матис бросился к старику и осторожно его приподнял. Монах был еще жив, хоть и дышал хрипло и прерывисто. На шее зияла глубокая рана, и белая туника с правого бока пропиталась кровью.
— Господи, отче! — воскликнул Матис. — Мне… мне так жаль! Клянусь, я этого не желал!
Он был уверен, что отец Тристан находился сейчас в Трифельсе. Обнаружив его здесь, тяжело раненного, Матис едва не впал в отчаяние. Он с малых лет знал старого капеллана. Отец Тристан помогал ему осваивать чтение, всегда поддерживал добрым словом или чем-нибудь угощал. Когда девяти лет от роду Матис лежал при смерти с кашлем и лихорадкой, монах выхаживал его долгими бессонными ночами. Юноша вдруг ужаснулся, до чего бессмысленной была его собственная жизнь. До сих пор он только тем и занимался, что спорил, боролся и выдумывал орудия смерти.
И как он только ввязался в это безумие!
— Кто… кто это сделал? — спросил Матис, хотя понимал, что это уже не имело значения — какой-нибудь охваченный злостью крестьянин заколол старого капеллана, как свинью.
В углу комнаты оружейник заметил большую лужу крови. Вероятно, монах убежал туда, прежде чем его настигло копье или нож. Оттуда к кафедре тянулся кровавый след. Перед монахом лежал покрытый пятнами крови исписанный пергамент. Быть может, отец Тристан решил оставить посмертное письмо?
— Матис, славный мой Матис…
Юноша вздрогнул, заслышав хриплый голос старика. Отец Тристан открыл глаза и с улыбкой взглянул на оружейника. Кожа у него была бледная и сморщенная, как сушеное яблоко, а лицо, казалось, целиком состояло из морщин. Нос походил на орлиный клюв.
— Я знал, что Господь меня услышит, — пробормотал монах. — Тебя… послали небеса.
— Или преисподняя, — мрачно ответил Матис.
Он послушал сердце капеллана: оно билось слабо и прерывисто.
— Отче, я сбегаю за помощью, — продолжил юноша. — Мы перенесем вас в лазарет, и…
Отец Тристан так крепко схватил его за руку, что Матис замолчал от неожиданности.
— …нет времени, — прохрипел монах. — Письмо… Агнес…
Матис взглянул на него растерянно. Потом вспомнил про исписанный пергамент на кафедре.
— Что… что с этим письмом? — спросил он.
Но отец Тристан уже закрыл глаза. Из груди его вырывался лишь слабый хрип.
— Проклятье!
Матис осторожно уложил раненого монаха на холодный пол и бросил взгляд на кафедру. Пергамент был исписан в спешке и забрызган кровью. Отец Тристан успел набросать лишь несколько строк. Матис склонился над письмом и принялся читать.
Милая Агнес, если ты читаешь эти строки, то я, вероятно, уже предстал перед Творцом. Не печалься, я стар, и далеко не каждому был отведен столь долгий срок. Случилось то, чего я опасался: крестьяне спутали гнев с борьбой за справедливость и штурмуют монастырь. Надеюсь, Господь в своей безграничной милости позволит сбежать кому-нибудь из служителей, и тот доставит тебе это письмо.
Ты часто спрашивала меня, что значат твои сновидения, и я отвечал, что это лишь плод твоего воображения. Я лгал. Это кольцо пробудило что-то сокрытое в тебе. Я счел за лучшее не рассказывать тебе об этом. Но теперь решил, что ты имеешь право знать о своем прошлом. В низовьях Рейна, близ Бингена, есть древний монастырь. Он зовется Санкт-Гоар. Каноники там столетиями хранят знания империи, и им известно…
Письмо резко обрывалось, лишь одинокая черта пересекала пергамент. Матис решил, что именно в этот момент крестьяне ворвались в скрипторий. Он спешно спрятал письмо за пазуху. У него еще будет время поразмыслить над ним. Теперь же следовало позаботиться о том, чтобы отец Тристан пережил хотя бы ближайшие часы. Возможно, еще оставалась надежда.
Он осторожно поднял на удивление легкого монаха и устроил на плече, точно ребенка, после чего вышел в коридор и, покачиваясь, стал спускаться на первый этаж.
По щекам Матиса катились слезы. Крестьянам можно сказать, что это все от дыма еще не потушенных пожаров. Они поверят, ведь он был одним из предводителей.
Вот только себя Матис обмануть не мог.
Агнес заметила дым от пожара, стоя на холме, с вершины которого в долину спускалась узкая тропа. От Ойссерталя ее отделяло еще около мили, но строения уже были хорошо видны. Казалось, весь монастырь стал добычей огня.
С тех пор как она обнаружила в тайнике обрывок с именами Иоганна и Констанции, минуло два дня. Агнес дожидалась лишь удобного случая, чтобы покинуть крепость. Фридриху ни в коем случае не следовало знать, что она собиралась навестить своего старого духовника.