Музыка и смех мужчин у стойки слились в единый неумолчный гул. Неужели так действовал алкоголь? Но она не могла выпить так много… Плевать, она чувствовала необыкновенную свободу, и на лице ее играла улыбка. Она все пила из кружки и отбивала ногой в такт музыке.
Магдалена.
По телу его пробежал дрожь, и даже он не смог бы ее объяснить.
Он шагал по заснеженной аллее Альтенштадта, вдали слышался звон колоколов на башнях базилики. Палач разыскивал свою дочь. Магдалена ушла с самого утра, а теперь уже близился вечер. При этом она обещала матери помочь заштопать старые одежды и покрывала. Анна Мария весь день то и дело выглядывала за дверь, посмотреть, не возвращается ли дочка. Сначала она ругалась на чем свет стоит, но постепенно ругань перешла в молчаливое беспокойство. Когда палач признался наконец, что отправил Магдалену в Альтенштадт, чтобы та кое-что выяснила для него, жена с треском выгнала мужа из дома. Она успела бросить ему несколько слов вдогонку, и смысл их был вполне понятен: либо он вернется домой с дочерью, либо пусть не возвращается вовсе.
Якоб любил свою жену, уважал ее, некоторые даже поговаривали, что боялся. Что, разумеется, было чепухой. Палач не боялся ничего и никого, и уж меньше всего жену. Однако он уже усвоил, что возражать не имело никакого смысла – это приводило лишь к тому, что столь желанная тишина надолго покидала его дом. И вот Куизль отправился на поиски Магдалены.
Он зашагал по улицам Альтенштадта. Из единственного на всю деревню трактира звучала музыка. В окнах приветливо горел свет, слышались смех, топот ног, и пела расстроенная скрипка. Куизль подошел к окну и сквозь щель в ставнях заглянул внутрь.
И от увиденного остолбенел.
На столе посередине зала плясали несколько парней и горланили непристойную песню. Вокруг них собрались зрители и со смехом поднимали кружки. Среди парней на столе плясала девушка и призывно вскидывала руки. Она запрокинула голову, и один из танцоров стал вливать в нее пиво из невероятных размеров кружки.
Девушку звали Магдаленой.
Она странным образом закатила глаза. Какой-то подмастерье жадно ухватился за ее юбку, второй принялся расшнуровывать ей корсаж.
Куизль ударил ногой в дверь, так что та с грохотом распахнулась внутрь. В следующую секунду палач, словно таран, врезался в толпу. Одного из смущенных парней он стащил со стола и швырнул в сторону зрителей, где бедолага треснулся головой о табурет, который разлетелся на части. Второй подмастерье в попытке защититься замахнулся на палача кружкой. И тут же поплатился за свою ошибку. Куизль схватил его за руку, подтянул к себе, влепил затрещину и толкнул на двух оставшихся на столе. Все трое покатились на пол клубком из рук и ног. Кружка разбилась об пол, и под ногами изумленных зрителей растеклась лужа пива.
Куизль схватил дочь и, словно мешок пшеницы, взвалил ее на плечо. Магдалена, казалось, обезумела, она кричала и вырывалась, однако хватка у палача была крепче тисков.
– Кому еще оплеуху? – прорычал Куизль и выжидательно огляделся. Юноши потирали ушибленные головы и смущенно отводили глаза.
– Еще раз притронетесь к моей дочери, я вам все кости переломаю. Ясно? – проговорил палач тихо, но вполне убедительно. – Она хоть и дочь палача, но пока еще не зверье.
– Но она сама захотела поплясать, – робко заметил один из подмастерьев. – Видимо, немного перебрала и…
Взгляд палача заставил его замолчать. Куизль бросил несколько монет трактирщику, который вместе со всеми почтительно отступил к стенке.
– Возьми, Штрассер. За кружку и на новые табуретки. На остальное нальешь кому-нибудь пива. Счастливо оставаться.
Дверь с грохотом захлопнулась. Люди очень медленно, словно ото сна, стали приходить в себя. Когда Куизль с дочерью скрылись за поворотом, первые из них начали перешептываться.
Вскоре из трактира снова слышался смех.
– Ты с ума сбрендил, отец? – закричала Магдалена. Они тем временем вышли на главную улицу, девушка все еще болталась на плече отца. У нее слегка заплетался язык. – Опт… опусти меня немедленно!
Палач сбросил дочь с плеча прямо в сугроб, встал над ней и принялся натирать снегом лицо, пока оно не побагровело. Затем стал вливать в рот Магдалене горькую жидкость из маленькой бутылочки, пока девушка не подавилась и не закашлялась.
– Черт возьми, что это? – просипела Магдалена и вытерла рот. Она все еще сидела в оцепенении, но теперь могла хотя бы немного соображать.
– Хвойник, горький корень и отвар из черных бобов, которые дал Симон, – проворчал палач. – Вообще-то я хотел его отнести Гансу Кольбергеру, его жена вечно усталая и таращится без конца в окно. Но и сейчас он со своей задачей справился.
Магдалена сморщилась.
– Вкус отвратный, но помогает.
Она состроила гримасу, но тут же лицо ее стало серьезным. Что с ней такое случилось? Она еще помнила, как сидела за столом и пила это пиво. Потом ей становилось все веселее, она отправилась к ремесленникам и танцевала с ними. С этого мгновения воспоминания начинали расплываться. Могло ли быть такое, что кто-то подмешал ей что-нибудь в пиво? Или она просто выпила лишнего? Чтобы не беспокоить отца, Магдалена ничего не сказала и вместо этого выслушивала ругань Якоба, которая как раз достигла своего пика.
– Ты хоть понимаешь, чего там вытворяла?! Дрянь бесстыжая! Что люди подумают? Ты… ты… – Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
– А, люди, – пробормотала она. – Пускай болтают что хотят. Я, как-никак, дочь палача, и так все языки об меня точат.
– А Симон? – прорычал палач. – Симон что на это скажет?
– Не напоминай мне о нем! – Она отвела взгляд в сторону.
Палач хмыкнул:
– Так вот откуда ветер дует… Ну, так ты своего лекаря все равно не вернешь.
Он умолчал о том, что Симон попросил у него лошадь и вместе с Бенедиктой отправился в Штайнгаден. Вместо этого палач резко сменил тему.
– Узнала что-нибудь по поводу церкви?
Магдалена кивнула и рассказала отцу о том, что узнала от Бальтазара и трактирщика.
Лицо у палача стало задумчивым.
– Полагаю, одного из этих монахов я и сам уже видел…
– Где? – спросила Магдалена с любопытством.
Ее отец неожиданно развернулся и зашагал в сторону Шонгау.
– Неважно, – проворчал он. – Какая нам разница, кто прикончил Коппмейера. Твоя мать права, нас это вообще не касается. Идем домой, поедим.
Магдалена бросилась за ним и крепко схватила за плечо.
– Вот еще! – крикнула она. – Я хочу выяснить, что там произошло. Коппмейера отравили! В крипте пылится старинный гроб, а вокруг рыщут какие-то неизвестные и говорят на латыни или еще на какой-то тарабарщине. Что все это значит? Ты же не можешь теперь просто взять, пойти домой и вытянуть ноги к печке!
– О, как раз это-то я и могу. – Куизль продолжал шагать.
Магдалена вдруг заговорила тихо и резко:
– А что, если убийство Коппмейера повесят на кого-нибудь безвинного? Как на Штехлин в тот раз? – Она знала, что била отца по больному. – Пастор ведь умер от яда, разве не так? – продолжала давить девушка. – Не исключено, что, как и в тот раз, тебя заставят пытать знахарку только потому, что она разбирается в ядах. Тебе этого хочется?
Палач замер на месте. Некоторое время тишину нарушало лишь карканье ворона.
– Ладно, – сказал он наконец.