Она с самого начала твердит: никаких сделок. Ей нужен процесс. Я могу попытаться ее уговорить. Только вот…
— Только вот — что?
— Знаете, мне интересно: откуда вдруг такое щедрое предложение? Почему вы его делаете? Что у вас там пошло не так, заставив вас бежать с поля боя?
— Мы вовсе не бежим с поля боя. Она все равно отправится в тюрьму, и правосудие восторжествует. У нас все в порядке, но суды длятся долго и стоят дорого. Окружная прокуратура всегда старается достичь досудебного соглашения, чтобы сократить расходы на процесс. Только, конечно, разумного соглашения. Это как раз такой случай. Не хотите — я уйду.
Я поднял руки, делая вид, что сдаюсь. Ее взгляд остановился на гипсе, сковывавшем мою левую руку.
— Дело не в том, хочу ли я. Выбор — за моей клиенткой, и я обязан дать ей всю возможную информацию, вот и все. Мне доводилось бывать в такой ситуации. Обычно о подобных предложениях говорят: слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вы его принимаете, а потом обнаруживается, что главный свидетель отпал или что обвинение получило весомое оправдывающее доказательство, которое можно было получить еще во время следствия, если бы с ним так не спешили.
— Да, бывает, но не в этот раз. Я сказала вам все. У вас двадцать четыре часа на раздумья, потом предложение снимается.
— Как насчет низшей степени?
— Что?!
Ее просто-таки передернуло.
— Перестаньте, вряд ли вы пришли бы ко мне и сразу выложили свое последнее и самое лучшее предложение. Никто так не работает. У вас в запасе должен быть еще один ход, и мы оба это знаем. Убийство по внезапно возникшему умыслу с рекомендацией низшей степени наказания. Она получит от пяти до семи максимум.
— Вы меня убиваете. Пресса сожрет меня заживо.
— Возможно, но я знаю, что ваш босс не послал бы вас сюда с единственным предложением, Андреа.
Она откинулась на спинку кресла и посмотрела на Аронсон, затем обвела взглядом комнату, скользя глазами по книжным полкам, доставшимся нам вместе с офисом.
В ожидании я взглянул на Аронсон и подмигнул ей. Я знал, что последует.
— Примите сочувствие по поводу вашей руки, — сказала Фриман. — Больно было, наверное?
— В сущности, нет. Когда они это сделали, я был уже в отключке и ничего не чувствовал. — Я поднял руку и пошевелил пальцами над краем гипса. — Уже могу ими двигать, как видите.
— Ну ладно, низшая степень. Но ответ должен последовать не позже чем через двадцать четыре часа. И все это неофициально. Кроме вашей клиентки, об этом никто не должен узнать за пределами этой комнаты, если мы не договоримся.
— Так это же мы уже решили.
— Хорошо. Тогда, думаю, это все. Мне нужно возвращаться.
Она встала, мы с Аронсон — вслед за ней. Еще несколько минут поболтали ни о чем, как обычно бывает после чрезвычайно важной встречи.
— Так кто там будет следующим главным прокурором округа? — спросил я.
— Я, как и вы, могу только гадать, — ответила Фриман. — Определенно можно сказать лишь то, что явного лидера гонки пока нет.
Окружная прокуратура в последнее время работала под руководством временно назначенного главного прокурора, поскольку предыдущий пошел на повышение — в Генеральную прокуратуру и уехал в Вашингтон, округ Колумбия. Внеочередные выборы должны были состояться осенью, и пока выбор кандидатов трудно было назвать вдохновляющим.
Покончив с любезностями, мы пожали друг другу руки, и Фриман покинула офис. Усевшись обратно в кресло, я посмотрел на Аронсон:
— Ну, что думаете?
— Думаю, вы правы. Предложение слишком хорошее, а она его еще и улучшила. Что-то там у них не так.
Что-то там у них не так.
— Да, но что? Мы не сможем воспользоваться этим, если не будем знать, что оно собой представляет.
Я склонился над столом, нажал кнопку селектора и попросил Циско зайти. В ожидании его мы молчали. Циско вошел, положил мне на стол телефон и сел на то место, где до него сидела Фриман.
— Я запустил проверку. Результат будет через три дня. Они там не очень торопливы.
— Спасибо.
— Так зачем приходила прокурорша?
— Она чего-то боится, но мы не знаем чего. Я знаю, ты досконально проверил все, что она нам дала, в том числе свидетельницу, но хочу, чтобы ты сделал это еще раз. Что-то изменилось. Чего-то, что, как они считали, у них в руках, больше нет. Мы должны выяснить, чего именно.
— Может, Марго Скейфер?
— Это как?
Циско пожал плечами:
— Просто исходя из опыта. Очевидцы ненадежны. Скейфер — важная часть их дела, оно ведь сплошь основано на косвенных уликах. Она отказалась от своих показаний, или выяснилось, что ее свидетельство сомнительно, вот и возникла проблема. Мы ведь уже знаем, что будет трудно убедить присяжных, будто она действительно видела то, что говорит.
— Но мы же с ней еще не беседовали.
— Она отказывается говорить с нами и не обязана это делать.
Я выдвинул средний ящик стола, достал карандаш и, засунув кончик под гипс, стал водить им вверх-вниз, чтобы почесать ладонь.
— Что ты делаешь? — спросил Циско.
— А на что это похоже? Чешу руку. Меня этот зуд с ума сводил на протяжении всей встречи.
— Знаете, что говорят насчет зуда в ладони? — спросила Аронсон.
Я посмотрел на нее, гадая, нет ли какого-нибудь сексуального подтекста в ее вопросе.
— Нет, а что говорят?
— Если чешется правая рука — получать деньги. Если левая — отдавать. Когда вы чешете ладонь, вы предотвращаете исход.
— Этому вас в юридической школе научили, Баллокс?
— Нет, это моя мама всегда так говорила. Она была суеверна. Верила в это.
— Что ж, коли так, я только что спас нам кучу денег.
Я положил карандаш обратно в ящик.
— Циско, попробуй еще раз подобраться к Скейфер. Постарайся застать ее врасплох. Появись где-нибудь, где она никак не ожидает тебя увидеть. Посмотри, как она прореагирует. Может, заговорит?
— Сделаю.
— Если она говорить откажется, пошуруй вокруг нее. Может, нароешь какую-нибудь связь, о которой мы пока не знаем.
— Если что-то есть, я найду.
— Именно на это я и рассчитываю.
Как я и ожидал, Лайза Треммел не пожелала идти на сделку, которая обещала сократить срок ее пребывания в тюрьме до семи лет, даже несмотря на то что в противном случае ей грозил срок в четыре раза больший. Она предпочла отказаться и использовать шанс на оправдание, и я не мог ее за это осуждать. Поскольку я по-прежнему терялся в догадках относительно внезапно возникшего сердечного расположения прокуратуры к моей клиентке и объяснял это некими появившимися там трудностями, то считал, что это дает нам шанс в процессуальной борьбе. Если моя клиентка желает бросить кости — так тому и быть. В конце концов, на кону стояла не моя свобода.
На следующий день по пути с работы домой я позвонил Андреа Фриман, чтобы довести до ее сведения эту новость. В течение дня она несколько раз оставляла мне сообщения, но я из тактических соображений не отвечал на них — чтобы заставить ее попотеть. Однако, как выяснилось, никакого жара у нее не было. Когда я сказал, что моя клиентка отвергла предложение, она только рассмеялась.
— Что ж, Холлер, можете теперь снова отвечать на сообщения вовремя. Я несколько раз пыталась сегодня связаться с вами.