На будущий год они с Робертом отметят десятилетний юбилей своей риелторской конторы.
На этой мысли она задержалась. Уже десять лет. Как быстро идет время, слишком быстро. За эти десять лет она родила двоих детей и упорно, прилежно работала вместе с Робертом, стараясь упрочить дело. Когда они начинали, время было вполне благоприятное, это она понимала. Сейчас им бы нипочем не удалось пробиться на рынок. В общем‑то, грех жаловаться. Господь был благосклонен к ней и к ее семье. Надо еще раз поговорить с Робертом, нельзя ли все‑таки увеличить взнос в Общество защиты детей. Он, понятно, впадет в сомнения, насчет денег он всегда тревожится больше, чем она. Но в конце концов она непременно уговорит его, обычно ей это удается.
Внезапно Луиза сообразила, что едет не туда, и затормозила. Мысли о семье и об этих десяти годах отвлекли от дороги, и она пропустила нужный поворот. Тихонько смеясь, она покачала головой, внимательно посмотрела по сторонам, потом развернулась и поехала назад.
Удивительно живописный край – Сконе, подумала она. Живописный и открытый. Но и таинственный. Ландшафт, на первый взгляд как будто бы ровный и плоский, мог в мгновение ока смениться глубокими ложбинами, где дома и усадьбы выглядели одинокими островками. Она не переставала удивляться этим контрастам, когда колесила по округе, осматривая дома или показывая их возможным покупателям.
Сразу за Эрикслундом Луиза съехала на обочину и еще раз тщательно изучила план. Пока все правильно. Теперь поворот налево – и перед нею открылась дорога на Крагехольм. Какая красота! Шоссе бежало по холмам, мягко петляло среди Крагехольмского леса, а слева за деревьями поблескивало озеро. Луиза не раз ездила этой дорогой и очень ее любила.
Километров через семь она стала высматривать последний поворот. Вдова сказала, что это обыкновенный проселок, но вполне проезжий. Ага, вот он! Луиза притормозила и свернула направо – нужный дом будет слева, примерно в километре от поворота.
Через три километра дорога кончилась, и она поняла, что все‑таки заблудилась.
В первую минуту она едва не поддалась соблазну отказаться от этой затеи и поехать домой. Но взяла себя в руки, вернулась на крагехольмскую дорогу и метров через пятьсот дальше к северу опять свернула направо. Но и здесь не нашлось дома, подходящего под описание. Со вздохом она развернула машину. Надо остановиться и спросить. Ведь неподалеку за деревьями мелькнул какой‑то дом.
Луиза заглушила мотор и вышла из машины. От деревьев веяло запахом свежей листвы. Она пошла к дому – длинной, когда‑то белой постройке, каких в Сконе великое множество. С мезонином. Посреди двора – колодец с черной крашеной колонкой.
В замешательстве она остановилась. Дом выглядел совершенно заброшенным. Может, все‑таки лучше поехать домой, паче чаяния вдова не обидится.
Впрочем, постучать‑то можно, подумала она. Попытка не пытка.
Направляясь к крыльцу, она миновала большую красную пристройку. И не устояла перед искушением, заглянула в приоткрытые высокие двери.
Увиденное весьма ее озадачило. В пристройке стояли два автомобиля. Она хоть и не большой знаток, но даже ей понятно, что один из автомобилей – баснословно дорогой «мерседес», а второй – не менее дорогой БМВ.
Значит, кто‑то здесь есть, подумала она, шагая дальше.
И этот кто‑то денег не считает.
Луиза постучала, но ничего не произошло. Снова постучала, на сей раз погромче, однако ответа и теперь не дождалась. Попробовала заглянуть в окно возле двери – увы, шторы были задернуты. Она постучала в третий раз, потом решила обойти вокруг дома и посмотреть, нет ли на той стороне другой двери.
Там обнаружился заросший фруктовый сад. Яблони не обрезали наверняка лет двадцать, а то и тридцать. Под грушевым деревом – полусгнившая садовая мебель. Испуганная сорока захлопала крыльями и улетела прочь. Никаких дверей больше не было, и Луиза вернулась к крыльцу.
Никаких дверей больше не было, и Луиза вернулась к крыльцу.
Постучу еще разок, подумала она. Если не откроют, поеду обратно в Истад. И даже успею немножко полюбоваться морем, прежде чем займусь стряпней.
Она громко постучала в дверь.
По‑прежнему никакого ответа.
Она скорее почувствовала, чем услыхала, что за спиной во дворе кто‑то есть. И поспешно обернулась.
Метрах в пяти от нее стоял мужчина. Стоял совершенно неподвижно и наблюдал за нею. Она заметила шрам у него на лбу.
Ей вдруг стало очень не по себе.
Откуда он взялся? Почему она ничего не услышала? Двор вымощен щебенкой. Он что, нарочно подкрался?
Она шагнула к нему и сказала, стараясь, чтобы голос звучал как обычно:
– Извините мою назойливость. Я маклер по недвижимости, ехала по делу и заблудилась. Хотела просто спросить дорогу.
Мужчина не ответил.
Может, он не швед, может, не понял, что она сказала? В его облике было что‑то чужое, наводившее на мысль, что он иностранец.
Внезапно она осознала, что надо бежать отсюда, и как можно скорее. Этот неподвижный человек с холодными глазами пугал ее.
– Ну что ж, не буду вам мешать, – сказала она. – Извините за вторжение.
Она пошла было к калитке, но тотчас остановилась. Неподвижный человек вдруг ожил. Достал что‑то из кармана. Сперва она не разглядела, что это. А потом вдруг поняла – пистолет.
Мужчина медленно поднял оружие, целясь ей в голову.
Боже милостивый, успела подумать она.
Боже милостивый, помоги мне. Он хочет меня убить.
Боже милостивый, помоги мне.
Было без четверти четыре, 24 апреля 1992 года.
2
Утром в понедельник, 27 апреля, первый комиссар по уголовным делам Курт Валландер приехал в Истадское полицейское управление злой как черт. Он и сам не мог припомнить, чтобы когда‑нибудь пребывал в таком скверном расположении духа. Злость даже оставила вещественный след – во время бритья он порезался, и на щеке красовался пластырь.
Ворчливо отвечая на утренние приветствия коллег, он прошел в кабинет, захлопнул за собой дверь, снял телефонную трубку, сел и уставился в окно.
В свои сорок четыре года Курт Валландер был в полиции на хорошем счету, его ценили за упорство и толковость. Но нынче утром им владели только злость и растущее недовольство. Воскресенье выдалось из тех, какие хочется поскорее забыть.
Во‑первых, отец, который жил бирюком в своем доме неподалеку от Лёдерупа, на равнине. Отношения с отцом у него всегда складывались непросто. И с годами легче не стало, ведь Курт Валландер с растущей досадой замечал, что день ото дня все больше походит на отца. Пытаясь представить себе собственную старость, он сразу впадал в дурное настроение. Неужели ему суждено на склоне лет стать таким же брюзгливым и вздорным стариканом, который в любую минуту может выкинуть какой‑нибудь совершенно безумный фортель?
В воскресенье днем Курт Валландер, как всегда, поехал к отцу. Они перекинулись в картишки, а потом устроились на веранде пить кофе, наслаждаясь ярким весенним солнцем. И тут отец без всякого предупреждения объявил, что собирается жениться. Сперва Курт Валландер решил, что ослышался.
«Нет, – сказал он. – Я жениться не собираюсь».
«Я не о тебе говорю, – отозвался отец. – Я о себе».
Курт Валландер скептически взглянул на него:
«Скоро восемьдесят стукнет, а ты жениться надумал».
«Я пока не помер, – отрезал отец. – Что хочу, то и делаю. Ты лучше спроси, на ком».
«На ком же?» – покорно спросил Валландер.
«Сам бы мог догадаться, – сказал отец. – По‑моему, полицейским как раз и платят за умение делать выводы».
«Так ведь у тебя вроде нет знакомых ровесниц? Сидишь тут сам с собой, как сыч».